Ду Фу

Бежин Леонид Евгеньевич

Путешествие имеет почти ритуальную значимость в жизни китайского поэта и часто занимает центральное место в его биографии. Отправляясь в дорогу, надолго (или, может быть, навсегда) покидая родину, поэт как бы совершает этический жест разрыва с прошлым, жалуется на свою непризнанность среди современников, которые «не отличают орхидеи от полыни» и готовы предпочесть истинному дарованию искусственные цветы ложного таланта, обвиняет своих политических врагов в стремлении, подобно плющам, опутывающим ствол дерева, оклеветать его перед государем и говорит о желании навеки покинуть суетный мир и до конца дней стать оттельником. Такому путешествию обычно предшествуют драматическое столкновение с императорским двором, изощренные придворные интриги, невинной жертвой которых и становится поэт, чье служебное перемещение заменяет собою ссылку. Ранние путешествия Ду Фу, что особенно важно отметить, имеют совершенно иной характер, иную окрашенность - это именно юношеские путешествия, лишенные драматизма и еще слабо подчиняющиеся традиционному ритуалу. Правда, второму путешествию Ду Фу (в 736-740 годах на север) предшествовала неудача на императорских экзаменах, но она не оставила в душе поэта заметного следа и не стала поводом для трагического разрыва с миром. Странствующий поэт полон радости, ликования, восторга, опьяненности жизнью, недаром позднее он назвал эти годы годами счастливой свободы.

Биографы Ду Фу расходятся во мнениях о времени и месте его экзаменов.

Ряд ученых считают, что императорские экзамены состоялись в 735 году и проходили в Лояне, где в это время находился Сюаньцзун; другие переносят эту дату на год вперед и доказывают, что Ду Фу держал экзамены в Чанъани. Вторая версия представляется убедительнее: она лучше согласуется с последующими событиями в жизни поэта и известными фактами его биографии (по словам самого Ду Фу, он снова вернулся в Чанъань через восемь с лишним лет после экзаменов; установлена дата этого возвращения - 745 год, следовательно, экзамены состоялись в 736 году). Исследователей творчества Ду Фу неизменно волнует вопрос: почему талантливый и образованный потомок Ду Юя и Ду Шэньяня, воспитанный в семье с прочными конфуцианскими традициями и выступавший кандидатом от столичной области, провалился на императорских экзаменах? Сам поэт ничего не сообщает о причинах провала, но было бы вполне естественным предположить, что его необычный талант попросту не укладывался в рамки экзаменационных правил. Это не означает, будто Ду Фу с младенческих пеленок всех поражал своей гениальностью, - напротив, избыток творческих сил мог и помешать ему, лишить внутреннего самоконтроля. Один из самых авторитетных биографов поэта - Уильям Хан - отмечает, что стихам Ду Фу порой недоставало простоты и плавности речи, они требовали медленного и вдумчивого постижения и с первого взгляда наверняка казались угловатыми и неуклюжими. Возможно, причина провала в этом, если искать именно логическую причину. Но неудача на экзаменах могла объясняться и чистой случайностью, неудачным вопросом, дурным расположением духа экзаменаторов и т. д. По предположениям и подсчетам биографов, отец Ду Фу скончался в 740 году. Затем, как уже было сказано, Ду Фу отправился в Лоян на похороны тетушки и провел в Восточной столице 743 и 744 годы. Почему он не вернулся домой, мы не знаем. Остается лишь предположить, что ему не слишком хотелось жить рядом с мачехой, да и к тому же в Лояне было больше возможностей для заработка. В целом период с 743 по 744 год остается самым «темным» для биографов. Неизвестно, чем именно занимался Ду Фу в Лояне и как он зарабатывал на жизнь. У. Хан предполагает, что поэт либо давал частные уроки, либо выполнял обязанности домашнего секретаря у знатного лоянского вельможи. Это предположение вполне допустимо: провалившись на императорских экзаменах, Ду Фу не мог занять чиновничью должность, а возможностей для заработка иным путем было не так уж много. Как человек образованный и владеющий кистью, он, вероятно, сочинял на заказ надгробные надписи - похожие на ту, которой он почтил память тетушки Пэй. Писал ли он стихи в это время? Скорее всего да, хотя из ранней лирики поэта мало что сохранилось до наших дней. Всего несколько стихотворений датируются 731-744 годами - стихотворений, непохожих на лирику позднего периода. В них еще не слышен набатный звон колокола, пробуждающего в людях доброту и любовь, и его ранние стихи так же безмятежны, как и он сам, скакавший на среднеазиатских лошадках с охотничьим соколом на парчовой рукавице. В них - то же упоение жизнью, радость общения с природой, созерцательный покой:

Восточный районраспахнулся навстречу заре,И Южная башнявзметнулась вдали предо мной.Плывущие тучиповисли меж гор и морей,Степные просторыокутаны синею мглой.(«Поднимаюсь на городскую башню в Яньчжоу»)

Глава третья ТРИ ПОЭТА

Простились у башни.

Пойма безбрежна на взгляд.

Закат изгорает,

медленно меркнет свет.

В укромные гнезда

птицы на ночь летят,

А путник шагает, -

скитальцу отдыха нет.

Ван Вэй,

У высокой башни проводил чиновника Ли

ДЕРЗКИЙ ЛИ БО ПОКИДАЕТ ИМПЕРАТОРСКИЙ ДВОР

Тот, кто побывал в Великом Лучезарном Дворце императора Сюаньцзуна, видел много необыкновенного, недаром этот дворец сравнивают со священными постройками древних царей. Исторические хроники свидетельствуют, что в древние времена существовал храм со сходным названием - Лучезарный Зал, как бы в миниатюре отражавший устройство Вселенной и способный притягивать к себе космические силы, благотворно влиявшие на жизнь народа. Вот и дворец Сюаньцзуна обладает тем же магическим свойством, но к его названию прибавлено еще слово «Великий», означающее, что по своему великолепию он превосходит все созданное прежде. Астрологи и гадатели выбрали для дворца место с таким расчетом, чтобы могущественные силы Земли оказывали на него наиболее благоприятное воздействие, и план будущей постройки был сориентирован по сторонам света. Великий Лучезарный Дворец построен зодчими на возвышенности, к которой ведет вымощенная голубоватым камнем и извивающаяся наподобие драконова хвоста дорога. Посетителей дворца, поднимающихся по этой главной Дороге, встречает множество самых разнообразных построек - залов для аудиенций, павильонов для развлечений, библиотек, храмов, воинских казарм. Постройки окружены зарослями бамбука, экзотическими деревьями, мостиками, перекинутыми через ручьи. В прудах и озерах отражаются плакучие ивы и редкие по красоте цветы, в прозрачной воде плавают диковинные рыбы, в гуще деревьев поют невиданные птицы, и гостю из дальних мест кажется, будто он попал в волшебную страну, обитель бессмертных и небожителей.

Не меньше чудес и внутри дворца: искусная резьба, живопись, вышивка не дают соскучиться взгляду. Все благоухает от аромата цветов и благовоний. Драгоценные курильницы, мешочки с ароматическими веществами, которые придворные привешивают к поясу, насыщают воздух душистой пряностью. Моды на одежду - самые причудливые. Придворные красавицы носят платья среднеазиатских фасонов, а их волосы убраны на персидский манер. Это объясняется тем, что ко двору постоянно прибывают посольства из соседних стран, да и на улицах города много иностранцев - паломников, купцов, богатых путешественников, поэтому женам придворных трудно удержаться от того, чтобы не позаимствовать моду на прическу или фасон одежды. Во дворце день и ночь звучит музыка, устраиваются разнообразные зрелища. Для этой цели создана специальная школа по подготовке актеров - Грушевый Сад. В Чудесном Саду Небожителей искусству актеров обучаются дети, в том числе и дети из императорской семьи. Придворная знать аплодирует выступлениям

актеров-карликов, которые тоже проходят специальное обучение. Знатные особы и сам император с азартом следят за петушиными боями и любуются танцами дрессированных лошадей. Пленительные самаркандские танцовщицы, кружащиеся на мяче, вызывают восхищение придворных поэтов, посвящающих им стихи.

Каждый может убедиться, что император Сюаньцзун прозван Блистательным не только за политические и военные реформы, хотя и этого достаточно для того, чтобы увековечить его имя. Сюаньцзун подчинил все сферы экономики строжайшему государственному контролю, добился твердых цен на зерно, восстановил государственную монополию на соль, учредил должность цензоров, следивших за выполнением императорских указов. Подвергнув коренной перестройке армию, Сюаньцзун укрепил границы Танской империи. Деятельный, энергичный, смелый во всех своих начинаниях, он проявил себя и как покровитель искусства и литературы. В самом начале своего правления Сюаньцзун приказал навести порядок в дворцовой библиотеке, пополнив ее новыми свитками книг, число которых достигло шести с лишним тысяч. В дворцовой библиотеке хранятся и конфуцианские, и даосские классики, и исторические сочинения, и буддийские сутры, и классическая поэзия. Указом императора учреждены две академии - Лес Кистей и Собрание Мудрых. Члены этих академий составляют императорские эдикты, воспевают в стихах деяния Сына Неба. Академики получают высокое жалованье, и им присваиваются ранги - «состоящий в штате», «ожидающий высочайших указаний», «благоговейно ожидающий» и «наставляющий». Особо отличившиеся награждаются красным или темно-синим халатом, поясом с подвесками из золота, серебра или нефрита, а также мешочком с вышитой золотой рыбкой.

Император Сюаньцзун умеет ценить беседу с мудрым человеком. Поэтому он и пригласил во дворец поэта Ли Бо, чья слава гремит по всей Поднебесной. О Ли Бо говорят всюду - у деревенских колодцев, на перекрестках городских улиц, на рынках и в винных лавках. Имя поэта окружено легендой. Он знаменит не только своими стихами, но и познаниями в области даосской философии и рыцарской доблестью. Еще в юном возрасте Ли Бо покинул семью и поселился в горах вместе с даосским наставником. Для него начались годы напряженного внутреннего самовоспитания - «взращивания духа», как говорили даосы. Ли Бо бродил по горным тропинкам, слушал шум ветра в ветвях деревьев и плеск ручья, и его душа становилась такой же чистой и прозрачной, как небесная лазурь. Это и было тем состоянием «пустоты», к которому стремились даосы. Человек в этом состоянии как бы отторгал от себя свое «я» и сливался со всей природой: даже птицы и звери переставали бояться его. Закончив учебу у даосского наставника, Ли Бо стал странствующим рыцарем - одним из тех, чье «слово всегда предполагает исполнение, и то, что они делают, всегда серьезно и определенно. Раз скажут они «да», то обязательно исполнят. Они не жалеют себя, устремляясь туда, где ученому страх и опасность». Долг странствующего рыцаря - заступаться за обиженных и угнетенных. По первому зову они бросаются в бой, чтобы восстановить нарушенную справедливость. Странствующий рыцарь остановит плеть сборщика налогов, занесенную над головой бедного крестьянина, накажет откупщика, обирающего мелких ремесленников, спалит усадьбу князя, чьи егеря и ловчие вытаптывают крестьянские посевы. Странствующие рыцари не признают государственных указов и постановлений. Они свободны. Прячась в дремучих лесах, на берегах рек и озер, они собственным мечом творят расправу над теми, кого оставляют безнаказанными судебные приговоры.

После рыцарских странствий и приключений Ли Бо снова воспитывался у даосского мастера, писал стихи, путешествовал и подолгу гостил у друзей. Гостеприимные хозяева угощали его вином из янтарных кубков и изысканными яствами на нефритовых блюдах. Иногда они вместе с Ли Бо садились в лодку и под звуки барабанов и флейт уносились в речную даль. Вокруг зеленели прибрежные травы, мелкие волны напоминали чешую дракона. Голоса певиц - девушек в тонких шелковых одеждах - разносились над рекой, и их лица, освещенные солнцем, отражались в воде... Во время своих путешествий Ли Бо встречался с отшельниками, которые жили по двое на берегу какого-нибудь ручья, спали, укрывшись одним одеялом, умывались водой из проруби и вместе носили одну пару сандалий, знакомился с поэтами (его другом был прославленный поэт Мэн Хаожань), разговаривал с простыми людьми. Он фехтовал на мечах, занимался каллиграфией, играл на цитре. Однажды он решил совершить восхождение на вершину Тайшань и долго готовился к этому, соблюдая правила даосской диеты, помогавшей достичь внутреннего очищения, собственноручно переписывая на шелковый свиток трактат Лаоцзы «Каноническая книга о Пути» и стараясь постигнуть его сокровенный смысл. Когда Ли Бо поднялся в горы по дороге, проложенной для самого императора, его окружили сосны, камни и облака. В лесу пели птицы, под камнями журчал ручей, и казалось, что рядом - волшебные феи и небожители, пребывающие в блаженстве вечной молодости. Глядя на лесистые склоны и вдыхая прозрачный горный воздух, наполнявший тело живительной энергией, Ли Бо чувствовал, что вершина Тайшань словно бы таит в себе истину Дао...

После восхождения Ли Бо на Тайшань один из его друзей получил приглашение во дворец и там рассказал о поэте. Эти рассказы услышала младшая сестра императора, которая была даосской монахиней. Она и посоветовала брату, императору Сюаньцзуну, пригласить Ли Бо во дворец, обещая, что беседа с ним доставит истинное наслаждение. Сюаньцзун послушался совета сестры, и вскоре к Ли Бо прибыли гонцы из столицы, вручившие ему императорскую депешу. Прославленного поэта и знатока даосской философии просили пожаловать во дворец. Ли Бо хорошо понимал, что от таких приглашений не отказываются, и быстро снарядился в путь. Его провожали друзья, желавшие поэту удачи и надеявшиеся, что «небожитель, изгнанный с небес», как иногда называли Ли Бо, обретет наконец пристанище на земле. Ли Бо и сам надеялся на это: прежние попытки устроиться на службу и пожучить постоянный заработок кончались ничем, а ведь ему уже за сорок, и вечно зависеть от поддержки друзей и близких не слишком-то приятно. Поэтому он торопил погонщика, сидя в коляске, с нетерпением поглядывал вперед, ожидая, когда покажутся черепичные крыши Чанъани и стражники разведут тяжелые створки городских ворот, пропуская толпу крестьян, спешащих на рынки, и купеческие караваны, груженные заморскими товарами.

Мощенная голубоватым камнем дорога привела Ли Бо во дворец, где его приняли с почетом и - что не укрылось от глаз - некоторым подобострастием, вызванным столь явным расположением Сына Неба к персоне «изгнанного небожителя». Кто знает, рассуждали придворные, может быть, этот великан-южанин с громоподобным голосом и величественной осанкой, в чьих жилах течет немало тюркской крови, окажется в числе фаворитов и любимчиков Сюаньцзуна или завоюет доверие всесильного евнуха Гао Лиши. Тогда от его прихоти будут зависеть судьбы людей, поэтому нужно заранее с ним поладить. И осторожные придворные стремились окружить великана-южанина лестью, соответствовавшей размерам тех милостей, которые оказывал ему император. А милости эти следовали одна за другой. Хотя Ли Бо и не получил дворцовой должности, его зачислили в императорскую академию Лес Кистей, и он занял свое место среди придворных поэтов, воспевающих дворцовые празднества, прогулки и обеды. Ли Бо ездил верхом на лошадях из императорских конюшен, спал на ложе из слоновой кости, сидел на прекрасных шелковых циновках и ел из золотой посуды. Мог ли мечтать о больших почестях тот, кто недавно готов был разделить единственную пару туфель с лесными отшельниками или странствующими рыцарями!