Дудочка крысолова

Михалкова Елена Ивановна

Бабкин, случайно увидевший однажды певца в телевизоре, испытал приступ дежавю: только накануне он покупал на рынке персики и виноград, и продавец, обращаясь к молоденькой покупательнице, точно так же громогласно чмокал пальцы и обещал: «Лучший пэрсик, я тибэ клянусь, лучший! На тибя похож!» Казалось, Куприямов вот-вот выхватит откуда-нибудь поднос с фруктами, спустится в зрительный зал и пойдет по рядам, предлагая купить пэрсик, нэдорого, вкусний-сочний.

Однако спустя некоторое время Орам-Вано покинул сцену – к большому разочарованию поклонниц. Его любили маленькие усатые женщины и крупные волоокие девы, и даже была, как припомнил Бабкин, какая-то громкая

история, попавшая в газеты – то ли певец с кем-то не поделил женщину, то ли женщины с кем-то не поделили певца… В итоге разъяренная дама толкнула его с лестницы, и Вано едва не остался калекой, переломав себе руки и ребра. Однако и из этого, как подобает профессионалу, имеющему дело с насильственным втюхиванием своего образа сопротивляющейся публике, Даташвили сумел извлечь выгоду: несколько месяцев подряд появлялся в телевизионных шоу, охотно рассказывая подробности своей несчастной любви и размахивая загипсованной рукой, и снискал еще большую популярность среди пожилых дам.

Несмотря на имидж клоуна, Вано оказался хорошим бизнесменом с одним очень полезным для любого бизнесмена качеством – он улавливал тенденции. Вано мог сказать, какая кухня в следующем сезоне будет пользоваться успехом, чего захотят избалованные москвичи – в этом и как гарантированно привлечь к себе внимание, не скатываясь в жестокий кулинарный и оформительский китч. Ему принадлежало три ресторана, которые он, не мудрствуя лукаво, назвал «Рыба», «Мясо» и «Ни рыба ни мясо». Последний специализировался на жесткой вегетарианской диете и был любим, как и сам Вано в расцвете своей певческой карьеры, в основном женщинами. Посетительницы строго следили за фигурой и здоровьем и ели самую полезную пищу в соответствии с рекомендациями самых циничных и веселых диетологов, а Даташвили предлагал им уникальную возможность насладиться свежей тертой редькой, прекрасным укропом, выращенным в домашних условиях под нежными взглядами, и сырой свеклой, красной от стыда за стоимость блюда, в котором она занимала девяносто восемь процентов. Еще два отводилось на кедровые орешки и ложку бальзамического уксуса.

К тому же Вано объявил, что «Ни рыба ни мясо» является рестораном молекулярной кухни. Никто не мог толком понять, что это означает, но Даташвили провел разъяснительную работу. «Анализ физико-химических законов во время приготовления еды, – сообщил он на пресс-конференции, где голодные журналисты роняли слюну, глядя на огромные фотографии разнообразных яств за его спиной, – просто необходим, чтобы мы могли воздействовать на вкус и ценность готового блюда. Между разными продуктами существуют молекулярные связи! Новые технологии позволяют использовать их для нашей пользы».

После этого объяснения смысл выражения «молекулярная кухня» окончательно потерялся, но зато журналистов накормили, причем приличной едой, о которой не было достоверно известно, вступали ли ее ингредиенты между собой в молекулярную связь или нет. Поэтому даже отзывы тех, кто называл себя независимыми критиками, были исключительно благожелательными, ибо писались на сытый желудок. Лишь один особенно въедливый журналист, страдавший, как выяснилось позже, расстройством пищеварения, желчно попросил Вано назвать хоть одно известное блюдо, трансформированное молекулярной кухней в нечто удивительное, как было обещано.

Нужно отдать Даташвили честь – он не задумался ни на секунду.

– Равиоли кушал? – спросил он журналиста.

– Ну, ел…

– Так вот, мы в нашей молекулярной кухне используем сферификацию. Понимаешь? Сферификацию! Очень просто. Берем

одно вещество, не скажу какое, коммерческая тайна, смешиваем с другим, не скажу каким, и получаем на выходе сферические равиоли. Ни у кого нет, у нас есть. Потому что продукты связались друг с другом и через это получилась другая еда. Сферическая.

После такого ответа вопросов больше ни у кого не возникло. Сферические равиоли произвели должное впечатление.

Зато Даташвили отвел душу на двух других ресторанах. В «Рыбе» и «Мясе» работали отличные повара, и сам Вано иногда по вечерам выходил в зал «Рыбы», здороваясь с постоянными клиентами, зорким хозяйским глазом осматривая свой ресторан. Устрицы у него всегда были свежие, и шеф-повар – итальянец, очень похожий на самого Вано, регулярно устраивал устричные вечера, привлекающие гурманов.

«Мясо», помимо общепринятых видов оного, предлагало своим клиентам оленину, медвежатину, кабанину, зайчатину, мясо антилопы, лошади и страуса, а также разнообразную лесную дичь, от тетерева до вальдшнепа. В качестве комплимента от шеф-повара приносили лягушачьи лапки. Котлетки из лосиного мяса, фирменное блюдо шеф-повара, выносились на деревянной можжевеловой доске и пахли так, что даже миролюбивым людям хотелось взять ружье и отправиться в лес выслеживать дикого, пугливого, мясного лося.

Даташвили хотел, чтобы на стенах не было излишеств вроде охотничьих трофеев – отрубленных голов, чучел фазанов и прочего, и в результате ресторан оформили в стиле английского клуба «с присущим ему чувством меры», как гласил рекламный проспект. Это было истинной правдой. Постепенно в «Мясе» сформировалась именно клубная атмосфера – с респектабельными клиентами, заглядывающими сюда вкусно поесть в свой день недели, с нешумными компаниями, с кругом посетителей, на платежеспособность которых ресторан мог рассчитывать всегда, независимо от волн кризисов и прочих финансовых потрясений. Изредка появляясь здесь, Вано сдержанно улыбался, раскланивался с гостями, отпускал вполголоса замечания о погоде и никогда – о политике, и ничем не напоминал того продавца фруктов, который темпераментно скакал по сцене с бутафорским кинжалом в зубах.

На фотографии, приложенной к досье, Даташвили был снят во весь свой выразительный грузинский профиль. Снимка, сделанного анфас, Бабкин почему-то не обнаружил. Он отложил фотографию и принялся изучать данные второго свидетеля.

Олег Лихой, тридцать восемь лет, актер театра и кино. Сергей вздохнул. Еще лицедея ему для полной коллекции не доставало…

Олег Ефимович Лихой родился и вырос в Москве, закончил Щукинское театральное училище и несколько лет снимался исключительно в рекламе. Он уже стал опасаться, что ни одной приличной роли ему не видать, когда подвернулось предложение попробовать себя в двухсерийном фильме «Пламя небес».

Фильм был поставлен по сценарию группы авторов, работавших в жанре исторической фантастики. Авторы добросовестно вспахивали ниву, как они сами выражались, славянской славянщины, и в их фильме синеглазые русоволосые богатыри размахивали мечами и сражались с болотной нечистью, собиравшейся поработить Русь Великую и затопить ее болотами, а также со страшным колдуном Перигором, которому были подвластны вурдалаки и лешие, и еще почему-то татаро-монголы. Богатыри разговаривали эпическим языком, часто употребляли выражение «гой еси», живо скакали вместе с девушками в венках через костер в ночь на Ивана Купала и носили длинные льняные рубашки, расшитые красными петухами. Олег полагал, что просто создан для роли одного из богатырей.