Ду Фу
Шрифт:
Через несколько дней поэт добрался до Лояна, города своего детства. Он, конечно, разыскал старый дом тетушки Пэй, где он учился писать большие иероглифы, а затем навестил родные места в Яныпи, где жили многие родственники. Радостное чувство охватило его при виде знакомых рощ и холмов, и сердце сильно забилось, когда колеса дорожной коляски так привычно загрохотали по бревенчатым настилам мостов. Мачеха давно умерла. Ду Фу надеялся встретить в Яныпи своих братьев, но никого из них не оказалось дома - всех разбросала война. В садах уже по-весеннему распускались цветы, птицы стаями носились в воздухе, но нигде над крышами не поднимался дымок - первый признак запустения и заброшенности. Обойдя несколько домов, Ду Фу постучался в ворота Ду Ина, своего любимого брата, о котором он особенно тосковал, и попросил слуг провести в его кабинет. Но и там ничего не напоминало о присутствии близкого человека - книги стояли убранные на полку, и в курильнице давно погасли угольки. По словам слуг, даже наложница Ду Ина, не выдержав одиночества, убежала отсюда, и только старая собака брата неотступно следовала за Ду Фу и, свесив голову, с печальным видом садилась у его ног...
Так и не повидав братьев, Ду Фу особенно
На следующий день Ду Фу покинул Яньши и вернулся в Лоян, однако ему не суждено было остаться там надолго. Этому помешали политические события, развивавшиеся со стремительной быстротой. Когда правительственные войска окружили мятежников, укрывшихся за стенами Ецзюня, Ань Цинсюй обратился за помощью к своему бывшему союзнику генералу Ши Сымину. Взвесив все обстоятельства, Ши Сымин, стоявший во главе северных гарнизонов, решил снова предать императора и двинул войска на юг. К 1 февраля 759 года он отбил у императорских войск одну из занимаемых ими провинций. Военный губернатор Ли Гуанби предложил немедленно атаковать неприятеля, но этому воспротивился влиятельный евнух Юй Чаоэнь. Между тем 7 апреля Ши Сымин сам атаковал императорскую армию и нанес ей сокрушительное поражение. Военачальник Го Цзыи отвел остатки своих отрядов, чтобы защитить Лоян, но в Лояне уже началась паника. Люди спешно покидали город, опасаясь повторения кровавой резни и жестоких погромов, устроенных мятежниками около трех лет назад при взятии Лояна Ань Лушанем.
Конечно же, и Ду Фу пришлось покинуть многострадальную Восточную столицу, переходившую из рук в руки, словно клеточка шашечной доски. Ду Фу не выполнил целей своей поездки - ему не удалось встретиться с военными высоких чинов и повлиять на ход боевых действий. Но зато на обратной дороге из Лояна в Хуачжоу он сочинил замечательные стихи, прославившие его имя гораздо больше, чем планы военных кампаний. Вот слова старого крестьянина, отправляющегося на борьбу с врагом, из стихотворения «Прощание старика»:
По всей стране -В тревоге гарнизоны,В огнях сигнальных -Горные вершины.А трупы сваленыВ траве зеленой,И кровь солдатОкрасила долины.Теперь не сыщешьРадости в Китае, -Так неужели жУклонюсь от долга?Убогую лачугуПокидая,В тоске и гореУхожу надолго.Так же, как и в «Песне о боевых колесницах», авторский голос Ду Фу сливается с голосом простых людей, и мы прочитываем его стихи не только как «поэтическую историю», но и как исповедь самого поэта, испытывающего ту же «тоску и горе», что и персонажи его стихов.
ВСТРЕЧА ДУ ФУ И ВАН ВЭЯ
Поистине период с 755 по 759 год был самым бурным в биографии Ду Фу: многие события этого периода напоминают сюжетную линию китайского приключенческого романа - поэт с семьей и маленькими детьми спасается от мятежников, попадает в плен, бежит из захваченной врагами столицы в ставку нового императора, получает придворную должность, возвращается в освобожденную
Человек разносторонне одаренный, Ван Вэй был и поэтом, и знатоком музыки (одно время он занимал должность чиновника по музыкальным делам), и художником, прославившимся своими портретами и зимними пейзажами, и теоретиком живописи. Родился он в чиновничьей семье, успешно сдал экзамены, получил ученую степень «продвинувшийся муж», а затем служил на высоких должностях. Однако служебная карьера не заглушила любви к искусству, которая пробудилась в Ван Вэе с самых ранних лет. Источники сообщают, что он начал сочинять еще в девятилетнем возрасте, а в 16 лет уже написал целую поэму под названием «Лоянская девушка». О том, с каким самозабвением учился Ван Вэй, свидетельствует эпизод из его биографии: однажды, штудируя классиков, он расхаживал по комнатам дома, в одной из которых стоял чан с уксусом, и, увлеченный чтением, не заметил, как свалился в этот чаи. Пришлось с ног до головы вымыться, сменить одежду и в дальнейшем, читая древних философов, смотреть не только в книгу, но и себе под ноги. Прилежание и усидчивость вовсе не делали Ван Вэя педантом, и по натуре своей он был человеком чувствительным, увлекающимся и бескорыстным. Ван Вэй преданно любил свою жену, которую потерял в тридцатилетнем возрасте и которой сохранял верность всю жизнь. Он с почтительностью и любовью относился к матери и чувствовал искреннюю привязанность к брату. Когда однажды брат сочинил на заказ надгробную надпись, а плату по ошибке принесли Ван Вэю, Ван Взй показал в сторону его дома и произнес: «Великий писатель живет там».
Чиновничья служба обеспечивала Ван Вэю прочный заработок, позволявший содержать большой дом со слугами и служанками, поваром, садовником, сторожами и привратниками. Свободное от службы время Ван Вэй проводил так же, как герои свитка танского художника Сунь Вэя - «возвышенные затворники», любовавшиеся древней бронзой, причудливыми камнями, игравшие на цитре и читавшие нараспев стихи. В домашнем быту Ван Вэя отличала удивительная чистоплотность - у него убиралось более десяти человек, трудившихся с таким рвением, что им порою не хватало веников. Чисто убранные комнаты, надо полагать, связывались в представлении Ван Вэя с той «очищенностью» и «проясненностью» души, которых стремились достичь буддийские отшельники. Ван Вэй и сам не гнушался физического труда. По примеру древних поэтов он любил работать в саду и сажать орхидеи. На склоне лет он купил себе загородное поместье на реке Ванчуань, где все было устроено по его вкусу: огромный парк с прудами, речными заводями и озерами, лодочные пристани, беседки и павильоны. Поселившись в Ванчуаньском поместье, Ван Вэй стал вести уединенный образ жизни, встречаясь лишь со своим другом Пэй Ди. Об этом говорится в стихах Ван Вэя из цикла «Ванчуаньский сборник»:
Поросшая мхом тропинкаСкрыта среди акаций.Вез дела сижу. И толькоУслышав калитки стук,Спешу подмести тропинку -Надобно постараться:Наверно, идет отшельник,Мой одинокий друг.(«Тропинка среди акаций»)Я гостя встречаю вновь,Чтобы побыть вдвоем.На маленьком челнокеКо мне приплывает он.Вот мы на террасе с нимБеседуем за вином,А лотосы расцвели -Со всех четырех сторон.(«Беседка у озера»)Лотос, упоминаемый в стихотворении Ван Вэя, - один из распространенных буддийских символов: растущие в заболоченных местах, среди ила и тины, цветы лотоса сохраняют нежность и чистоту. Так же и человек, по буддийским понятиям, должен стремиться к чистоте помыслов, внутреннему совершенству. Поэзия Ван Вэя вобрала в себя многое из того, что составило сущность буддийского учения, и особенно чань-буддизма. Среди сочинений Ван Вэя мы находим эпитафию чаньскому наставнику Хуэйнэну, который сначала был простым дровосеком, выполнял тяжелую работу при монастыре, долго скитался, а затем стал шестым патриархом школы чань. Эпитафия говорит о глубоких познаниях Ван Вэя в области чань-буддизма, хотя он никогда не становился монахом и воспринимал буддизм скорее как «удалившийся от службы ученый», музыкант, поэт и художник. Так же, как и другие поэты-отшельники (например, Мэн Хаожань), Ван Вэй стремился поэтически выразить то состояние, которое в буддийских текстах именовалось «отсутствие «я». Природа в его стихах как бы живет собственной жизнью, человека же словно и нет: он лишь видит и слышит то, что происходит вокруг, калитка, отделяющая его от мира, навсегда заперта: