Дурак
Шрифт:
Я придержал колпак за кончик, чтоб не звякал, и для пущей искренности склонил пред нею голову.
— Лапуся, ну в самом деле. Спроси себя, что б на твоем месте сделал Иисус?
— Будь у него роскошные сисяндры, — добавил Харчок.
— Тебя забыли спросить.
— Извиня-юсь.
— Война? Убийство? Измена? — напомнил Кент. — У нас был план?
— Ладно, будет, — молвил я. — Коли у Эдмунда своя война, всем нашим замыслам гражданской войны между Олбани и Корнуоллом кранты.
— Все это мило, но на мой вопрос ты не ответил. Почему ты не прикончил ублюдка?
— Он дернулся.
— Так ты намеревался?
— Ну, все в подробностях я не продумал, но когда метил кинжалом ему в глаз, догадывался, что исход может быть фатальным. И, должен сказать, хоть я и не стал задерживаться, дабы насладиться торжеством, мне по душе, как оно вышло. Лир говорит, у стариков убийство заменяет блядки. Скажи мне, Кент, ты вот много народу погубил — у тебя оно так?
— Нет. Отвратительная мысль.
— Однако Лиру верен ты.
— Я вот начинаю задавать себе вопрос, — молвил Кент, присаживаясь на опрокинутое корыто. — Кому я служу? Зачем я здесь?
— Ты здесь, потому что во всевозрастающей этической двусмысленности нашего положенья ты в своей праведности постоянен. К тебе, мой изгнанный друг, мы все обращаемся. Ты — огонек во тьме деяний политики и кровного родства. Ты нравственный хребет, на который все мы вешаем клочки окровавленной своей плоти. Без тебя мы просто-напросто комки желаний, что в корчах извиваются в собственной лживой желчи.
— Правда? — молвил старый рыцарь.
— Ну да, — ответил я.
— Тогда я не уверен, что вообще хочу с вами водиться.
— А кто тебя теперь возьмет? Не то чтоб у тебя был выбор. Мне надо повидаться с Реганой, пока проколотые уши байстрюка не отравят своим гнойным воском все наше правое дело. Доставишь ей посланье, Кент… ой, Кай?
— Наденешь ли штаны, Карман? Или хотя бы гульфик?
— Надо полагать. Это всегда входило в план.
— Тогда и я доставлю ктиву герцогине.
— Скажи ей… нет, спроси ее, держит ли она еще ту свечку, что обещана Карману. А потом спроси, не может ли она встретиться со мной в каком-нибудь укромном уголке.
— Ну я пошел. И пока меня не будет, шут, постарайся никак не убиться.
— Киска! — молвил я.
— Ничтожный грызунишка, — рекла в ответ Регана, облаченная в сияющий кармин. — Тебе чего?
Кент привел меня в келью где-то глубоко в кишках замка. Невероятно, чтобы Глостер селил монарших гостей в заброшенной темнице. Должно быть, Регана сама ее отыскала. У нее всегда была тяга к подобным норам.
— Стало быть, ты получила весть от Гонерильи? — осведомился я.
— Да. А тебе-то что, дурак?
— Госпожа мне доверилась, — ответил я, прыгая бровьми и предъявляя чарующую ухмылку. — Что скажешь?
— Чего ради мне увольнять отцовских рыцарей, а тем паче брать их на службу? У нас в Корнуолле и свой гарнизон есть.
— Так ты ж сейчас не в Корнуолле, солнышко, нет?
— К чему ты клонишь, дурень?
— К тому, что сестрица твоя призвала тебя в Глостер, дабы перехватить Лира и его свиту и тем не дать им доехать до Корнуолла.
— И мы с господином моим прибыли сюда с великой поспешностью.
— И с весьма невеликим эскортом, верно?
— Да, в депеше говорилось: поспешите. Вот мы и спешили.
— Стало быть, когда прибудут Гонерилья с Олбани, вы будете вдали от своего замка и почти что беззащитны.
— Она не посмеет.
— Позволь-ка уяснить мне, госпожа. Кому, по-твоему, граф Глостер будет верен?
— Он наш союзник. Он открыл нам двери замка.
— Глостер, которого едва не сверг его же старший сын, — думаешь, он с тобой на одной стороне?
— Ну… тогда с отцом, но это ведь одно и то же.
— Если только Лир не объединится с Гонерильей против тебя.
— Так она ж лишила его рыцарей. Приехав сюда, он целый час бесился, обзывал Гонерилью всеми гадкими именами, что лишь есть под солнцем, а меня превозносил за ласковость и верность. Пренебрег даже тем, что я гонца его забила в колодки.
Я ничего не ответил. Стащил колпак, почесал голову и, сев на какой-то запыленный пыточный инструмент, уставился на госпожу. При свете факелов глаза ее блуждали — видно было, как с шестерен ее рассудка слущивается ржа. Красы она была неописуемой. Я вспомнил, что мне говорила затворница: мудрец ожидает совершенства в чем-либо столько, сколько его выделит природа. Мне казалось, я и впрямь вижу пред собою совершенный механизм. Глаза Реганы расширились, когда ее догнало пониманье.
— Вот сука!
— Знамо дело, — подтвердил я.
— Они сполна получат оба — и она, и отец.
— Знамо дело, — опять подтвердил я. Ясно, что гнев ее вспыхнул не от измены, а оттого, что не она сама это придумала. — Тебе нужен союзник, госпожа, — такой, у кого влиянья больше, нежели может предоставить скромный шут. Скажи-ка мне, что думаешь ты об ублюдке Эдмунде?
— Наверное, годится. — Она задумчиво погрызла ноготь и сосредоточилась. — Я б завалила его в люльку, если бы мой господин его после такого не прикончил… Хотя, если вдуматься, может, именно потому и завалила бы.
— Идеально! — молвил я.
О, Регана, святая покровительница Приапа [150] , самая скользкая из трех сестер, — что нравом драгоценно масляниста, манерой восхитительно суха. Моя вирулентная вираго, моя сластолюбивая заклинательница змей — поистине ты совершенство.
Любил ли я ее? Конечно. Хоть меня и упрекали в рогометной ебливости, рожки у меня нежные, улиточьи, — да и рог похоти свой я не вздымал без нужды. Сперва меня стрекала колючка Купидона. Я их всех любил, всем сердцем и от всей души, а у многих даже имена выучил.
150
Приап — греческий бог, чья похоть была так сильна, что его прокляли несходящей эрекцией — такой огромной, что он не мог двигаться. Медицинский термин «приапизм» назвали в его честь. — Прим. автора.