Дрянь
Шрифт:
Этого не может быть!
Я качал головой, не видя ничего перед собой. Звук очередного звонка заставил сердце пропустить удар. Я нажал «ответить».
– Мистер Картер, – звонила Гвен, – Мистер Лео жив, он будет доставлен в эту же клинику. Вы едете?
– Да. – Вдыхаю медленно, а эмоции просто душат.
– Я сообщила Мистеру Картеру младшему, он выезжает.
– Спасибо.
Я уронил руку с телефоном на колено и откинулся на спинку кожаного кресла, как вдруг почувствовал движение слева. Господи, я совсем забыл про девчонку! Она сидела на удивление
– Уверен, в больнице с нас это снимут. – Пообещал ей, и девушка подняла на меня взгляд. Удивительно голубые глаза полные искреннего сострадания. Я даже замер от удивления. Эта молчаливая поддержка, пусть и совсем чужого человека, казалось, именно то, что нужно. Я умудрился сделать несколько глубоких вдохов, чтобы ухватиться за крупицу информации, которую можно считать благословением в данной ситуации: племянник жив.
– Не волнуйтесь об этом. – Она приподняла свою руку, прикованную к моей. – Потом решим.
– Снимите фартук, уверен в клинике уже полно журналистов. – Самообладание вернулось вместе с вереницей мыслей: как себя вести и что говорить прессе.
Она послушно развязала тесёмки и вдвоём мы умудрились стянуть тряпку и отбросить в угол дивана. Я посмотрел на её чёрную застиранную футболку с каким-то полинявшим рисунком и протёртые джинсы. Девушка явно бедна. Бедность часто толкает на преступление.
– В клинике, старайтесь держаться ближе, чтобы не увидели наручники. – Я попытался стянуть пиджак, но, плотно сидящий и подогнанный по фигуре, он не слезал с плеч. – Вы не могли бы помочь?
Её свободная рука аккуратно захватила ткань. Было ощущение, что она боится меня трогать. Нерешительные действия, едва ощутимые, но потянула она с невероятной силой, я даже качнулся в её сторону.
Сняв рукав пиджака с правой руки, я умудрился скатать его, спустив левый рукав. Скомкал ткань, будто пиджак у меня в руке и ещё, помимо этого, я держу девушку за руку. Господи, уверен нас сфоткают. Но это в любом случае лучше, чем если нас запечатлеют с наручником.
– Нэт, новости, – попросил водителя. Через мгновение, опустившийся экран засветился и нам в срочном порядке донесли о событии года:
– Сегодня в девять вечера во время захода на посадку потерпел крушение частный самолёт Картер Групс. На борту находился старший наследник корпорации с семьёй. По нашим данным все пассажиры погибли. Мы будем держать вас в курсе. Оставайтесь с нами.
Естественно, уже и кадры нарезали чужой трагедии. Я вглядывался в экран, надеясь хоть что-то уловить. Секретарь сказала, что племянник выжил, но журналюгам это, очевидно, не известно.
– Мне очень жаль, – полушепот слева. Я покосился на девушку, и мне показалось, что в её глазах блестят слёзы. Что отвечать в таких случаях? «Спасибо» казалось слишком счастливым словом. Я просто кивнул, поверив в её искренность.
– Как вас зовут?
– Райли.
– Так вот, Райли, в клинике вы будете молчать, даже если журналисты пихают микрофон вам в рот и давят камерой в лицо.
– Я поняла. – Она решительно кивнула, вскинув подбородок. Мне понравилась эта уверенность и собранность в ней.
– Я устрою всё сам. Никаких намеков на наше затруднение, – тряхнул скованной рукой. – Просто идёте рядом.
– Да. – Она кивнула так решительно, что её готовность к сотрудничеству казалась осязаемой. Уверен, девяносто процентов людей, вне зависимости от пола, поняв кто я, уже выдумали бы как воспользоваться ситуацией. Мне было приятно, что девушка не такая.
В холле больницы столько же индивидуальности, как и в любом человеке. Пол сланцево-серый, а стены идеально белые. Потолок сделан из тех самых пенополистирольных квадратов, уложенных на решетчатую раму. Свет слишком ярок для большинства глаз, особенно после темнеющего мрака ночи снаружи. Мне он кажется резким и отрезвляющим, как вспышка, и я понимаю – всё это происходит на самом деле. На стенах рекламные диджитал рамы, кажущиеся неуместными. Большинство персонала ходит с безмятежно нейтральным выражением лица, якобы это должно меня утешить. Над каждой дверью висят большие пластиковые указатели, темные, с белыми буквами – никаких причудливых шрифтов, только заглавные буквы. Везде стиль такой простой и безупречный, как приговор. Место, где грязь запрещена законом. Отовсюду доносятся приглушенные голоса, одни гневные, другие успокаивающие. Кто-то пришел сюда умереть, а кто-то вот-вот родиться. Где-то пациенты рыдают от боли, а рядом смеются от счастья.
Замкнутое пространство стократно усиливает стоны и вопли, медперсонал все это уже видели и потому невосприимчивы, закаленные повторным воздействием и переутомлением, но мне всё это кажется особенно острым, особенно ярким.
Мы двигаемся к стойке регистратуры, и я вижу, как из зоны ожидания первый, подметивший меня журналист, уже берёт низкий старт, и другие, почувствовавшие его движение, будто комары, почуяв кровь, ринулись к нам.
–Где Картеры? – успеваю спросить до того, как нас облепляют газетчики, пока охрана больницы пытается безуспешно их оттеснить, ссылаясь на приличия и понимание.
– Второй этаж, VIP зона, палата семнадцать. – Говорит девушка регистратуры, узнавшая меня. – И… – Она помедлила…– На первом этаже – морг пять, мне очень жаль.
– Спасибо. – Расталкивая журналюг, двигаюсь к лифту. Райли не отстаёт, придерживая пиджак. Она молодец, не подвела.
У палаты, где был Лео, мы стояли уже через несколько минут. Ребёнок лежал, подключенный к невероятному количеству аппаратов, такой маленький на этой огромной кровати. Кругом сновали доктора, и я не сразу увидел Гвен. Помощница вглядывалась через смотровое стекло палаты с платком в руках, утирая слезы.
– Что удалось узнать? – я приблизился, приобняв её за плечи свободной рукой.
– Переломы ног и срочно нужна донорская кровь для переливания, – Она с надеждой посмотрела на меня. – К сожалению, у ребёнка четвертая группа, как у госпожи Ниэн. Ни вы, ни я, никто из семьи – мы не можем быть донорами. – Она всхлипнула.
– Тем не менее, донор есть? – я не мог поверить, что едва обрадовавшись, что племянник жив, я потеряю его в это безысходной ситуации.
– Это редкая группа, мы ищем. – Помощница не кивнула. Страх ледяной волной сжал мне сердце.