Духовная война
Шрифт:
Нет фундаментального различия между приготовлением к смерти – практикой умирания – и духовной практикой, ведущей к просветлению. – Станислав Гроф –
34. Высшее табу.
Вероятно, корень всех человеческих проблем в том, что мы принесём в жертву красоту нашей жизни, заключим себя в тотемы, табу, кресты, человеческие жертвоприношения, часовни, мечети, расы, армии, флаги, нации – ради того, чтобы отрицать факт смерти, являющийся единственным фактом, который у нас есть. – Джеймс Болдуин –
Смерть это ключ к жизни. Смерть определяет жизнь, придаёт ей форму, значение и контекст. Без ясного и честного отношения к нашей смертности мы живём, постоянно скрючившись в неуклюжей духовной позе, в густом сером тумане, создающем адскую иллюзию жизни, которая растягивается бесконечно во всех направлениях. Мы гомогенизировали свою жизнь, спрятав стороны, которые нас пугают, и таким образом исключив из жизни всю её неотложность. Мы вынули смерть из жизни, и это позволило нам жить неосознанно. Смерть никуда не ушла, конечно, мы просто отвернулись от неё, притворились, что её нет. Если мы хотим пробудиться – и это очень большое если – тогда мы должны принять смерть обратно в свою жизнь. Смерть это наш персональный дзен мастер, наш источник силы, наш путь к ясности, но мы должны перестать убегать от неё в слепой панике. Нам нужно лишь остановиться и обернуться – и вот она, на расстоянии в пару дюймов, глядит немигающим взором, и палец её каждый миг готов опуститься. Этот палец – единственная истинная вещь в царстве сна, и он, без сомнения, когда-нибудь опустится. Осознавание смерти это универсальная духовная практика. То, что мы ищем в книгах и журналах, в учениях и учителях, в древних культурах и чужих
***
– Инверсия осознавания смерти важна в равной степени, – продолжал я, глядя на их заинтересованные, хотя и настороженные лица, освещённые светом костра. – Научитесь практиковать осознавание отрицания смерти. Всякий раз, когда вы сидите на диване, уставившись в телевизор, или делаете покупки в торговом центре, или пытаетесь найти развлечение в какой-то бессмысленной книге или праздном развлечении, напомните себе, что именно от этой привычки вы хотите избавиться. Старайтесь ловить себя в каждой ситуации в течении дня, когда вы не пробуждены, не осознанны, когда совершаете движения по жизни в практически сомнамбулическом состоянии. Постоянно напоминайте себе: в это мгновенье, прямо сейчас, я нахожусь в состоянии сна. Я привык к этой бездумности как к наркотику. Я опиумный наркоман, живущий в опиумном сне. Это кома, медленное сползание моей жизни в канализацию. Прямо сейчас моя жизнь ускользает от меня. Я схватил бутылку с водой и долго пил. – Ещё одна мощная сторона практики культивирования осознавания смерти – она предоставляет точный барометр вашей духовной искренности, хоть даже вы этого и не хотите. Любой может потерпеть неудачу в основной религии и взамен принять менее ортодоксальную систему верований, но сколько людей понастоящему искренни в своих духовных стремлениях? Вероятно, каждый из вас думает, что искренен, но так ли это? Готовы ли вы пойти, куда бы это ни завело? Сделать всё, что бы ни потребовалось? Тысячи разговаривают разговоры, и лишь один идёт по пути. Практика осознавания смерти отделяет говорунов от идущих. Можно использовать это в качестве само-диагностики, чтобы определить раз и навсегда – духовность это что-то серьёзное для нас, или мы просто туристы. Большинство из нас туристы, но кто из нас искренен, а кто любитель? Если вы хотите ответить на этот вопрос для себя, вот ваш шанс. Ваше отношение к собственной смертности расскажет всё. Каждый либо повёрнут лицом к ней, либо отвёрнулся от неё, всё именно так просто. К ней или от неё. Если вы не можете посмотреть в лицо фундаментальному факту своего существования, тогда чему вообще вы можете посмотреть в лицо? Это самый нижний этаж, начальный уровень пробуждения. Не бывает ближе или проще этого. Если, основываясь на этом разговоре, ваша жизнь не подвергнется крупной перестройке в течении нескольких месяцев, значит вот ваш ответ: вы просто турист без реального желания или намерения пробудиться. Что вы будете делать с этим знанием это ваше дело. Может быть, вы не захотите знать ответ на этот вопрос, но если вы не хотите знать, значит, вы знаете. Шагая взад-вперёд перед костром, я думал о том, что подумала бы Брэтт о том, что мы здесь сегодня говорим и делаем. Думаю, ей бы понравилось. – Не так-то легко практиковать осознавание смерти, но это возможно, потому что это правда: вы умрёте. Постоянная бдительность – вот ключ. Нам необходим не один звонок будильника в жизни, нам нужны сотни звонков каждый день, всё больше и больше, пока наконец мы не всплывем на поверхность и не пробудимся. Это требует мышления, желания, волевого намерения. Перевес далеко не на вашей стороне. Сомневаюсь, что хотя бы один из вас сломает эту привычку. Состояние сна очень удобно и приятно, слишком трудно выдрать себя из него. Это как целую милю плыть против течения по жидкой грязи. Нужно просто продолжать и продолжать плыть, постоянно напоминая себе, чт'o ты делаешь и зачем, потому что как только ты остановишься, то начнёшь снова тонуть, и потом будешь сидеть в палате дома престарелых и вспоминать ту далёкую ночь, когда какой-то чокнутый метал искры перед танцующим пламенем и говорил тебе не дать жизни ускользнуть, но ты всё упустил, а теперь уже слишком поздно. Возникла долгая пауза, пока я ковырялся в костре. – Вы говорите о достойной смерти, о том, как мы должны встретить смерть, когда она придёт? – спросила женщина в джинсах, ботинках и овчином жилете. – Что-то вроде того? – Ни в коем случае, – ответил я, с нетерпением стремясь определить разницу. – Смысл не в том, чтобы умереть достойно, но чтобы жить достойно. Какая разница, как вы умрёте? Храбро, или будете плакать, как ребёнок – какая разница? Осознавание смерти — это осознавание жизни, а осознавание жизни это пробуждение. Это не имеет ничего общего с умиранием. – Это кажется очень негативным, пессимистическим образом жизни, – сказала она. – Мой опыт говорит как раз наоборот, – ответил я. – Ничто в действительности меня не тревожит, ничто не удручает. Если завтра я всё потеряю в результате какой-либо трагедии, так что ж? Я всё ещё жив, всё ещё здесь, в комнате смеха. Всё остальное не важно. Всё хорошо. Где же здесь пессимизм?
– Ничто вас не удручает? – Ну, это слишком широкое утверждение, – ответил я. – В жизни может, конечно, наступить резкий спад, который мне не захочется терпеть. Может наступить такой момент, когда я захочу схватить костлявый ведьмин палец и сам дать сигнал к отбою. Кто-то ахнул. – Уж не говорите ли вы о самоубийстве? – спросила женщина, похожая на ковбоя. – Вы что же, имеете в виду, что мы должны об этом думать? – Я не говорю, кому что делать, но я бы сказал, что о самоубийстве довольно глупо не думать. Если вы даже не рассматриваете возможность покончить с жизнью, тогда чья это жизнь вообще? Самоубийство — это один из немногих вариантов, которые мы действительно имеем. Это означает, что мы не обязательно отданы на милость смерти. Это настолько страшно, что вам может стать плохо, но нет причины, чтобы не думать об этом. Большинство людей считают самоубийство высшим табу, как будто это даже не обсуждается, но на самом деле это центральная тема обсуждения, и нет причин не уделить ей должного внимания. Вероятно, вы всё равно его исключите, но это будет вашим решением, а не чьим-то. Некоторые выглядели шокированными. – Возможно, для вас это звучит мрачно или угнетающе. Возможно, вы думаете, что смерть противоположна жизни, или что всё это дело с осознаванием смерти означает конец радости и весёлых времён, но суть не в этом. Не смерть так ужасна, ужасен страх. Не смерть противостоит жизни, а страх. Закрывать глаза на смерть, значит закрывать глаза на жизнь – что может быть более ужасным? На ваш взгляд смерть и самоубийство внушают ужас и просто немыслимы. На мой взгляд они придают силы и утверждают жизнь, и я смотрел бы на человека, который не имеет открытых, честных отношений с этими предметами, как на девять десятых мёртвого.
***
Было ясно, что для большинства или для всех, этот предмет явно был под запретом – отгороженная территория, куда их мысли редко заходят. Они приравнивают самоубийство к страданию, несостоятельности, трусости, к поступку капризных подростков, слабаков и больных. Они рассматривают самоуничтожение как абсолютно, безусловно крайний выход, а может даже вообще не выход, тогда как я, существо с открытыми глазами, могу рассматривать его на третьем или четвёртом месте. Не думаю, что я засуну голову в печь из-за штрафа за превышение скорости, но я мог бы это сделать ради того, чтобы выбраться из инвалидного кресла, или из тюрьмы, или отделаться от тяжёлого случая икоты. Это, однако, было бы основано не столько на решении, сколько на наблюдении. Вещи выстраиваются в определённым образом, вырисовываются контуры, правильность даёт о себе знать, и события следуют согласно ясно указанному курсу. Я никогда не мог не сделать того, что нужно было сделать, а это включает более крутые вещи, чем самоубийство. Несмотря на то, что я не похож на воина бушидо, я обладаю ясным и непреложным знанием, что сегодня идеальный день, чтобы умереть. Лишь тот день для нас наступит, в котором мы пробуждены. Это похоже на несерьёзное обращение с серьёзным предметом, но всё потому, что из перспективы интегрированного существа всё выглядит не так мрачно и ужасно. У смерти нет привкуса зла, когда она выходит из укрытия, и мы можем видеть её, не отводя взгляда. Это значит дружески принять смерть, обнять её, признать её важность в нашей жизни. Не то, что мы начнём любить или искать её, или развивать какой-то зловещий с ней резонанс. Важнейшей пользой от таких честных отношений является то, как это распахивает перед нами жизнь, но так же важно и то, как это снимает покров ужаса с призрака смерти. Мы говорим не о совершении акта, но лишь о честном его рассмотрении. Вопрос о самоубийстве – быть или не быть – находится в самом сердце философского исследования, но Майа сделала его практически немыслимым благодаря бурелому эмоционально насыщенных противоположных убеждений – мы не в праве уничтожать свою жизнь, потому что она священна, это непростительный грех и кощунство, это акт трусости и мошенничество, что те уроки, которых мы избежим сейчас, нам придётся пережить в следующей жизни, и так далее. Вместо того, чтобы быть немыслимым, однако, самоубийство должно быть хорошо продуманным. Оно больше всего требует размышления над собой. Но в самую последнюю очередь нам бы хотелось разбирать
этот бурелом и самим принимать какое-то решение. Если хотите развлечься «духовным атолизисом», начните с вопроса «Почему бы мне не убить себя прямо сейчас?»
***
– По большому счёту, – подвёл я итог, – весь наш разговор о демонах и бабайках это просто способ привести себя в чувства, в состояние полного неистового здравомыслия, отрезвить себя от опьяняющего воздействия убеждений и неверного знания. Дело в том, что мы все прекрасно можем достичь пробуждающей ясности. Если на то пошло, поразительно то, что мы умудряемся видеть, чего нет, и не видеть то, что есть. Всё, о чём мы сейчас говорим, это о способе прекратить совершать этот чудесный подвиг самообмана, чтобы увидеть вещи такими, какие они есть на самом деле. «Духовный автолизис» фокусирует ум, а «Memento mori» определяет точку фокуса. В сочетании с искренним желанием они могут поставить любого на путь выхода из отделённого состояния Человека-Ребёнка. И если вы этого хотите, пожалуйста. Единственный вопрос в том, хотите ли вы? – Я уже решил, что никогда не умру, – пошутил один молодой человек, но никто не засмеялся. – Очнитесь, – почти ответил я ему, и понял, что это увещевание лежит в самом сердце всего этого разговора. Я мог бы просто сказать это и уберечь себя от хлопот по написанию трёх книг. Вот к чему это всё сводится: Очнитесь.
35. То, что не может быть проще.
Люди боятся мысли больше всего на свете – больше краха, больше даже, чем смерти. Мысль губительна, революционна, разрушительна, она беспощадна к привилегиям, устоявшимся институтам и удобным привычкам, мысль анархична и беззаконна, безразлична к авторитетам, её не заботит проверенная веками мудрость. Мысль заглядывает на самое дно ада и не испытывает страха. Там она видит человека – ничтожную крупицу, окружённую неизмеримыми глубинами тишины; и тем не менее она ведёт себя гордо, бесстрастно, словно господин вселенной. Мысль велика, быстра, свободна, она – свет мира и главная красота человека. Но когда мысль станет достоянием многих, а не привилегией меньшинства, мы покончим со страхом. Ведь это страх удерживает людей – они боятся как бы их дорогие сердцу убеждения не оказались заблуждениями, боятся как бы институты, за счёт которых они живут, не оказались тлетворными, боятся как бы они сами не оказались недостойными уважения, которое они себе приписывают. – Бертран Рассел –
Мы все лишь убиваем время в зале ожидании смерти, отвлекаясь какой-нибудь книгой или журналом, головоломкой или игрой, ждём, когда нас позовут, и притворяемся, что это не так. Мы, в большинстве своём, не осознаём где мы и что происходит, не осознаём благодаря материнскому благоволению и беспощадной хитрости Майи. Каждая минута, когда мы не знаем своей ситуации – где мы и что происходит – это минута неосознанности, минута, когда мы спим и видим сон о жизни в другом месте с другими законами. Практически каждый обитает в этом воображаемом состоянии практически всё время. В какую бы игру мы ни играли, чем бы себя ни тешили, нам удобно думать, что это куда-то ведёт, двигает нас в направлении желанной цели, что это имеет значение, но значение — это вымысел царства сна, где всё реально, но ничто не истинно. Царство сна — это абсурдная выдумка, и чтобы жить в ней, мы должны вопреки всякому разуму быть способными удерживать соответствующий уровень абсурдности. Это жизненная функция, которую в нашей жизни исполняет система убеждений. Убеждения образуют эмоциональный балласт – искусственную гравитацию – которая нужна нам, чтобы оставаться на земле. Но срезая балласт невежества – неверного
знания – мы можем взойти на высоту, откуда будет виден лес, а не деревья, где нити исчезают, и открывается всё полотно, и где вселенная, которая прежде казалась состоящей из бесчисленных отдельных частей, будет видна как единый неделимый океан бытия. Неверное знание — это регулятор эго, который управляет таким подъёмом и нисхождением. Как только мы подумаем, что что-то знаем, это неверное знание начинает ограничивать наше естественное стремление вверх. Когда же мы отпускаем иллюзию знания, и правильное знание целиком заполняет наше существо, замещая неверное знание, мы восходим к самым вершинам царства сна. Трансцендируя противоположности, мы пробуждаемся от сна множества частей в реальность единого целого. Однажды увидев это единство, невозможно закрыть глаза. Мысль, как способ навигации по жизни, становится неактуальной и заменяется неизмеримо высшим – прямым знанием, свободным от промежуточных процессов. Из такой интегрированной перспективы всё, что мы когда-то называли тьмой, ложью или злом, теперь безошибочно видится в равной степени ценным и важным, как и то, что мы раньше называли светом, правдой или добром. Восстанавливается баланс и целостность, и мы рождаемся в наше законное «я». Вот что означает быть полностью осознанным в царстве сна. Вот о чём я говорил группе.
***
– Значит, знание есть, – сказал Рональд, пытаясь подловить меня. – По крайней мере, я о нём не знаю, – ответил я, и все засмеялись. – Зачерпните банку воды из океана и закройте крышкой. Изучите это в отделённом состоянии. Где океан в этой банке? Где приливы и течения? Вылейте банку обратно в океан и она вернётся в интегрированное состояние. Временного существа больше нет. – Существа? – спросил Рональд. – Зачерпнув воду в банку, вы создали новое существо, суб-океан. Невозможно разбить бесконечность на подразделения, конечно, но попробуйте объяснить это своему новому существу. Оно имеет все качества океана, из которого вы его зачерпнули, ни в коей мере не больше и не меньше, чем любой другой образец, который вы могли взять, и тем не менее, в нём не так много общего с его океанской сущностью. Оно имеет независимое существование, но как только вы выльете его обратно в океан, оно снова органично сольётся с интегрированным целым. Где т'o конкретное существо после того, как вы вылили его обратно? Там же, где оно было и раньше – везде и нигде. Оно не существовало до того, как вы зачерпнули его, но вы его не создавали. Оно не существует после того, как вы вылили его обратно, но вы его не уничтожили. Так что же родилось, когда вы выделили банку с водой? Что умерло, когда вы воссоединили её с океаном? Я понятия не имел, откуда это шло, но мне это нравилось, и похоже, там было ещё. – Наше восприятие времени делает одни вещи неизменными, а другие преходящими, но это динамический океан бытия, где в непрекращающемся вихре всё появляется и исчезает, так же как банка воды, так же как всё, о чём можно подумать – комар, гора, галактика, человек – всё течёт, всё принимает форму и теряет её. Искра рождается и умирает за долю секунды, тогда как солнце кажется вечным, но если восприятие времени изменить в одну сторону, искра будет казаться вечной, подобно солнцу. Измените его в другую сторону, вы увидите как солнце, мерцая, исчезнет из существования подобно искре. Что правильно? И то и другое? Ни то, ни другое? Можно сказать то же и о пространственном восприятии. Измените его в одну сторону, и солнце будет размером с искорку, измените в другую, и искорка заполнит собой вселенную. Меня не было сто лет назад, и меня не будет через сто лет, я просто промелькнул в существовании, меня зачерпнули и скоро выльют обратно, так в чём же моя истина? Никто не ответил. – Кто я? Вот в чём вопрос. Если хотите узнать, выясните. Используйте осознавание смерти вместе с духовным автолизисом. Думайте настолько усиленно, насколько можете. Не бойтесь быть глупыми. Освободитесь от приличий. Дайте клятву. Объявите войну. Я шагал, пил воду, давая им размышлять. – Сожгите всё, – продолжал я. – Вот ответ на вопрос, который вы задаёте, приходя сюда. Вот о чём всё это пробуждение. Вот о чём реальный дзен. Взорвите свою жизнь. То, что будет уничтожено, никогда не было вашим с самого начала.