Дубинушка

Дроздов Иван Владимирович

— Я думал, не отпустит она меня, родимая, а вот приказал дед Амвросий — и отступила. Удивительное дело — и не тянет. И снова я свет увидел. Дело теперь надо искать, работу.

А тем временем события в Каслинской разворачивались с быстротой, которая ещё недавно казалась немыслимой: и всё началось с события в Грузии — там случилась бархатная революция. Грамотей Евгений говорил: вот тебе и робкие грузины, как их обозвал поэт. Выходит, никакие они и не робкие, а среди бывших советских республик первыми скинули демократическую власть. Те, кто был на фронте, говорили: грузины — хорошие солдаты, они во время войны дрались наравне с русскими.

Правда, есть в них этакий занозистый гонор, но такой грешок и в каждой малой нации водится. Они, малые нации, ровно дети: взрослыми хотят казаться.

Радио разных стран всякое болтало об этом событии: чаще всего говорили о том, что на место серебряного лиса Шеварднадзе пришли бешеные экстремисты. Они ещё покажут себя! Оно, может, и так, но мы-то, русские, знаем: хуже Шеварднадзе зверя нет. Он и русским нагадил, и Грузию на части развалил, и голод, холод ей устроил — удивительно, сколько зла людям может принести один человек! Мы думали, что страшнее Меченого дьявола, то есть Горбачева, и гнуснее Беспалого пьянчуги Ельцина и людей на свете нет, ан есть! Вот и в Грузии такой объявился.

Грузинские события тем хороши, и примечательны, и обрадовали они русских тем именно, что прецедент создали, то есть показали отчаявшимся, разуверившимся, что злодеи не вечны на престолах; вот собрались люди, взяли одного такого под белы ручки и вывели из президентского кабинета. И не случайно через два дня после этих событий и в Киеве на площади собрался народ, и плакаты взвились над головами: долой президента Кучму и правительство. Не уйдёте, так получите грузинский вариант.

Россия смотрит на все эти события и неровно дышит. Вот если Москва поднимется, а вместе с ней и вся Русь!..

Одним словом — прецедент! Вот что важно!..

Грузины вдруг поголовно стали героями. Они как бы и за нас, русских, отомстили: этот старый лис и в России успел прослыть отъявленным негодяем. Он и войска наши вместе с Меченым дьяволом из Германии выводил, и шельф морской на Дальнем Востоке американцам «подарил». И много других гнусностей натворил он, будучи министром иностранных дел России. Нет, не забудут русские люди его паскудства, будет он проклят во веки веков и забыт вместе со своими подельниками Меченым-Горбачёвым, пьяницей Ельциным и Хромым дьяволом по фамилии Яковлев.

Ну, а в Каслинской?..

Неожиданно в саду, когда там уж был собран и продан в городе обильный урожай яблок и груш, когда была закончена подготовка к зиме и в саду оставались лишь несколько сторожей, появились омоновцы во главе с офицером. Старшему сторожу офицер сказал:

— Вы тут больше не нужны. Хозяин пришлёт своих сторожей.

— Какой хозяин?

— А такой. Ваш сад давно продан, и следующий урожай будут собирать другие люди.

Пока омоновцы разговаривали со старшим сторожем, другие сторожа, а их было четверо, разошлись по своим будкам, а один побежал в станицу и рассказал всё старшему агроному-садоводу Елизавете Камышонок. Она оповестила о пришельцах женщин, послала двух живших у неё пареньков на стройку храма, а сама с подругами двинулась к саду. В руках у женщин были дубины. Подошли к офицеру. Елизавета спросила:

— Что вам надо? Кто вас сюда звал?

Офицер плохо говорил по-русски; он в первую минуту задохнулся от возмущения, глаза его налились кровью, и он выдохнул:

— Вам что надо? Ваш сад продан, у него есть хозяин, а вы собрали и продали чужой урожай!..

Женщины встали в ряд, выставили вперёд дубины. Елизавета вступать в спор не торопилась. Оглядела ребят в пятнистой форме — из семи человек всего лишь трое были русскими. Остальные то ли калмыки, жившие в низовьях Волги, не то узбеки или туркмены. Елизавета обратилась к русским:

— Ребята, вы из каких краёв?

— Мы трёхостровские.

Трёхостровская — соседняя с Каслинской станица, она стоит на правом гористом берегу Дона.

— Значит, наши вы, дети и внуки казаков, которые и в Гражданскую войну дрались за наши исконные земли, и в годы Великой Отечественной погибали за них, ну, а вы?.. Вы-то хоть знаете, что служите нашим врагам — тем, кто скупает нашу кормилицу землю?..

В этот момент офицер оттолкнул солдат и подступился к Елизавете. Злобно прошипел:

— Женщина!.. Пошла вон отсюда!.. Ваша земля давно продана, и вы получили за неё деньги.

— Мы ничего не получили. И не желаем получать.

Елизавета стукнула о землю дубиной и проговорила грозно:

— А ты кто будешь, мил человек? Откуда залетел в наши края и чего тебе надобно?..

И шагнула вперёд, выдвигая перед собой дубину. Офицер толкнул её, и она упала. Женщины стаей налетели на стража порядка:

— Ах, ты, козёл вонючий! А ну, вон отсюда!..

Кто-то крикнул:

— Бей его по башке!..

Елизавета поднялась и увидела подошедших и подходящих им на подмогу казачек. И все они были с дубинами. И ребята стайками бежали к ним — и тоже с дубовыми палками. Одна молодая здоровая казачка по-мужицки размахнулась, и дубина просвистела над головой пригнувшегося офицера. Он трусцой засеменил к машине, дал команду солдатам. И в следующую минуту они уже выезжали на тракт, ведущий к районному центру.

Женщины смеялись, а ребята ликовали. Они впервые за свою короткую жизнь ощутили вкус хотя и маленькой, но — Победы.

В Паньшино тоже не пьют!.. Да, стодвухлетний старец Амвросий дал распоряжение, и люди перестали пить. Скептики, конечно, нам не поверят, скажут: мало ли что напридумывает автор, обуреваемый святым желанием видеть русских людей трезвыми!.. Не та это проблема, которую можно решить одним брюзжанием старца на майдане. Но это только те подумают так, которые не знают законов казацкой жизни и не слышат тайной и мучительной думы славянской души об освобождении своих собратьев от всяких и всевозможных пут угнетения. Тот же, кто услышал боль нашего сердца, наше всевозрастающее стремление стряхнуть со своих плеч всякую угнетающую нас силу, тот и поймёт автора, и поверит ему, да и сам пойдёт за ним и будет искать всякие средства борьбы с нашим врагом. Приказ самого старого человека своим поселянам извечно принимается у казаков как непреложный закон. И даже атаман, и очень важный атаман — почётный, боевой, заслуженный — и тот покорно склонит голову перед старейшиной рода. Вот порешили старики на сходке — и два больших поселения на Дону отрезвели. И в Паньшино теперь женщины, заходясь от радости, повторяют: «Вот бы и по всей России!..» Но нет во всех селениях, а особливо в городах великих, такого почтения к старцам, не осталось уж таких святых и спасительных законов, которые по воле Божьей ещё держатся в казацких станицах и хуторах — и не только рассеянных по берегам Дона. И будем надеяться, проснутся всюду люди, скажут своё слово почтенные старцы и скинет с себя русский люд губительный смрад пьянства. Скинет!.. Придёт времечко — и вздрогнет вся Россия, очнётся, опомнится, отодвинет в сторону эту беду. Поймём же мы, наконец, что пьяных-то нас и спеленали сыны дьявола, пьяных-то и выбивают по миллиону в год. Нам бы царя русского, да министров бы запустить в Кремль из своего, славянского роду-племени. Вразуми нас, Господь, помоги, дай силы!..