Дрянь (сборник)

Устинов Сергей Львович

— Назад, Худыш! — послышался уверенный голос, и в дверях появился хозяин. Харлампий Матуа смотрел на нас с высоты своего крыльца — чуть было не сказал: положения. И никакой радости не отражалось на его скуластом и смуглом, словно прокопченном на углях мангала, лице при виде нежданных гостей.

— Привет, Харлампий! — помахал ему снизу Кантария. — Почему в дом не зовешь, держишь на улице?

— Проходите, — угрюмо посторонился Матуа.

Комната, в которой мы оказались, была просторной, но с очень уж низкими сводами. Епифанов едва не задевал головой

потолок. Потом мне объяснили, что это распространенное здесь явление: помещение с потолками меньше двух метров по каким-то неведомо кем придуманным правилам считается уже подсобным и оплате как жилое не подлежит. Свое «подсобное помещение» Матуа превратил в гостиную: здесь была мягкая финская мебель, горели по стенам светильники, посредине стоял огромный, персон на двадцать пять, обеденный стол. В углу на специальной подставке помещался видеомагнитофон «Панасоник», а над ним почему-то сразу три цветных японских телевизора разных размеров, установленных пирамидкой один на другом.

— Зачем три? — не удержался, спросил удивленно Кантария.

— Бывает, по разным программам интересные передачи в одно время идут, — нехотя пояснил хозяин.

Нестор только в затылке почесал.

— Ну ладно, — сказал он, усаживаясь за стол. Мы сели рядом. — Знаешь, почему приехали?

Харлампий угрюмо молчал.

— Позови сына, — сурово потребовал Кантария.

Лицо Матуа застыло. Он сжал кулаки на полированной поверхности стола и вдруг со всего размаху ударил ими себя по лбу.

— Мамой клянусь! — закричал он, и в голосе его была неподдельная мука. — Не трогал Русик этого шакала!

— Разберемся, — прогудел Епифанов. — Но для этого одних клятв мало.

— Вы разберетесь… — с тоской и угрозой процедил Матуа.

Несколько секунд он еще сидел, прижав к лицу кулаки, потом крикнул:

— Мзия! Позови Русико.

Сын был точной копией отца: такой же скуластый, копченый, только без харлампиевой заматерелости. Он остановился на пороге, глядя на нас исподлобья. Невозможно было не заметить — в глазах его прыгал страх.

— Подойди, сынок, — с болью сказал отец. — Сядь…

— Скажи, Русик, — неожиданно мягко начал Епифанов после того, как парень робко опустился на стул подальше от нас, на противоположном конце стола, — сколько выиграл у тебя Заза?

Мне показалось, что между отцом и сыном проскочила какая-то искорка, не взгляд даже, а лишь попытка взгляда. Но нет, оба сидели, опустив глаза к полу.

— Пятьсот рублей, — еле слышно пролепетал отрок.

— Так, пятьсот рублей, хорошо, — ободряюще повторил Епифанов. — Отдал ты их ему?

Русик кивнул.

— А где взял?

— Я, я дал, — проворчал сквозь зубы Харлампий.

— Долг чести, да? — с плохо скрытым ехидством поинтересовался Кантария.

— Сколько времени вы с ним играли? — продолжал доброжелательно расспрашивать Епифанов.

Парень молчал. Наверное, к этому вопросу он не был готов заранее. Он кинул отчаянный взгляд на отца, но тот сидел, обхватив голову руками.

— Люди говорят — три дня вы играли, так?..

Русик наконец кивнул.

— И за три дня ты проиграл пятьсот рублей?

Еще один кивок.

— Когда и где ты их ему передал?

— Два дня назад. У кафе «Ветерок»…

— Он был один?

— Да.

— А о чем вы так спорили с ним, ругались?

Русик снова отчаянно посмотрел на отца.

— Скажи им, — обреченно процедил Харлампий.

— Я просил дать отыграться…

— А-а! — вдруг по-звериному завыл отец, раскачиваясь из стороны в сторону. — Отыграться хотел! — Он вскочил и, потрясая кулаками, начал выкрикивать сыну какие-то слова по-абхазски. Я понял, что это ругательства. — Отыграться хотел! — снова перешел Матуа на русский. — Мало было, да?

Сын сидел, вжав голову в плечи.

— А что было потом? — спросил Епифанов.

— Ничего, — еле слышно ответил Русик. — Разошлись по домам…

— Ладно. — Никита откинулся на стуле. — Давайте теперь про другое поговорим. Про пистолет.

Харлампий замер.

— Только не говори, что у тебя его нет, — предупреждающе поднял палец Нестор. — Разве ты хочешь, чтобы обыск в доме делали?

Матуа безнадежно махнул рукой, сгорбившись поднялся из-за стола и вышел, тяжело шаркая ногами. Через минуту он вернулся, неся в руках что-то завернутое в тряпку. Положил на стол, развернул дрожащими пальцами. Перед нами лежал наган. Без ствола.

Епифанов осторожно взял оружие, осмотрел его, передал Кантария. Тот заглянул внутрь, поцокал языком.

— Харлампий — бух, бух, — жадность тебя сгубила! Весь револьвер пожалел выкинуть, да?

— Дедова память! — прохрипел Матуа.

— Где ствол? — жестко спросил Епифанов. — Если в туалет выкинул, придется ломать.

Харлампий, кажется, понял наконец, что сопротивляться бесполезно.

— В навозную кучу сунул. На соседском участке.

— Пошли, покажешь, — поднялся Кантария.

Вернулись через минуту.

— Сосед еще вчера растащил кучу по всему саду, — обескураженно пояснил Нестор.

— Ну что ж, — Епифанов хлопнул по столу ладонью. — Поедем в министерство за металлоискателем. Когда найдем ствол, продолжим…

И тут случилось нечто совершенно неожиданное. Дрожа всем телом, поднялся Русик. У него прыгали губы, и мы не сразу даже поняли, что он говорит.

— Возь-ми-те ме-ня… Эт-то я у-бил…

Некто, проявивший инициативу

— Да никого он не убивал! — досадливо сказал Епифанов. — Это и раньше было понятно, а уж после баллистической экспертизы… Собственно, и экспертизы-то никакой не было — эксперт проводить ее побоялся. Еще, говорит, разорвет ствол в руках к чертовой матери, настолько там все заржавело. Он считает, что из этого нагана никто не стрелял лет шестьдесят как минимум.

Никита в возбуждении бегал по кабинету, половицы жалобно скрипели под его ногами.

— Но почему Русик… — начал я удивленно, и Епифанов остановился передо мной. Спросил: