Дунайские волны
Шрифт:
– У меня в последнее время мало визитеров, – невесело усмехнулся мой собеседник. – Разве что ученики мои иногда приезжают… Супруга с детьми в отъезде, я сейчас совсем один. Не угодно ли чаю? Прохор, не надо, я сам, – добавил он, повернувшись к слуге.
– Благодарю вас, Николай Иванович, не откажусь, – ответил я. Увидев, что тот практически на ощупь пытается поставить чашку под краник самовара, мягко добавил:
– Позвольте мне.
Я налил по чашечке ароматного чая, а Лобачевский спросил:
– И чем же я обязан вашему визиту, господин Николишин?
Решив начать прямо с места в карьер, я сказал:
– Николай
Лобачевский схватился за сердце. «Ну вот, – подумал я, – дурак ты, Тема. Тебе было поручено привезти великого ученого в Петербург, а не довести его до инфаркта».
Но хозяин дома неожиданно улыбнулся и ответил:
– Артемий Александрович, я давно уже не занимал никаких официальных постов. Меня лишили практически всех должностей еще восемь лет назад, да и здоровье у меня, увы, уже не то. Зрение, опять же, сильно ухудшилось в последнее время…
– Николай Иванович, первое, что случится, когда вы приедете в Петербург – вас осмотрят наши врачи и сделают все, чтобы спасти ваше зрение и восстановить здоровье. Поверьте, они это сделают, если это вообще возможно. И если вы согласитесь, то займете эту должность, вне зависимости от состояния здоровья. Вам и вашей семье будет предоставлено бесплатное жилье на Елагином острове, либо тысяча рублей квартирных в год, если вы решите сами найти жилье. Всей семье гарантируется бесплатная медицинская помощь и пенсия. Ваши дети смогут бесплатно учиться в новосозданной школе при Елагиноостровском университете. А оклад ваш будет составлять восемьсот рублей в месяц.
Лобачевский вздрогнул и посмотрел на меня внимательно, а я добавил:
– Обо всем об этом написано в письме профессора Слонского. Кроме того, император выделил вам из собственных средств премию в две тысячи рублей, – и я протянул ему конверт с вензелем Николая I, добавив: – Это за ваши заслуги в науке. Премию можете оставить себе, даже если вы отклоните наше предложение.
– Артемий Александрович, голубчик… Вы ведь знаете, что меня уволили от должности по указу Сената. К тому же в бытность мою профессором и даже ректором оклад мой составлял не более четырех тысяч рублей в год… А тут вы привозите мне такую сумму и такое предложение… Интересно, почему государь признал мои заслуги именно сейчас? Неужто… Скажите, Артемий Александрович, вы знакомы с моими трудами?
– Конечно, Николай Иванович. Изучал в университете. Да и теория относительности…
Я запнулся. Ну ты даешь, Тема… Ведь ее откроют только в ХХ веке. Да, на основании геометрии Лобачевского, но хрена ты о ней упомянул…
Где-то месяц назад нас, новоназначенных ассистентов Университета, собрал Владимир Михайлович и поручил готовиться к тому, чтобы лично посетить выдающихся русских ученых, как уже признанных, так и тех, чьи заслуги в нашей истории имели место в будущем.
Тех, кто находился в Петербурге, Владимир Михайлович посетил лично. Нас же отправили в Москву и другие города страны. Меня с Надей Веселовской – откуда, интересно, Владимир Михайлович узнал, что я к ней неровно дышу? – послали в Казань. Сейчас она обрабатывает Варвару Лобачевскую, супругу Николая Ивановича,
Владимир Михайлович, покуда нас с Надей вводили в курс дела, рассказал, что, когда император узнал, что человек, к коему он до того, из-за информации, полученной от «доброхотов» из Академии наук, относился весьма прохладно, оказался одним из гениальнейших ученых, лично назначил ему премию и оклад, а также собственноручно написал письмо. Такой чести были удостоены немногие. Впрочем, и стандартный оклад для будущих профессоров был определен в пятьсот пятьдесят рублей, плюс квартирные, что превышало жалованье в любом другом университете.
А сейчас великий математик, странно посмотрев на меня, перешел вдруг на профессорский тон:
– Артемий Александрович, недавно и до нас дошли сведенья о победах на Балтике и в Крыму. Пишут, что появились какие-то новые люди на неизвестных доселе кораблях, которым и принадлежит сия заслуга. Кроме того, я, должен сказать вам, знаю практически всех ученых, которые могли бы претендовать на пост ректора любого университета. Так вот, фамилия Слонский мне решительно незнакома. Скажите, Артемий Александрович, вы с профессором Слонским имеете отношение к этой неизвестной эскадре?
Я глубоко вздохнул и произнес:
– Да, Николай Иванович, имеем.
– И вы, как я догадываюсь, не из нашего времени? Сейчас мое имя практически неизвестно, а то, что мои теории получили какое-либо применение, для меня весьма неожиданно. Хоть и чертовски приятно.
– Именно так, Николай Иванович. Я родился в 1988 году в Нижнем Новгороде. Ваш земляк. Отец мой был профессором математики в университете имени Лобачевского – именно так в нашей истории назвали Нижегородский университет. А я учился на военного инженера-электронщика, что подразумевало в том числе и углубленное изучение математики…
– Надеюсь, вы расскажете мне по дороге в Петербург, что это за профессия такая, – улыбнувшись, сказал Лобачевский. Надо признать, что он хорошо держится; ведь не каждый день встречаешься с людьми из будущего.
– Расскажу, Николай Иванович. Кроме того, у меня для вас есть небольшой подарок. – Я сходил в прихожую и принес оттуда сумку. – Вот учебник неевклидовой геометрии, по которому учился и я. Вот здесь – кое-что про теорию относительности. А здесь – ваша биография в нашей истории, в серии «Жизнь замечательных людей».
Лобачевский взял последнюю, поднес ее поближе к лампе, сощурившись, пролистал и вдруг побледнел.
– Выходит, что я умру в 1856 году…
– Надеюсь, что этого не произойдет. В Казани нас ждет моя коллега, Надежда Викторовна Веселовская – ассистент медицинского факультета. Она и проведет ваш первичный осмотр. Не беспокойтесь, о медицине она знает больше, чем любой врач в вашем времени. Эта наука всегда шагала у нас вперед семимильными шагами…
– А что насчет моей семьи?
– После вашего осмотра мы ее возьмем с собой – они же сейчас в Казани? – и отправимся в Тверь на пароходе, а далее в Петербург по железной дороге. Там вас для начала определят в Елагиноостровскую клинику, к профессору медицины Елене Викторовне Синицыной. Именно она излечила государыню от чахотки.