Думаешь бьётся?
Шрифт:
— Василич, знаешь кто ты? — голос звучит возмущенно, — Я из — за тебя блузку морковным соком залила.
— Не рассчитывая, я не настолько эрудированна, чтоб столько всего знать. Оплатить химчистку?
— Да ну тебя. Чем дальше, тем больше вопросов. Откуда ты колеса доставала? И что у тебя там Артём делает? Мы же договорились.
— Ректально доставали, естественно. Из желудка, из кишечника… ну это при вскрытии уже, правда…
— Тормози — тормози, — перебивает наглющая, — Артём у тебя?
— На улице он, я как раз в машину сажусь. Наташ, — начинаю говорить быстрее,
— Понимаю, — слышу её, почти что унылый голос, — Люблю тебя, милая.
Глава 12
— Детка, чего ты зависла? Давно красоты такой не видала? — подшучивает коллега.
Обычно эвисцерация производит на меня яркое впечатление. Первые годы, людей я по внутренним органам запоминала, в особенности по их отклонениям. Сейчас же перед глазами Артём. Стоит, опершись на моё авто, и что — то беззвучно шепчет, а может и со звуком, музыка же орет. Я не слышу, по губам читать не умею, но в его глазах всё читается лучше некуда. Резко отворачиваюсь, сжимаю руль и смотрю на свои колени. Это пытка какая — то. Он ведь знает, что больно обоим. Я больше так не хочу. Отпусти меня, пожалуйста. Давай в этот раз навсегда. Проходит эту агонию несколько раз за год просто не реально. Сил больше нет. Вытираю щеки тыльной стороной ладони. Ну за что мне это позорище? Ещё и при нём. «Пожалуйста» — шепчу одними губами, удерживая зрительный контакт. Артём понимает, убирает руки с крыши и делает шаг назад. Этого достаточно, чтобы смыться как можно быстрей.
Такая эмоциональная зависимость не любовь, а болезнь. Болеть я не хочу. Надоело. Хочется снова той беззаботности, что была без него. Второй раз женившись, несколько месяцев назад, просто добил. Моя фантомная боль.
— Печуньчик просто прекрасна, Прелесть моя, — говорю чудно улыбаясь, слегка край языка высовывая. Медвежонок любит моё безумное Альтер эго.
— Моя припевочка появилась, — смеется, — Давай ускоряться. Зинаида Падловна пирожков напекла, нам с тобой.
— Как тебе не стыдно, а? — журю его строго, — Какая же она Падловна после этого?
— Уже третий ремонт в этом году делает, кто она? Правильно, — от работы не отвлекается. Большой и грузный, но до чего ловкий, — Я такими темпами к тебе перееду. Примешь?
— Естественно, — странные пятна на внутренних органах меня отвлекают.
— Я запомнил, только посмей меня не принять, — договаривает и тут же начинает напевать самодельную песню о вреде кислорода. Он всем кажется странным. Как и я, собственно. Когда прихожу в молочно — бежевом костюме с утра. Понятно же, почему мы сошлись? — Бывали ли случаи, чтоб вы, девица, женатых мужиков к себе домой ночевать пускали?
— Многократно, — усмехаюсь, — Толюшка, тебе ли не знать, что я шл…, - кусаю себя за губу.
— Вот дуреха, прости Господи, — смеется, держа в своей лапище почку, — С грибочками, ммм? — подмигивает, слегка приподняв руку.
Делаю вид, что давлю рвотный рефлекс.
— Да ну брось, нормальных тут нет.
— Я себя ненормальной не считаю, это просто призвание. Кто кроме нас? — абсолютно мне не нравится то, что я вижу, — Толь, подойди. Его сулемой травили.
Брови коллеги ползут вверх.
— Малыш, он сюда уже с острым перитонитом спустился. Ты чего себе жизнь усложняешь. В анализах ртути не было.
— А кто — то её искал? Вообще кроме «вскрыли и бросили», что — то делали? А, он ведь алкаш, зачем оно надо.
— Тормози, Алён. Ты сейчас мужиков обвинишь, в чем попало.
— Ты сам посмотри, поражение печени и легких какие.
Смотрим на мужчину с Y — образным разрезом. И видим совершенно разное.
— Перитонит на глаза.
— Скажи, что ты шутишь. Я — то его тоже вижу, но это, — указываю, — Совершенно не укладывается в картину. И если печень, можно опустить, то легкие выгоревшие. Он же мучался, блин, вдвойне. Они свежие.
Толя наклоняется, и бодает меня головой, ручки то грязные.
— Хочется тебе, укажи в заключении. Только смотри, коллеги из «Царства живых» налетят.
— Меня же Аид мой защитит?
— Естественно, Персефона, — играет бровями.
К вечеру я больше напоминаю себе богиню войны, чем не Энио. Даже цвет волосенок совпал. После общения с доблестными (прости меня, папочка) хирургами и чуть менее доблестными представителями следственных органов… Мне просто хочется пить. Много и жадно.
Уже на парковке я понимаю, что туса у нас будет странная, я то на девичник рассчитывала. Напиться и забыться. А тут полно левого народа, какие — то мажористого вида детишки — переростки.
— Оу, девушка, мимо не проходите, — окрикивает меня какой — то парень, когда я «пикнув» отхожу от машины, — Я вас всю жизнь ждал, — признается так пылко, что я очень и очень не завидую его сверстницам, и просто девушкам, что любят ушами.
— Обязательно, зайка, только чуток подрасти для начала, — отвечаю, проходя мимо их спортивных тачек, голову даже не поворачиваю. В компании слышатся смешки.
— Я подрос. Услышал твой голос и сразу. Пойдем покажу, — теперь звук голоса слышится ближе. Прекрасно, Алёна, осталось только по малолеткам пойти. Вот Артём посмеется.
А не пофиг ли, будет ему смешно или нет?
— Подожди, — чувствую на запястье ощутимый захват, — Я познакомиться хочу, — парень отпускает руку, и приподнимает ладони вверх, как только я оборачиваюсь.
Разглядываю его молниеносно. Лет двадцать пять, рост в районе ста восьмидесяти трех, весит в районе семидесяти пяти. Поджарый, хорошенький… Мальчик. Ммм, нет… Ну нет же?
Хотя таким клином я еще ничего не выбивала. Быстро подними взгляд повыше, старая ты извращенка.
— Я не знакомлюсь, — до чего же избитая фраза, — Муж дома ждет, — поднимаю правую руку и оттопыриваю безымянный палец, — Упс, дома забыла, — он улыбается, а я снова разворачиваюсь, чтоб уйти, и снова хватает.
— Ты чего такая резвая, — дергает меня на себя. Хорошо, что не на каблуках. Завалилась бы нахрен, а так впечатываюсь.
— Слишком ты шустрый, — вырываю руку, — Я так не могу. У меня тут болит, там болит.