Думаешь бьётся?
Шрифт:
Пытается спорить, к счастью не долго.
Прощаюсь со всеми. Константин поднимается.
— Давай я с тобой. Меня точно пропустят, — парень не предлагает, ставит в известность. Выглядит очень сосредоточенным.
— Кость, ты — то куда. Нас пока не вызывают, значит справляются, — ощущение, что парни знают что произошло.
Видимо так и есть, потому что адрес он у меня не спросил. Едет в верном направлении.
— Не обижайся, я просто не пил, — говорит мирно. Не то, что минут пятнадцать назад, когда ключи у меня забирал.
—
— По тебе не сказать, что веселишься.
— У меня просто лицо такое, — говорю, завернувшись в пиджак Кирилла, в который он меня напоследок укутал.
— Хорошенькое, хоть и слегка недовольное, — подшучивает.
Это моя вечная боль. Я очень часто слышу «сделай лицо попроще», «улыбнись», «чего такая недовольная». А я довольная! Почему надо улыбаться постоянно, чтобы все поняли, что ты не стерлядь высокомерная?
Машин на объекте просто немерено. Я столько еще не видела. Спустя минут десять узнаю, что я и трупов столько за раз не видела никогда.
— Офигеть, Василь, ты чего такая нарядная? — говорит один из оперов при видя меня. Стоят парни и курят беззаботно.
Мы стоим рядом с огромным домом загородным. Несколько гектар обнесены высоченным забором. Сижу на багажнике и переобуваюсь. Парни сказали на территории мокро. Сейчас узнаем почему.
Если обувь и «причандалы» я в багажнике катаю постоянно, то одежды подходящей у меня нет. Ехать за ней в город было бы слишком долго. Переобувшись почти что в галоши выпрямляюсь, вид у меня — сумасшедший. Вечернее платье с открытой зоной декольте пиджак не скрывает, спасибо, что разрез не так виден. И прорезиненные тапки. Имеем то, что имеем. Только шлейф без каблуков совсем тут некстати. Беру зажимы для бумаг и подбираю его. Красотка, ничего не сказать.
— Алёнка, ты сегодня выходная была, — первое, что говорит руководство при виде меня.
— Главное во время ты это вспомнил.
— Если хочешь — езжай, — мужчина теряется.
— Ты серьезно? Вот так вот на свадьбу? — рукой, сверху вниз, обвожу свой прикид. — Нет уж, давай поработаем.
И мы работаем. Не могу объяснить, как так случилось, что судебная медицина затянула. Меня, несостоявшегося хирурга — кардиолога. Братьев у меня не было, поэтому все надежды отца были на меня возложены.
В какой — то момент отвлекаюсь и слышу, что один из взрослых мужчин говорит моему новому знакомому, что нашли они пару ему в командировку. Мужчины смотрят на меня. Ну да бог с ними. Мало ли о чем служивые говорят.
Очешуительно много работы. Мужчины не на шутку что — то делили. В доме всё кровью залито, её так много, что растерялись даже врачи. На подъезде стоит пара реанимаций, но никого не увозят.
Подойдя к очередному мужчине, понимаю, что что — то не так. Уже раннее утро. Все устали, никто не замечает того, что вижу я. Ставлю пальцы на щитовидный хрящ и скольжу по нему. Может я очень устала и мне кажется? Опускаюсь ниже, глупо, но прикладываюсь ухом к его груди. Нет, точно не кажется.
— Думаешь бьётся? — спрашивает кто — то, сейчас абсолютно плевать кто.
— Дефибриллятор тащи, — вскидываю голову, стоит совсем не подалеку. Как знали. — И врачей позови.
Приемы сердечно — легочной реанимации с силу среды обитания я знала лет с восьми. Когда мне было тринадцать, на пляже удалось откачать девочку чуть младше меня. Тогда я поняла, что прямой массаж сердца — навык абсолютно необходимый. Сейчас же частотой и глубиной компрессий я лучше владею. Правда, руки от чего — то трясутся.
Мужчине нет и пятидесяти. Разговариваю с ним, прошу немного ещё потерпеть. Постараться. Собрать все оставшиеся силы. Мне кажется, даже плачу. Не представляю, как же должно хотеться жить, чтоб пролежав на холодном полу с ранением, почти шесть часов — выжить. Жажда жизни просто уникальнейшая. Высшая её степень.
Глава 17
Лето, а я сижу в водолазке под горло. И мне не жарко. Потряхивает до сих пор. Как так вышло, что никто не заметил и не проверил. Не мог же он ожить в самом деле.
— Алёнчик, — Дима зовет, — Твой кофе принесли.
Открываю глаза и смотрю на парней. Вид у них тоже взъерошенный. Оно и понятно, бессонная ночь.
— Я думала, они с одиннадцати открываются, — грею руки о кружку.
— Для обычных людей так и есть, — усмехается Дэн, — Но Костя умеет быть убедительным, — бросает насмешливый взгляд на того самого Костю, который сидит и что — то быстро печатает в телефоне.
— Они знают, что я знаю, — говорит, не отрываясь от телефона.
— Использование рабочего положения в личных целях, — Денису явно весело, это нервное.
— Обычный рычаг давления. У тебя таких нет? — поднимает серьезный взгляд, и тут же снова начинает печатать.
Сижу в компании трех следоков. Структуры Дениса и Димы мне хорошо известны, за столько то лет. Константина и суток не знаю, но энергетика у мужчины явно другая. Подавляет.
Желания с ним говорить у меня как не было, еще в моей машине, так и сейчас нет.
— Наши коршуны, из Москвы, еще ночью слетелись. Походу и твои прилетят, — Денис намекает на здравоохранение, — Вот тебе скажут спасибо. Трупом больше, трупом меньше, а так начнут искать крайнего. Мужичок то, совсем не простой. Хозяин той хаты, где мы были.
— Ты дворец тот, хатой назвал? — ржет Дима.
Врач из меня никакой. Ничего бы не вышло. С живыми мне очень боязно работать. Груз ответственности давит. Я, блин, зашиваю после вскрытия так, будто человек после ещё на пляж попадет. А тут целая жизнь впереди.
У папы последствия помню единожды. На операционном столе умер мальчик, немного нас с сестрой младше. Неделю после он пил. По больнице пошли слухи даже, мол, это сын его был внебрачный. Мерзко. Сестра с папой какое — то время даже не разговаривала.