Дрянь (сборник)
Шрифт:
Он сказал:
— А вот сие, голубчик, просто вредно. Люди видят, что справедливость достигнута только тогда, когда вмешалась газета. И думают: а если бы не вмешалась?
Я возразил ему, что каждый случай восстановленной справедливости работает на справедливость вообще. А он ответил:
— Справедливость вообще — чушь. Справедливость бывает только конкретная. Но газета делается не для одного человека, не для десяти и не для ста, а для сотен тысяч читателей. И этим читателям абсолютно безразлично, настоящие у тебя фамилии в статье или придуманные. Мои судебные очерки ничуть не хуже твоих, хоть я и трачу
Демагог чертов. Я тогда решил не залезать в дебри. Сегодня Протасов схватил меня за рукав и не отпускал:
— Ну что, опять влез в историю? Я хмуро кивнул и хотел пройти мимо, но он не дал. Стал приставать, откровенно ерничая:
— Игорек, дай сюжет, у меня творческий кризис.
— Поищи у Конан Дойла, — сказал я.
В кабинете на столе все так же лежало письмо Кригера. Сухов просил завтра привезти его с собой. Я подумал, что надо бы сейчас зайти в машбюро и попросить, чтобы с него сняли копию. Потом я взялся за телефон: мне хотелось сегодня же поставить в известность родственников и кое-кого из знакомых об изменениях в моем семейном положении.
Когда я открыл дверь в квартиру, то увидел, что Феликс еще не спит. Он сидел в кресле и читал. Моя раскладушка была разложена и застелена чистым бельем.
При виде меня Феликс отложил книгу. У него огромная библиотека, которую он собирает много лет. Она довольно специфическая: его интересуют философия, история, социология, но только не художественная литература. Я посмотрел, что он читает с таким увлечением. «Филипп Август в его отношении к городам». Боже мой!
— Хочешь супу? — спросил Феликс. — Возьми на плите. Я выложил на кухонный стол свои покупки: сыр, колбасу. Феликс тоже пришел, достал тарелки. Я рассказал ему обо всем. Он выслушал, но от комментариев воздержался. Уже лежа на своей раскладушке и натягивая одеяло на подбородок, я полусонно спросил его:
— Феликс, ты все знаешь. Что такое история?
Он ответил:
— Философия с картинками.
С тем я и заснул.
5
Разбудила меня какая-то мысль. На грани сна и яви я все старался уловить ее и не мог. Будто огромная рыбина, которую тащат сетями на поверхность, мысль эта неуклюже ворочалась, уходила ко дну, возвращалась и уже, кажется, плескалась в камышах у самого берега, а все не давала себя разглядеть, не давала понять, что за улов: толстый ленивый сом или лох-несское чудовище.
Я сел на раскладушке с ощущением тревоги. И сразу вспомнил про то, что я теперь холостяк, про смерть Кригера, поездку в морг, а больше ничего.
На кухне пронзительно свистел чайник, Феликс гремел сковородками.
— Вставай, соня! — кричал он. — Яичница готова!
«Опять яичница», — подумал я. И тут мысль сама скользнула мне в руки юрким словом: как?
Как убили Кригера?
Почему-то этот вопрос не пришел мне в голову вчера. Вероятно, я просто был в некотором шоке от всего случившегося, и мне было не до него. Но сегодня он разбудил меня, и, умываясь, натягивая рубашку и джинсы, завтракая, отвечая невпопад Феликсу, я пытался найти на него ответ.
Кригер сказал, что все время будет дома, разве только выйдет за газетами. Предположим, что именно за газетами он и вышел из квартиры. Значит, старика могли убить в его же квартире, по дороге к лифту, на площадке около лифта или в самом лифте. Больше негде.
Врач сказал, что смерть наступила практически мгновенно. Стало быть, если убийство произошло в квартире или по дороге к лифту, убийце или убийцам пришлось бы втаскивать тело в лифт. Втаскивать почти то же, что вытаскивать, а я по себе хорошо знал, насколько это неблагодарное занятие при автоматических дверях. И потом, зачем это вообще могло понадобиться?
С другой стороны, я готов был поклясться, что, доехав до шестнадцатого этажа, лифт задержался там не больше чем на несколько секунд, а потом сам поехал вниз. И наконец, самое главное: мальчишки!
Те самые мальчишки, которые прошмыгнули у меня под рукой, когда я галантно придерживал дверь женщине с сумками. Они плюхнулись в лифт и доехали в нем до самого верха, нигде не останавливаясь. Они должны были видеть Кригера!
Кригера живого или мертвого. Одного или с его возможным убийцей.
Вчера в своих многократно повторенных показаниях я, разумеется, упомянул и про них, но как-то вскользь, не придавая им особого значения. Позвонив Сухову, я решил ни о чем не спрашивать его по телефону. Он сказал, что с утра занят, и мы договорились, что я заеду за ним на Петровку в час дня. Потом мы с Громовым поехали к нам в контору.
Увидев меня, Завражный даже вскочил со своего крутящегося места.
— Ну что? — закричал он.
— В каком смысле? — спросил я, стараясь сбить его с темпа. Но это было невозможно.
— Что с материалом? Будет к воскресенью?
Я сделал вид, что прикидываю.
— Видишь ли… — мне неохота было рассказывать ему про все свои злоключения. — Что-то у меня пока осложняется.
Завражный упал обратно в кресло.
— Режешь без ножа, — сообщил он. — Протасов стоит у меня на эти выходные, а больше ничего нет. Сходи-ка в письма, погляди там что-нибудь.
Я честно пошел в отдел писем, и учетчица Вера Максимовна выложила передо мной целую папку, куда складывалось все, что имело отношение к моей теме.
— Неделю не разбирал, — строго сказала Вера Максимовна. — Вон сколько накопилось. Спиши заодно все отклики.
Взяв папку, я направился к себе в кабинет, который делил на двоих с Протасовым, и стал добросовестно разбирать письма. Одни откладывал налево: на них надо было срочно ответить или, сняв копию, переслать их в милицию, в прокуратуру, в исполком и так далее. В основном это всякие жалобы, их нельзя оставить без внимания, но и темы они не дают. Другие письма я, прочитав, складывал стопкой справа. Это так называемые отклики, в которых читатели выражают свое отношение к нашим материалам: ругают, хвалят, возмущаются или благодарят. Кроме редких случаев ответа они не требуют, часто даже бывают без обратного адреса. Но их-то я всегда читаю особо внимательно, потому что там попадаются очень интересные «аналогичные случаи», благодаря которым я написал несколько острых материалов.