Дунай. Река империй
Шрифт:
Феликс Каниц. Сборщики роз в Болгарии. 1879 год.
Как раз этот австрийский этнограф, а вместе с ним чешский историк Константин Иречек, три года прослуживший министром образования в получившем независимость балканском княжестве, стали первыми пришельцами с Запада, попытавшимися развеять предрассудки о болгарах. Иречек написал фундаментальный труд “История болгар” (1876), вышедший в то время, когда никакой научной школы у болгар существовать не могло. В период становления государственной самостоятельности ключевые должности в правительстве молодого княжества, не имевшего управленческих кадров, занимали посланцы великих держав, прежде всего России. Выигранный в 1885–1886 годах Болгарией у Сербии вооруженный конфликт вошел в историю как “война капитанов против генералов”, потому что своих старших офицеров у Софии в ту пору еще не было, а русские ввиду конфликта с Петербургом были отозваны, остались лишь единицы. Первый болгарин на посту министра обороны, Константин Никифоров, получил майорский чин как раз за победу в этой войне. Когда князь Фердинанд в 1888 году предпринял парадную поездку по Болгарии для “узнавания” своей новой страны, приветственные речи в некоторых городах декламировали не градоначальники, а учителя, поскольку градоначальники не знали грамоты.
На том месте, где сейчас раскинулся самый важный город придунайской Болгарии – Русе, у впадения в Дунай речки Русенский Лом, в античные времена располагались римские крепость и гавань со сложным названием Sexaginta Prista, что в переводе означает “пристань для шестидесяти кораблей”. До наших дней от этой крепости сохранился фактически только фундамент фундамента, но, поскольку Дунай вечен, шесть или сколько там десятков флагов по-прежнему полощутся на речном ветру – Русенская судоверфь, на стапеле которой в 1880-е годы заложили первое болгарское судно с корпусом из стали, и теперь иногда строит нефтеналивные танкеры и многофункциональные сухогрузы. Русе вообще важен для национальной военной истории: здесь поначалу базировался весь военный флот Болгарии. При султанской власти Рущук был известен как укрепрайон с гарнизоном в двадцать тысяч человек, вместе с Силистрией, Варной и Шуменом он составлял “северный четырехугольник”, каре слывших неприступными крепостей. Правда, враги время от времени успешно штурмовали их стены, а после роковой для османской Европы войны 1877–1878 годов срыли вовсе. От долгого периода иноземного владычества в Русе уцелели Трубные ворота кале (через них в крепость вел глиняный водовод), Царский Камень – мраморная колонна с надписью на арабском по поводу визита в Рущук в 1837 году султана Махмуда II, довольно неказистая джамия Саид-паши с реликвией, волосом из бороды пророка Мухаммеда, и несколько христианских церквей. Главная из них – метра на четыре утопленный в землю (чтобы не был выше мечетей) храм Святой Троицы, скромный внешний вид которого искупается древним (1632) годом постройки да еще преотличными (правда, новыми) фресками. Справа от церкви – красностенный оперный театр, на месте которого прежде размещался кинотеатр “Славянска култура”, так что одно пение временами перекликается здесь с другим.
Рущук в 1824 году. Литография.
Первоначальную эмансипацию Рущука принято связывать с именем османского администратора Ахмеда Шефика Мидхата-паши, во второй половине 1860-х годов управлявшего отсюда Дунайским вилайетом. Паша, в будущем дважды великий визирь, мастер и жертва придворной интриги (после десятилетий государственной службы он попал в немилость к султану и окончил свои дни в заключении), провел в Рущуке радикальные по османским меркам преобразования. Улицы впервые получили названия, в городе помимо торговых бизнесов появились промышленные предприятия, иностранные державы открыли здесь дипломатические представительства. К одному из них, гласит легенда, паша имел еще и романтическое отношение: особняк, в котором теперь размещается музей городского быта, строился не столько для прусского дипломата Морица Калиша, сколько для его супруги Каллиопы. Османский администратор не чурался и международного дунайского сотрудничества: арендовал у австрийской пароходной компании суда и баржи, планировал создать собственное речное агентство. Сатрапом в классическом понимании термина Мидхат-паша во всяком случае не был.
Мидхат-паша. Обложка Vanity Fair. 1877 год.
Из кофейных разговоров с интеллектуалами Русе я сделал вывод, что вскоре могут быть разрушены связанные с болезненными эпизодами болгарской истории табу. Подвергаются эрозии и категоричные оценки периода османского владычества. Нет, значение повстанческой борьбы в формировании политической идентичности болгарской нации сомнению не подвергается, однако в черно-белую картину из школьных учебников, не исключено, добавятся некоторые краски. О Мидхат-паше в Русе уже говорят не столько как о кровавом тиране, сколько как об основоположнике европейского модерна. Улица имени султанского администратора появится в городе не скоро, но, в общем, какие-то шаги для того, чтобы турецкое меньшинство Болгарии наконец избавилось от комплекса коллективной исторической вины, все-таки рано или поздно последуют. Русе в этом отношении даже впереди Софии, похвастался один мой собеседник. Потом помолчал и добавил: “Правда, у нас в городе нет многочисленной турецкой общины, дунайские мусульмане живут в основном в деревнях”.
ЛЮДИ ДУНАЯ
ЭЛИАС КАНЕТТИ
нобелевский лауреат
Элиас Канетти (1905–1994), если судить по его паспортам, – болгарский, австрийский и британский писатель, однако понятно, что, будучи нобелевским лауреатом, он принадлежит всему человечеству. Канетти – выходец из процветавшей при Османах семьи сефардов, переселившихся на самый север империи из Эдирне и наладивших в Рущуке прибыльный коммерческий бизнес. Предки матери Канетти Матильды, урожденной Ардитти, числились среди основателей сформировавшейся в городе в конце XVIII века еврейской общины; еще через столетие евреи составляли почти пятую часть населения города. Перемена мест стала судьбой Элиаса Канетти. На берегах Дуная он провел три отрезка своей жизни – с 0 до 6 лет (Русе), с 7 до 11 (Вена), с 19 до 33 лет (снова Вена), – а в промежутках проживал в Манчестере, Лозанне, Франкфурте, Цюрихе, Берлине; после аншлюса Австрии на 35 лет укрылся в Лондоне; последние два десятилетия пришлись на Цюрих. Известно, что Канетти мечтал дожить до возраста Софокла, и эта мечта почти что сбылась: он не дотянул до девяностолетия меньше года. По образованию Канетти был химиком, но Нобелевскую премию получил за литературные заслуги. Впрочем, этот писатель пристально изучал химические процессы, ведь именно к таковым относится психология толпы. Продолжавшемуся три десятилетия исследованию этой темы посвящена “книга жизни” Канетти “Масса и власть” (1962). Автор дает определения различным формам общественного сознания (“открытая”, “закрытая”, “кольцо”, “массовый кристалл”), анализирует природу власти и выявляет ее связи с явлениями человеческой природы (питанием, тактильными ощущениями, страхом смерти, воображением). “Лучшую часть своей жизни я потратил на то, чтобы вывести человека на чистую воду, познав его истинное лицо в ракурсе всех исторических цивилизаций”, – подвел итоги работы Канетти. Самую престижную награду мировой словесности он получил “за огромный вклад в литературу, высветивший значение человеческой совести”, в 1981году, вскоре после выхода в свет книг воспоминаний “Спасенный язык. История одной юности” и “С факелом в ухе. История одной жизни”. Оба тома, как и все прочие произведения болгарско-британского литератора, написаны на немецком, которым в детстве Канетти, с младенчества говоривший на ладино, не владел. Канетти писал чрезвычайно легко, но создал, если принять во внимание его громадный литературный стаж, относительно немного – дюжина томов включают в себя, помимо психологических исследований и великолепного трехчастного мемуара, травелоги, роман 1930-х годов “Ослепление”, эссеистику, дневниковые заметки и несколько пьес. Отношение к родине, которую в последний раз Канетти навестил десяти лет от роду, он сформулировал так: “Все, что случалось со мной позже, было уже раз изведано в Рущуке”. Русе начала XX века, “сохранивший в какой-то степени былую славу старого дунайского порта” город, на улицах которого слышалась речь на многих языках, важен для Канетти как главный источник детских переживаний, формирующих, по убеждению писателя, взрослую картину мира. Зрелость, согласно Канетти, есть копия младости, той благословенной поры, когда все, что существует вокруг, – живая природа: “Дунай я знал с малых лет, и поскольку вода, которой я обварился, была дунайской, сердился на него”. “Дом Канетти”, где столетие назад размещался семейный магазин, расположен по адресу Славянска улица, 12, рядом с заброшенным рестораном “Севастопол”. Здание, в котором родился писатель, тоже находится не в лучшем состоянии.
В первые после освобождения от османского ига годы Русе, в котором болгары до поры до времени составляли лишь относительное большинство населения, развивался опережающими темпами, пусть даже направление развития было кое в чем задано пашой-поработителем. Именно в Русе с участием русских военных инженеров был начерчен первый в Болгарии градостроительный план, как раз здесь уличные пыль и грязь накрыли первые болгарские тротуары, здесь же авантюрист и патриот Иван Ведар основал первую в Болгарии масонскую ложу L’Etoile des Balkans. Прогрессивное появлялось, но не спеша: первую пивоварню (чешскими усилиями) и мыловарню (своими собственными) открыли в 1883 году, а электрическими фонарями осветили улицы только в 1917-м, с отставанием от Лондона и Парижа в треть века.
Болгарские христиане Дунайского вилайета. Фото 1873 года.
Ну что же, пусть: Русе и тогда, и теперь совсем не Лондон и отнюдь не Париж. В Болгарии этот город, благодаря нескольким десяткам возведенных на переломе XIX–XX веков в стилях необарокко и неорококо зданий, называют “маленькой Веной”. Сравнение выдано с пребольшим авансом, хотя если и есть у Русе очарование, то кроется оно в первую очередь в этой нарядной, пускай теперь уже привычной, но изначально чужой для болгар и чуть потрепанной буржуазной архитектуре. Именно это очарование и столетие спустя дает горожанам ощущение легкого превосходства даже над жителями столицы: здесь традиции торгового космополитизма, отсюда в Болгарию пришел градостроительный и литературный модернизм, здесь свой, отличный от софийского мягкостью, говор, здесь веют дунайские сквозняки. Русе даром что невелик, но разнообразен: помимо “венского центра”, тут есть и армянский квартал со старым храмом, и куда менее симпатичный цыганский район (этим, впрочем, Болгарию не удивишь). Продуманно выбран и главный туристический лозунг Русе: “Город свободного духа”.
В межвоенный период, после временной потери Болгарией Южной Добруджи, Русе перестал быть первым и вторым по населению центром страны, теперь всего лишь замыкает пятерку. Социализм изменил главную дунайскую гавань Болгарии до неузнаваемости: между двумя промзонами, Восточной и Западной, зажаты типовые микрорайоны, причем кое-что еще и пришлось отстраивать заново после постигшего Балканы в 1977 году Вранчарского землетрясения. В других придунайских городах, Свиштове и Зимниче, жертвами стихии стали несколько сотен человек, в Бухаресте обрушилось три десятка многоэтажных зданий. Зимничу постигла катастрофа: по решению румынской компартии бульдозеры довели природные разрушения до финала, чтобы построить город заново.
Стефан Караджа. До 1868 года.
В Русе обветшавшие иномодные особняки последовательно ремонтируют и реставрируют, в основном на деньги из европейских фондов. Местные просвещенные меценаты, скажем, нефтяные олигархи братья Атанас и Пламен Бобоковы, вкладывают средства в искусство: коллекционируют древние монеты, открыли частный музей, а главную публичную экспозицию города пожаловали купленным на аукционе медным беотийским шлемом. Говорят, солдата армии Александра Македонского. Этот раритет, впрочем, в античном зале исторического музея не выставлен. От той псевдовенской поры, когда Русе считали болгарскими воротами в Европу, удалось довольно многое сохранить, не только архитектуру модерна и русское консульство. На главной площади Свободы (б. Князя Бориса, Христо Ботева, В. И. Ленина) скульптура Свободы указывает направление, откуда – с севера, через шеренгу вечнозеленых лавровых пирамид – к болгарам пришло русское избавление. И тут львы: один у цоколя колонны разрывает цепи рабства, другой охраняет щит свободы. Этот монумент я впервые увидел дождливым декабрьским вечером. Сквозь мокрую холодную взвесь колонну мощно высвечивал луч прожектора, свет был плохо сфокусирован и ударил, как османская пушка, прямо мне в лоб.
Площадь Свободы (в которую вливаются, кстати, целых двенадцать улиц, что редкость не только для Болгарии) расположена на месте старого кладбища, и не она одна: спиритуальный центр Русе, ковчег со святыми костями, тоже покрыл чужие могилы. Пантеон героев национального возрождения, белый куб с золотым куполом, возводили в стиле венского сецессиона к столетию новой болгарской государственности, а ее в ту пору олицетворяла компартия во главе с тов. Живковым. На стенах крипты выгравированы имена 453 патриотов, одесную и ошую покоятся под гранитными плитами знаменитости, имена которых положено помнить наизусть каждому болгарину. Это, в частности, литературный классик Любен Каравелов, историограф Захари Стоянов, повешенный угнетателями гайдук Стефан Караджа, утопленный поработителями организатор революционного движения Панайот Волов, 22-летний Ангел Канчев, совершивший самоубийство, чтобы не попасть в плен к врагу, а также расстрелянные своими же вожаки русофильского бунта. Главные гробы принадлежат семье народной героини бабы Тонки Обретеновой, которая скрывала в своем доме повстанцев и одного за другим отправляла в гайдуцкие отряды на гибель и подвиг собственных сыновей. Она же тайно похоронила Караджу, отрезала ему голову и сохранила череп – как святой объект для причащения молодых подпольщиков. Череп революционера (вместе с замысловатой саблей-пистолетом Караджи) также хранится в музее, напоминая о языческом ритуале верности святой борьбе. Прямо-таки хтоническая архаика. Памятники бабе Тонке и Карадже (оба с головами) стоят неподалеку друг от друга, окаймляя бульвар Царя Фердинанда.