Дрянь (сборник)
Шрифт:
А Санечка тоже завелся, швырнул ему этот трояк, вагоны, говорит, пойду по ночам разгружать. Тут-то как раз ему официант и подвернулся. Чего вы улыбаетесь?
— А что, не смешно? — спросил я.
— Абсолютное — ответила она с жаром. — Вы просто не знаете Латынина: если в не этот официант, он бы точно пошел вагоны разгружать.
— Да, судьба — индейка, — согласился я. — Ну и что же он пропал от такой хорошей жизни?
Она опять смотрела на меня настороженно, мой тон ей не нравился. Я пенял, что меня, пожалуй, действительно чересчур заносит, и постарался придать
— Откуда ж я знаю, — наконец вздохнула она.
— Даже не догадываешься?
Она покачала головой.
— Когда, значит, ты его последний раз видела?
— Позавчера в школе.
— А говоришь, пропал он вчера утром. Может, он позавчера вечером пропал?
— Его ребята видели. Вчера после второго урока он приходил в школу, принес эту самую газету, которую мы делаем. Он к ней рисовал заголовок и всякое гам оформление. Отдал и сразу ушел, не хотел, наверное, чтоб его учителя видели.
— И к тебе даже не подходил?
— Нет.
Что-то мне не понравилось в том, как она это произнесла.
— А накануне вечером вы тоже не общались?
Она снова покачала головой. И тут я, кажется, догадался:
— Ты вообще-то когда с ним последний раз разговаривала? Дина молча изучала остатки компота на дне своего стакана.
— Поссорились, — констатировал я, и она кивнула. — Давно?
— Две недели назад. Если хотите точно — сегодня шестнадцатый день.
— А из-за чего — секрет?
— Да ну, какой секрет! То есть был бы секрет, конечно, но раз уж вы теперь знаете… Понимаете, Латынин в последнее время стал очень странный. Перестал мне все рассказывать. Раньше таскал меня всюду за собой, а тут вдруг, как ни позвонишь, он занят, у него дела. Дела, дела! Прямо смурной стал от этих дел!
Дина обиженно поджала губы.
— Короче, лопнуло мое терпение. Это после того, как я узнала, что он без меня стал ходить вечером на дискотеку. Я его напрямик об этом спросила, а он мне опять свое: «У меня там дела!» У него там дела, а я должна весь вечер сидеть дома одна! Мы поругались страшно, он на меня накричал, что я не имею права лезть в его личную жизнь, что все мы такие, только дай нам волю, а я в ответ на него тоже накричала, что никакой воли мне от него не надо и что если мне нельзя лезть в его личную жизнь, тогда пусть он тоже не лезет в мою! И… и с тех самых пор мы не разговариваем…
У нее опять затряслись губы, а я слушал почти с мистическим ужасом: до того это напоминало мои скандалы с Ниной.
Мы вышли из кафе, и я направился к машине. Дина молча шла рядом.
— А почему, собственно, ты так взволновалась, что Саша пропал? спросил я. — Взрослый мужик, что с ним сделается? Поругался с родителями, вот и смылся куда-нибудь. Через день ему надоест, и он вернется, а?
Она резко замотала головой:
— Во-первых, Латынин тысячу раз ругался с родителями и никуда не убегал. Во-вторых, в этот раз он с ними и не ругался: я звонила сегодня днем Елене Сергеевне на работу, они ничего не понимают, сами в жуткой панике. В-третьих, Латынин не такой дурак, чтобы ни с того ни с сего перестать ходить в школу перед самыми экзаменами. Вы не думайте, у него, между прочим, средний балл не ниже четырех с половиной будет, ему еще в институт поступать. Я уж все это обдумала — незачем ему просто так сейчас дурака валять. Что-то случилось. Я чувствую.
Я вспомнил Сухова. Очень трудно искать, когда даже не знаешь, что искать. Так и тут: хорошо бы хоть понять, что могло случиться?
И тут меня осенило.
Я даже остановился. Дина тоже остановилась. Я схватил ее за плечи:
— Так ты думаешь… — сказал я, — ты думаешь, что… Она опять заплакала.
— Да прекрати ты реветь! — рассердился я. — У них что, были плохие отношения?
— Нет, что вы, — проговорила она, глотая слезы. — Сашка страшно любил его и уважал. И Эрнст Теодорович его любил…
— Тогда с какой же стати ему его убивать?
— Не знаю… — Она совершенно не могла сдержаться. — Но он пропал в то самое у-у-утро…
— А как ты считаешь, вообще-то Латынин мог бы убить человека?
Мне не следовало задавать ей этот вопрос. Вероятно, он мучил ее вторые сутки.
— Нет! — вскричала она в сильнейшем волнении. — Нет!
Дальше мы какое-то время шли молча. Она как будто начала успокаиваться. Я спросил:
— Скажи, твой Саша стихи пишет?
— Никакой он не мой, — вздохнула она скорее автоматически. Пишет. Плохие, кажется. А вы почему спросили?
За что же мне такая мука? И долго ли ее терпеть? —продекламировал я. У меня удивительная память на всякую чушь. — Это не его?
— Его, — удивилась Дина, — А откуда вы это взяли? Он их никому не показывал, стеснялся. Только самым близким людям.
«Ну что ж, — подумал я, — значит, Кригер был Латынину самым близким человеком».
Мы подошли к машине.
— Дина, последний вопрос. Если бы Саше понадобилось от всех спрятаться, к кому бы он обратился за помощью?
Она ответила сразу:
— Я уже сама над этим думала. Из наших школьных — ни к кому. У нас стоящих мужиков почти что и нет, да и к тому же у них у всех полон дом родичей. Разве только… Есть у него один дружок детства, как же я про него забыла! Сын каких-то друзей его родителей, что ли. Витя Жильцов. Но он живет где-то у черта на рогах, мы к нему ни разу не ездили, только он к Латынину приезжал. Он тоже в школе учится, но в какой — не знаю. Только вряд ли он к нему поехал, там ведь тоже предки имеются, тут же позвонили бы латынинским. А больше не к кому.
Я занес в блокнот Витю, Динин телефон, дал ей свои координаты.
— Если что узнаешь — звони, — сказал я ей на прощание дежурную фразу нынешнего дня.
Потом я минут пять сидел в машине, откинув назад кресло, и прислушивался к собственным ощущениям. Есть у меня сейчас силы идти к Латыниным или нет? Я посмотрел в блокноте адрес. И вдруг понял, что сижу прямо перед их подъездом. Оказывается, Кригер с Латыниным жили в одном доме! Это почему-то решило дело.
— На каком этаже сто шестнадцатая? — спросил я у старушек, поднимаясь по ступенькам.