Dum spiro, spero
Шрифт:
– Пит? – улавливаю я правым ухом и поворачиваю голову. Молодая девушка с замотанной грудью тянет ко мне руку, а я хватаюсь за нее, как утопающий за соломинку. Бинты не останавливают кровь, цвет ее майки невозможно установить, ей явно очень больно, но я вижу в ее глазах надежду и счастье.
– Пит, это правда ты? – шепчет она, едва разжимая губы, так что мне приходится присесть на край ее кушетки и наклонится, чтобы я мог разобрать ее слов.
– Да, это я, - я улыбаюсь ей.
Она улыбается мне в ответ и выражение ее лица меняется. На несколько мгновений гримаса горя, боли и страданий сменяется радостью. Ее лицо светлеет, при виде меня и звуков моего голоса. Надежда на то, что все обязательно будет хорошо, зарождается внутри нее.
– Ты жив! Люди говорили, но мы все же не доверяли! Надо сказать
Вместе с женщиной преклонных лет ко мне разворачиваются все, кто могут слышать. Сотни глаз внимательно смотрят на меня, пока я подхожу к матери девушки, узнавшей меня первой. Любезно улыбаюсь ей, пожимаю протянутую руку и спрашиваю, как она себя чувствует. Женщина молчит, видимо, повредила связки при бомбежке, но она внимательно смотрит на меня своими синими глубокими глазами.
Новость о том, что я здесь тут же долетает до дальних краев госпиталя. Я хожу среди рядов, пожимаю протянутые руки, улыбаюсь всем, знакомлюсь, спрашиваю о их самочувствии, разговариваю с теми, кто не может двигаться. Никаких призывов, лозунгов. Боггс прав, этим людям нужно лишь посмотреть на меня, чтобы понять, что им есть за что бороться.
Каждый человек в этом помещении хочет прикоснуться ко мне, так что я окружен сотнями рук, которые просто не успеваю пожимать. Их интересует абсолютно все, что связано со мной. Многие спрашивают о моей семье, о Хеймитче и Порции. Сообщаю больным, что у них все хорошо, и они все облегченно вздыхают. И все они спрашивают о Китнисс. Большинство видели то интервью с Цезарем и все они поразились ее рассказу о жизни победителей и трибутов. Я стараюсь говорить о нашем с ней будущем с оптимизмом и надеюсь, что мои предательски красные уши не заметны в темноте, когда они соболезнуют мне с потерей ребенка. Что же, ты сам виноват, Мелларк. Не Китнисс-то это придумала, а ты втащил ее в эту историю.
Когда мы, наконец, выходим на улицу, я прислоняюсь спиной к стене и пью воду из фляжки, предложенной Боггсом.
– Ты молодец, Пит. У нас получился просто замечательный материал, - сообщает нам Крессида, женщина лет тридцати, главная среди телеоператоров.
Тоже самое мне говорит Хеймитч, когда мы поднимаемся обратно на планолет. Я киваю в ответ на его слова и засыпаю, сидя в кресле.
========== Глава 9. ==========
Я крепко сжимаю в руках чашку с давно остывшим чаем. На экране крутят повтор выступления президента, через пять минут начнется церемония открытия. Койн решила, что мы должны посмотреть его все вместе, поэтому я не буду наедине с Хеймитчем во время просмотра.
К нашему обычному составу, в котором мы бываем на совещаниях, прибавились миссис Эвердин, Прим и Энни. С большим трудом Плутарху и Боггсу удалось уговорить президента, аргументируя это тем, что они напрямую связаны с Китнисс и Финником. Энни, кажется, не замечает никого вокруг, и лишь внимательно смотрит на герб Панема, сияющий на экране. Миссис Эвердин и Прим о чем-то негромко говорят, бросая частые взгляды на телевизор в страхе пропустить начало.
Гремит гимн, и мы все тут же поворачиваемся, не желая пропустить ни секунды. Ворота перед тренировочным центром открываются, и первой выезжает колесница, запряженная двумя лошадьми цвета вороного крыла. Ими управляют достаточно пожилой мужчина и женщина средних лет. Они одеты в какие-то нелепые черные балахоны, украшенные черными камнями.
– Нефть раньше добывали. Вот и костюмы черные, - рассуждает Плутарх, знавший этих людей лично.
Одна за другой выезжают колесницы. Большинство людей в возрасте, нет совсем уж юных. И одежда их выглядит намного лучше, чем у нефтедобытчиков. Видимо, у их стилистов еще осталось какое-то понятие о вкусе.
И вот последней выезжает колесница с такими знакомыми нам всем людьми. Двое самых юных участников этой ужасной битвы, которым просто не повезло на арене, сейчас держатся за руки и смотрят только вперед. На Китнисс великолепное белоснежное платье, расшитое жемчугом. Камера, как и на прошлых Играх, отдает предпочтение ей. Несколько минут на экране сияет ее лицо, непривычно ухоженное. Вокруг глаз сделан необычный узор из блесток и все тех же жемчужин. Ее
Ее спутник выглядит не хуже. На нем белый смокинг, на руках белые перчатки, а его бронзовая шевелюра сияет от света тысячи софитов. Финник, такой же прекрасный, как и раньше, приветливо улыбается, но я замечаю, что пальцы Китнисс побледнели от его мёртвой хватки. Так обычно хватается утопающий за соломинку. Парень нервничает, но он давно привык играть на потеху публики.
Китнисс и Финник смотрятся порядком потрепанными, как люди, банально не выспавшиеся. Я наклоняюсь вперед, дабы уловить каждое движение, каждый взгляд девушки, которой мне сейчас так не хватает. Сердце бешено бьется от одной мысли о том, что ей не так уж и плохо. Да чего уж скрывать, я рад, что и с Финником все хорошо. В конце концов, на 75 Играх он спас мне жизнь. Вообще-то, он очень даже неплохой парень. На арене я достаточно часто задумывался о том, что он мог бы стать нашим другом за пределами Игр.
А вот Китнисс, похоже, сдружилась с Финником. По крайней мере, я не уверен, что она стала бы держать его за руку при таких обстоятельствах, если бы она не считала его тем, в ком можно найти поддержку.
На секунду отрываю взгляд от экрана, замечаю, что не одного меня удивляет фактор того, что Китнисс и Финник держатся за руки. В конце концов, молчание нарушает Прим, придумавшая объяснение для этого:
– А может, и в правду, беды, неприятности и проблемы сближают людей?
Мы молчим. Вроде бы это и вопрос, но в нем девочка сама на все ответила. Мы переводим взгляды назад на экран и видим, что колесницы остановились перед балкончиком, на котором стоит Кориолан Сноу. Его речь в точности повторяет все те слова, которые он говорил во время выступления по телевизору ранее. В то время, как он вещает, камера показывает лица трибутов. Большинство выглядят, как испуганные дети. Лица Китнисс и Финника остаются непроницаемыми. Они знают, каково это, стоять, и слушать, как тебе зачитывают смертный приговор. И слушать рев толпы Капитолийцев, радующихся будущему зрелищу. Да они и сейчас рады. Видимо, война их ничему так и не научила.
Ничего, усмехаюсь я, завтра вам будет очень весело глядеть, как ваши обожаемые трибуты падают с десяти метров, разбивают колени во время рукопашного боя и учатся разводить костры. Хоть узнают, каково приходится детям, которых в итоге убьют. Может быть, хотя бы эти 22 Капитолийца поймут, что мы испытали тогда, может, до них дойдет, какова цена победы.
И вот колесницы совершают финальный объезд площади и исчезают в воротах Тренировочного центра. Едва они закрываются, как на экране возникают Клавдий и Цезарь, обсуждающие новоиспеченных трибутов. Не особо вслушиваясь, понимаю, что Китнисс и Финник опять в числе фаворитов. Ведущие подчеркивают, что завтра в 10:00 начнется трансляция тренировок трибутов и после этого, наконец, можно будет понять, какие у кого шансы. Также они сообщают последние новости. Оказывается, президент посчитал, что одних тренировок будет мало, поэтому дал добро на прямую трансляцию происходящего в номерах трибутов. Разумеется, только те места,где они не обсуждают стратегию со своими менторами, чтобы противники не узнали их тактику.
Тут же задумываюсь, кто же будет ментором Китнисс, ведь Хеймитч сидит сейчас рядом со мной. Спрашиваю у него самого об этом, чем порядком его озадачиваю.
– Если честно, - пожимает плечами он, - даже не знаю. Может быть, привезли победителей из Второго, их там пруд пруди. Может, еще чего удумали. Узнаем.
Койн говорит, что завтра мы опять можем собраться здесь и начать просматривать тренировки. Никто не против. Потом мы разбредаемся кто куда. Слава богу, наши пути со всеми остальными различны, поэтому я один бреду по тихому белому коридору и желаю, чтобы он было казался бесконечным. Мне так не хочется возвращаться к себе, опять чувствовать на себе сочувственные взгляды, слышать успокаивающие речи, убеждения, в которые они и сами-то не верят. Я понимаю, они хотят помочь, но мне почему-то от этого легче не становится. Наоборот, я чувствую себя обязанным, ведь они мне сейчас помогли, значит, и я их должен буду поддержать. В общем, никому это никакой пользы не приносит.