Духовная война
Шрифт:
***
– Демоны отвлекают и рассредоточивают нас, – продолжал я, – с чем очень эффективно можно бороться с помощью «духовного автолизиса». Необходимость иметь дело с мучающими демонами возникает снова и снова по мере нашего прогресса, поэтому вы должны знать, что делать в смысле политики – продолжать лезть
вверх или спрыгнуть вниз и драться? Мой совет: деритесь, когда это необходимо, лезьте, когда можете. «Дальше» это всё. Используйте письмо, чтобы сохранять жёсткий фокус, и демоны умрут от недостатка внимания. – А нет ли возможности использовать этих демонов в каком-то положительном ключе? – спросила Шанти. – Вы говорите о том, как тёмные эмоции могут быть полезными, а могут ли демоны быть так же полезными? – Да, – сказал я, – и это приводит нас вновь прямиком к Брэтт. Присутствие её отца в уме было намного серьёзнее, чем кто-либо из нас может себе представить. Я никогда не слышал о подобном, пока Брэтт мне не рассказала. С тех пор я изучил это и обнаружил, что для некоторых людей критикующие внутренние голоса могут быть действительно разрушительными. Никто не двигался и не говорил. Не думаю, что Брэтт на этих собраниях когда-либо нянчилась. Ей было так же безразлично мирское эмоциональное, психологическое и биографическое содержание, как и мне. Смысл не в том, чтобы изучать, понимать и лелеять мешки с камнями, которые мы тащим, смысл в том, чтобы их бросить. – Всё это было в прошлом, когда Брэтт была просто нормальным человеком, до какого бы то ни было пробуждения, до возникновения какого-либо интереса к этому. Присутствие отца-демона в её голове было постоянным и чрезвычайно ядовитым. Что бы она ни делала, или думала, он был всегда там – громкий, презрительный, разрушающий. Она потратила час, рассказывая мне, чем это было для неё, и я был заинтригован, потому что она не была печальна, не всхлипывала, не жалела себя, она улыбалась с видом воина, вспоминающего былые сражения – выигранные и проигранные. Даже когда она была тихой и задумчивой,
– А как вы думаете? – переспросил я, развернувшись ко всей группе. – Каким образом Брэтт одолела рак? Химия? Альтернативная медицина? Сила молитвы? Позитивное мышление? Мексиканская клиника? Техника визуализации? Я шагал туда и сюда, не торопясь. – Кто-нибудь скажет? Как вы думаете, как Брэтт удалось победить то, что доктора определили как последнюю стадию рака? Наконец, я остановился перед доктором Кимом. – Сэр? Он взглянул на меня и произнёс сдавленным шёпотом. – Она перестала бороться.
***
– Она перестала бороться, – сказал я после продолжительной паузы. – Она перестала сопротивляться. Всё, что она столько лет старалась подавить, теперь начала позволять. Она знала, что побеждена, знала, что ей нечего терять. Она не нашла поддержки ни в церкви, ни в медицине, ни где-либо ещё, поэтому она просто перестала бороться. Я помолчал минуту, чтобы им в голову пришла неверная мысль. – Знаю, это звучит парадоксально, – продолжил я, – как если всё бросить, проявить слабость, но когда я говорю, что она перестала бороться, я имею в виду, что она перестала вкладывать всю свою энергию в защиту. Этот один простой акт является ключом ко всему. Это точка перехода из отделённого в интегрированное, из Детства во Взрослость. Эго — это затор, сдача это поток. Сдача — это основа и предвестник роста. Это сама его суть. Нет ни обходного, ни короткого, ни альтернативного пути. Можно подделать его, как это делают многие, но вы обманете только себя. Никакой рост невозможен внутри ограничений эго, только иллюзия роста. До сдачи есть эго – мелкое, невежественное, отделённое «я». Освободившись от этой вредоносной искусственной мелочности, мы входим в поток согласия. Бам! – прямо вот так. Налаживание различных аспектов нашей жизни может занять дни, месяцы, годы, но начальный толчок так же разителен и отчётлив, как выползание из тёмной вонючей канализации на свежий воздух и ослепляющий солнечный свет. До этого, мы просто глупые, поглощённые собой похожие на крыс маленькие существа, но после того, как мы перестаём утверждать фальшивое отделение, мы приобретаем такие же размеры, что и океан бытия, в который вливаемся. Практически вся религия и духовность учат, как быть невежественно счастливым в канализации, потому что именно этого хотят люди, но сдача — это выползание из неё. Если вы счастливы в канализации, тогда для вас это не канализация. Если вы не думаете, что там воняет, тогда всё нормально, но тогда, зачем вы здесь? Вывод, который напрашивается, когда вы предстаёте перед таким человеком как Брэтт или я, состоит в том, что вы знаете, что это канализация, и вы хотите вылезти. Развернувшись, я пошёл прочь от группы. Здорово иметь столько места для движения. Я развернулся и пошёл обратно. – Вы довольно жёстко отзываетесь о религии и всех духовных и нью-эйдж учениях, – сказала женщина, которую я не знал. – Существует целый мир знания и мудрости, неужели вы думаете, что это справедливо – стричь всех под одну гребёнку? – Не имеет значения, что я думаю, я говорю вам лишь то, что вижу, и что увидите вы, если откроете глаза и посмотрите. Обещаю, что если вы это сделаете, вы станете моим новым любимчиком. – Я не вполне согласна с вашим утверждением, – сказала она, – что мои глаза не открыты. Я думаю, что вижу то же, что и вы. – Ну хорошо. Опять же, без обид, но вы здесь как турист, вы не вложили свой капитал, вы зритель, а не участник. Так обстоит дело со многими людьми, но большинство из вас здесь сегодня, возможно, питают какую-то степень здорового сомнения в самих себе. Во всяком случае, я не пытаюсь вас ни в чём убедить. Я просто не знаю, зачем вы здесь. Она понурилась. Я развернул внимание ко всей группе. – Я делаю вывод из абсолютного провала мировых духовных и религиозных учений в способствовании пробуждению, даже тех, что заявляют о своём предназначении именно этой цели. Особенно их. Я вижу этот провал, и я вижу Майю, и ясно всё понимаю. Интеллектуальная и эмоциональная сила невежества полностью
очевидна для меня, и я могу сказать, что всё сострадание и медитация мира не сможет вытащить вас из этой канализации. Ни широта знаний, ни глубина понимания не равняется ни одной из ступенек, ведущих наверх. Никто не может вас толкать, тянуть, или идти вместе с вами. Все мысли идеи, чувства, концепции и системы знаний и верований сводятся к этому единственному недвусмысленному различию – канализация или солнечный свет, темница или свежий воздух, затор или поток, эго или сдача, отделённость или интеграция, вертикальное окапывание или горизонтальный прогресс. И это не просветление, духовность или что-либо возвышенное, это честная или нечестная жизнь. Они молчали, внимательно слушая. – Страх перенаправляет наружу каждую мысль и импульс, идущие внутрь. Майа преобразует всё для своей цели. Вот против чего вы восстаёте. Это смертельный бой, и есть только один способ его выиграть, и Брэтт нашла его. Она перестала драться. Она сдалась. Борется и сопротивляется эго, оно высасывает всю нашу энергию. Брэтт бросила оружие и подставила грудь врагу, таким образом уничтожив его. Майа не находится вне нас. В конечном итоге это лишь ещё один внутренний демон. Направлять свою энергию против неё или к ней это одно и то же, и когда мы останавливаемся, мы прекращаем снабжать её силой, и она перестаёт существовать.
***
Эти книги никогда не были бы законченными, если бы я не сказал вот что. В контексте долгой и счастливой жизни, полной людей и развлечений, застрять в тюремной камере, или в инвалидном кресле, или в больничной койке, или в бесчувственном теле может показаться сущим адом, но это фактор контекста, а не обстоятельств. Неужели я имею в виду, что последняя стадия болезни, физическое бессилие, заключение в казённый дом это лишь мелкие неприятности? Я имею в виду именно это. В контексте роста, прогресса, развития, движения, реализации – освобождения – всё меняется ролями, и физически несвободный человек может действительно испытывать значительное преимущество перед свободно передвигающимся. Фокус, намерение, видение, воля, сердце, ясность, зрелость, серьёзность, дух воина – вот то, что нужно, а не способность сбегать в магазин, когда хочется перекусить. Возможно, мы не в силах изменить наши обстоятельства, но мы способны изменить контекст. Тюремная камера может стать молитвенным домом. Находясь в инвалидном кресле мы можем вести войну. Будучи ограничены физически, возможно, мы многого не можем, но если в нас есть ещё меч интеллекта и волевой дух, то есть одна вещь, которую мы сможем сделать, и в контексте этой книги, этих трёх книг, это единственное стоящее дело. Единственное. Это не физическая война, это духовная война, и чтобы драться вам потребуется дух, а не руки и ноги, розовое будущее или большие открытые пространства. Я не могу притворяться, что понимаю положение человека, который сидит на крэке, или приговорён к пожизненному заключению, или заточён в хоспис, в дурдом, прикован к инвалидному креслу, но я могу, с определённостью и убеждённостью, сказать следующее: В моём собственном процессе, в моей борьбе, в моём путешествии к пробуждению, в смерти лжи и рождении истины, никакое физическое препятствие не могло быть равным моей воле, и могло бы даже, если на то пошло, оказаться довольно полезным. Сама мысль, что мои физические условия могут помешать пробуждению, поскольку мои ментальные и эмоциональные ресурсы были достаточно нетронуты, была, я был совершенно уверен, абсурдной. Для дальнейшего подкрепления этого момента повторю слова Мелвилла/Ахаба, которые я включил во вторую книгу:
На что я решился, я желал, и чего я желал, я сделаю! Они думают, я безумен... но я одержим, я обезумевшее безумие! Это дикое безумие должно быть спокойствием, чтобы постичь себя! Пророчество гласило, что я буду разорван на части, и – ах! – я потерял ногу. Теперь же я предрекаю, что разорву на части того, кто разорвал меня... Свернуть меня? Путь к моей ясной цели выложен железными рельсами, по которым предназначено бежать моей душе. Через глубочайшие ущелья, сквозь продырявленные сердца гор, под руслами горных потоков я безошибочно мчусь! И нет ни препятствий, ни поворотов на этом железном пути!
***
– Брэтт, – продолжал я, – вместо того, чтобы убегать от жизни, нашла способ жить. Как мастер дзю-до, она обернула энергию отца-демона в свою пользу. Она поняла, что в любом случае ей конец, будь то прогрессирующий рак или присутствие отца, отравляющее ей жизнь, поэтому она решила, что ей нечего терять. Делая небольшое отступление, я бы хотел сказать, что могу отзываться лишь положительно об этом особом понимании – нечего терять. Это абсолютно верно для каждого человека всегда, но это довольно сложно осознать. Однако, когда приходит это осознание, не только концептуально, но полностью впитавшись во всё ваше существо, тогда перед вами распахиваются все двери. Стены рушатся, вселенная раскрывается. Да, так на чём я остановился? Кто спрашивал, есть ли способ найти демону хорошее применение? Шанти? Она кивнула. – Да, именно это сделала Брэтт. Как она рассказывала мне, всё просто распадалось на части. У неё был рак и печальная перспектива, и в голове всё ещё болтал этот беззвучный голос отца, обвиняя её во всём, обвиняя её в том, что она больна. Она искала помощи, она искала на книжных полках в отделах религии и самопомощи, но вне зависимости от того, что она делала, какую книгу читала, какой метод или идеологию пыталась принять, этот голос всегда говорил, что всё это чушь, что она была слишком напугана, чтобы прямо встречать факты, что в ней не было смелости, обзывал её всякими мерзкими словами, всё это продолжалось и продолжалось, а она в это время всё слабела, и времени оставалось всё меньше. А затем однажды, когда поиск ответов и смысла не принёс никаких плодов, она вдруг подумала, что этот голос в голове, возможно, не так уж не прав. Он был очень циничен и несносен, но не обязательно неверен. Чем больше болезнь толкала её искать ответы, тем больше она начинала соглашаться с голосом отца. Все ответы, которые она находила, были ерундой. Когда дело дошло до поиска ответов, поиска смысла, способов справиться со своей болезнью и близостью смерти, этот циничный голос говорил такие вещи, которые она не только не могла отрицать, но с которыми соглашалась. Хотел бы я, чтобы она сейчас была здесь и объяснила всё вам так, как объяснила это мне, но главная идея в том, что таким образом она провела себя до состояния реализации истины. Вместо инструмента типа «духовного автолизиса», она воспользовалась этим встроенным гиперчувствительным детектором лжи, который морил её столько лет. Она действовала за счёт того, что считала приговором к надвигающейся смерти, она думала, что это её последние месяцы, и была полна решимости достичь самого дна, найти смысл вещей. Она хотела найти что-то реальное, что-то истинное. – Она думала, что одержима? – спросил Рональд. – Нет, рационально она знала, что не одержима демоном. Она знала, что этот голос не был в действительности её отцом, но её собственным созданием. То говорила какая-то часть её самой, какая-то спрятанная или подсознательная часть пыталась выразить себя. Это отчасти повлияло на её решение прекратить бороться и начать пытаться понять его. Она рассказывала, что в течении этого периода она обходила вокруг своего озера тысячи раз, иногда по двадцать кругов в день, а там больше мили. Я сразу же узнал такое поведение. Подобный уровень интенсивности, гнев – обычное дело для процесса пробуждения. И во время этих прогулок вокруг озера она спорила с голосом отца. Она дискутировала с ним вслух, озвучивая обе стороны диалога. Вообразите, какой чокнутой она должна была выглядеть для уток и жаб. – Все засмеялись. – Это ещё одна отличительная черта процесса пробуждения – потеря уважения к условностям и нормальности. Все мысли о поддержании внешнего вида уходят. – Часами она ходила по дорожке вокруг озера, круг за кругом, час за часом, день и ночь, месяц за месяцем. Началось с того, что Брэтт кричала на своего отца, но в какой-то момент они пришли к согласию и стали работать вместе, пока, после почти года этих лихорадочных красноречивых прогулок, Брэтт поглотила этот критикующий голос, который всегда, конечно же, был частью её. Этот отец-демон был маленьким голосом разума в ней, кричащий, чтобы его услышали, и она отодвинула всё своё эмоциональное сопротивление и позволила ему говорить. – Подумайте минуту о её ситуации. Она никогда не стремилась к каким бы то ни было духовным достижениям, не входила ни в какую систему верований, не следовала пути или учителю, она не пыталась эволюционировать или сжечь карму или повысить осознанность, ничего подобного. Она лишь честно пыталась иметь дело со своим дерьмом – её слова – и в её случае так это выглядело: очень нездоровая дамочка нарезает круги вокруг озера, ведя сумасшедший диалог, выводя саму себя из своего дерьма. Это была не просто борьба за свободу, это было процессом исцеления. Со временем она покорила этот демонический голос в голове, полностью избавилась от рака и нашла ответы, которые так отчаянно искала.
***
– Сейчас вы очень мило слушаете, потому что думаете, что вся эта история про демона имеет отношение только к Брэтт, а вы здесь ни при чём, но вы ошибаетесь. Это всё про вас. Я упоминал, что сегодня собираюсь поделиться с вами двумя техниками. Одна техника это то, что делала Брэтт, «Укрощение демона» – она интересна и показательна, но может использоваться только тем человеком, у которого есть необычайно мощный и шумный демон, свирепствующий в его голове. Другая – «Memento mori» – для всех и везде. Каждое живое человеческое существо, вне зависимости от религии, национальности, или чего бы то ни было, должно практиковать Memento mori, начиная с теперешнего момента и каждый день. – Что это? – спросила Николь. – Что значит Memento mori? – Это значит, что у нас есть этот мощный и шумный демон в голове, и не просто демон, король всех демонов, бабайка, но мы заглушаем его всеми мыслями и чувствами каждую минуту своей жизни. У всех нас есть личный демон внутри, и наша жизнь целиком посвящена его отрицанию. Но если мы хотим пробудиться, мы должны перестать прятаться от этого короля демонов, который обитает внутри нас. Мы должны развернуться и встретиться лицом к лицу с этим большим, плохим бабайкой. Вот что значит Memento mori. – Так что же нам делать, – спросил Джастин, – убить бабайку? Все засмеялись. Я тоже. – Не будьте такими глупыми, – сказал я, – вы не можете убить бабайку. Смех стих. – Давайте пойдём вниз к озеру, зажжём большой костёр и расскажем пару страшных историй.
32. Memento Mori.
Чтобы лишить смерть её огромнейшего превосходства над нами, давайте примем путь прямо противоположный общепринятому: давайте познакомимся со смертью поближе, давайте будем чаще посещать её, привыкнем к ней, давайте не будем думать ни о чём так часто как о смерти. Мы не знаем, где смерть ожидает нас, так давайте будем ждать её везде. Практиковать смерть, значит практиковать свободу. Тот, кто научился умирать, разучился быть рабом. – Мишель де Монтень –
О чём я хотел бы сказать в заключении? К чему всё это вело? Если бы я мог преподать лишь один урок, каким бы он был? Какое наиважнейшее послание, которым я мог бы поделиться? Какая тема соответствует не только моему прощанию с учительством, но так же прощанию с Брэтт? Такие вопросы я задавал себе, когда решил встретиться с группой Брэтт и попрощаться с ними, и как только эти вопросы возникли в моей голове, я уже знал ответ. Memento mori. Помни о смерти.
***
Чем может обернуться весь этот духовный поиск? Каков самый худший сценарий? Если оставить эти вопросы открытыми, они могут ужасать и парализовать, особенно когда пускаешься в одинокое путешествие за пределы нанесённых на карту территорий. Ответ на эти вопросы, к счастью, смерть. Нет ничего хуже смерти, смерть это наихудший вариант развития событий. Вот чем всё заканчивается. Вот она – оборотная сторона во всей своей красе. Вы умрёте. И конечно же, вы умрёте в любом случае, поэтому это и проблемой-то не является. Этот простой вывод меня всегда успокаивал и придавал мне сил. Моё собственное путешествие стало возможным благодаря тому, что этот вопрос – каков наихудший сценарий? – был чётко определён. Смерть абсолютна. Как ничто больше в царстве сна, смерть очевидна и несомненна. Это то место, куда мы все направляемся, предпринимаем ли мы своё путешествие или нет. Не важно, что вы делаете, не важно насколько ужасно ваше положение, оно не может вечно становиться всё хуже и хуже. Этому есть предел. И так как я в любом случае умру, вопрос только в том, когда, то в действительности это вообще не может быть плохим. Такой легкомысленный подход к смерти не подразумевает уменьшение агонии от срывания с себя кожи слой за слоем, когда лишаешься своего эмоционального содержания и связей. Это ужасная сторона процесса, но эти раны, в сущности, заживают мгновенно. Скорее даже, никаких ран не остаётся. Что ушло – ушло, что сделано, то сделано. С каждым шагом мы оставляем позади то, за пределы чего выходим. Не остаётся никакого багажа, так как освобождение от багажа это суть процесса. То, что причиняет боль, удаляется, и когда его нет, нет и боли. Остаётся лишь облегчение и тихое, мимолётное любопытство. Это как удалить больной зуб или оторвать присохшую повязку – трудная часть это страх до и боль во время. После ампутации заражённого гангреной омертвелого куска эмоциональной плоти не остаётся синдрома фантомных болей – просто приятное ничто. Пока не даст о себе знать новая боль, начиная следующий цикл.