Дубинушка
Шрифт:
— Но… у тебя есть копии?
— Нету копий.
И Вениамин вышел.
И он не врал. У него и вправду не осталось копий этой кассеты, но у него были три других кассеты. И на них записаны разговоры на ту же тему: о торговле людьми, которую финансировал банкир Дергачевский. Эти кассеты Чубатый решил приберечь на другой подходящий случай.
Вениамин испытывал большое воодушевление; он будто бы и не ходил по земле, а летал на крыльях. И вот диво: его старенький, вечно чихающий и чего-нибудь требующий «жигулёнок» тоже как бы ожил, как бы наполнился энергией жизни и полёта: он с лёгкостью какой-нибудь новенькой «Тойоты» бегал по весенним дорогам района и ничего не просил, не стонал, не кашлял, и даже бензина будто бы не требовал так много, как прежде. Одним словом, жизнь казалась прекрасной, и уж, разумеется, бесконечной. Отец Чубатого устроился работать в бригаде Камышонка; взялся с тремя другими казаками почти заново отстроить один из десяти домов для беспризорных ребят. Николай Степанович совершенно отрезвел, получил хороший аванс и уж договорился с председателем возрождающегося колхоза Крапивиным после окончания строительства занять должность агронома и жить, и работать, как он работал прежде. Его сын Вениамин ремонтировал родительский дом, готовился привести в него молодую жену. Николай Степанович даже размечтался о внуке, которого он непременно получит в ближайшее время. Вот только некоторые сомнения были у него насчёт невесты; он знал, что это Мария, видел её почти каждый день; она казалась ему слишком ладной, красивой и умной — пойдёт ли она за его сына?.. Впрочем, если он надеется, значит, пойдёт.
Однажды ясным, солнечным и почти по-летнему тёплым днём Вениамин ехал в район за строительным материалом. Он решил отделать веранду своего дома вагонкой и теперь ехал за ней на склад. На полдороге до района навстречу ему выкатилась легковая машина неизвестной марки с затенёнными стеклами. Ехала медленно, будто намеревалась остановиться и о чём-то спросить Чубатого. Он тоже замедлил ход, и, когда они поровнялись, дверца машины открылась и из неё плеснула автоматная очередь. «Жигулёнок» весь был прошит пулями, а Чубатый, получив удар в голову и в грудь, ойкнул и схватился за окровавленное ухо. Глотал воздух, но его не хватало. Он задыхался, и в этом состоянии открыл дверцу кабины и шагнул на землю, но тут коленки его подкосились, он стал терять сознание.
Глава седьмая
Звонит колокол звоном малиновым,
Шлёт Царьград нам дары богатые.
Печенеги и половцы в степь бегут,
И Литва из болот не покажется.
Будет колокол на Руси звонить,
Будет слава русская по земле греметь.
Маша всё чаще обедала и ужинала в приютской столовой, где все её любили, окружали теплом и заботой, а Зоя, самая младшенькая, забиралась к ней на колени, и они поедали всё, что предлагала им повар и приносила официантка, четырнадцатилетняя Люда — тоже из приютских. Сегодня Маша заметила, что к чаю, кроме домашнего варенья, которого у станичных было много, не выставили на стол ни пряников, ни конфет, ни печенья. Зоя, оглядывая стол и не находя на нём сладостей, куксилась и, хотя негромко, и незаметно для других, но выражала недовольство. И Маша, заметившая всё это, прошла на кухню и там Елизавете Камышонок сказала:
— Сейчас поеду в район и закуплю к чаю разных вкусностей.
Елизавета хотела было достать из сейфа деньги, но Маша её остановила:
— Не надо. Мне сегодня Денис выдал зарплату. Куплю на свои.
Не заметила, что тут же, держась за её юбку, стояла Зоя. Она запрыгала от радости:
— И я поеду! И я поеду!..
Маша любила девочку до самозабвения, не могла ей ни в чём отказывать. На заднее сиденье посадили с собой Шарика, поехали.
Едва только выехали на тракт и миновали элеватор, туча, наползавшая на Придонскую степь, сыпанула мокрым снегом, а вскоре из неё какими-то полосами и порывами стали валиться то ли дождь, то ли снег, а скорее всего, и то и другое. Впереди на дороге, запорошенный снегом и будто бы кем-то брошенный, стоял «жигулёнок». А когда подъехали ближе, возле него заметили лежащего человека. Маша подбежала к нему, приподняла окровавленную голову и узнала Чубатого.
— Вень, Вениамин! Ты жив? Что с тобой?..
Вениамин застонал и с трудом открыл глаза. Приподнялся на локтях, посмотрел в одну сторону, в другую. Сказал:
— Где они?
— Кто?
— А те, что стреляли. Их нанял Дергачевский. Испугался моей кассеты и — нанял.
Рукой взялся за грудь.
— Болит.
— Что болит? Где?..
— Тут, сердце.
И уронил на землю голову. Маша ощупала рану на голове; будто бы не глубокая, пуля срезала волосы и кожу. Расстегнула куртку: раны у сердца не было, но Вениамин от прикосновения Машиной руки сжался, застонал. Она сказала:
— Сейчас подгоню машину, повезу тебя в больницу.
— Не надо в больницу! Там Дергачевский. Он прикажет главному врачу — и меня отправят на тот свет.
— Дергачевский в банке, а мы поедем в больницу.
— Не надо в больницу! Дергачевский везде. Он что скажет врачу, тот так и сделает. Вези меня к ребятам.
— К каким ребятам?
— К тем, что в храме. К ним на работу ходит старый доктор, он меня посмотрит.
Маша подогнала машину, и они вместе с Зоей кое-как помогли Чубатому забраться на сидение. Через несколько минут они были на строительной площадке храма. Тут как раз только что кончили работу и все зашли в домик, отстроенный и меблированный для будущего священника всего лишь три дня назад. Домик выложили из красного кирпича, покрыли белой жестью, он был очень красив и гармонично вписывался в ансамбль храма. В домике была квартира для семьи батюшки, три комнаты для гостей и небольшой зал для занятий с детьми — нечто вроде церковно-приходской школы. Вениамина положили в комнате для гостей, и Маша, никогда и никого не лечившая, обмыла рану на голове парня, помогла доктору Петру Петровичу осмотреть его. Обступившим Вениамина рабочим и следователю Павлу Арканцеву доктор сказал:
— В него попали две пули: одна по касательной задела голову, другая угодила в кошелёк и ушибла район сердца.
И, повернувшись к Чубатому:
— Будем считать, ты, Веня, в рубашке родился.
А Маша под руководством доктора спиртом и йодом обработала рану, перебинтовала голову. Вениамин приходил в себя и охотно рассказывал подсевшему к нему Павлу Арканцеву.
Рабочие, подсаживаясь к столу, где был приготовлен для них обед, уже знали подоплёку дела. Чубатый уже сказал им: он отдал банкиру кассету с болтовнёй турков о торговле детьми, ну и вот… получил от банкира.
Никто не заметил, как из столовой вышел Борис Простаков и пошел к дому генерала, где он жил. Достал из чемоданчика свой прибор и вновь вернулся в домик священника. Тут он хотел попросить Машу, чтобы та отвезла его в район, где у него объявились вдруг срочные дела. Но эти «срочные дела» подкатили на «Мерседесе» к их домику, и в столовую вошли Тихон Щербатый и банкир Дергачевский. Банкир сразу же прошёл к Чубатому, сел у его изголовья. Заговорил решительно и заметно заикаясь, чего раньше с ним не было:
— Ты говорил кому-нибудь о нашем с тобой разговоре?
— Да нет, зачем же мне болтать об этом.
— Хорошо сделал. Ты молодец, а тех, кто в тебя стрелял, мы найдём и отдадим под суд.
Дергачевский оглядывал парня, искал на нём раны.
— Голову сильно повредили?
— Чуть задели. Доктор говорит, по касательной.
В этот момент в комнату вошел Тихон Щербатый, а за ним Борис Простаков. Он шёл сзади и «ударил» своей пушкой в затылок Щербатому. И прежде чем тот почувствовал в своей голове внезапную свежесть, будто мозги его обдало прохладным ветерком, Борис зашёл со спины банкира и пустил «автоматную очередь» в него. Тот тоже вздрогнул и взялся за лоб, точно по нему ползла пчела. Свежий ветер и у него лёгкой волной зашумел в районе затылка. Оба они, и банкир Дергачевский, и Тихон Щербатый, словно по команде поднялись и пошли в столовую. Здесь им предложили стулья, пригласили обедать, но они прошли один к одному дивану, другой к другому, и так же, словно по команде, заняли одинаковые позы: обхватили головы руками и локтями оперлись на колени. Сидели молча, не шевелясь. Доктор Пётр Петрович некоторое время смотрел на них, а потом решил, что им обоим сделалось плохо. Подошёл к Щербатому, тихо спросил:
— Что с вами?
Щербатый вздрогнул, уставился взором на доктора.
— Нет, нет, Пётр Петрович, со мной всё в порядке.
И поднялся, встряхнулся, но затем снова сел, но теперь уже привалился к спинке дивана и подобревшим, и даже счастливо весёлым взглядом смотрел на рабочих. И будто бы очнувшись от какого-то забытья, обратился с вопросом к Вячеславу Кузнецову:
— Вам нужны рабочие?
— Нет, не нужны. Мы, слава Богу, скоро заканчиваем стройку.
Банкир тоже сказал Кузнецову: