Дурак
Шрифт:
4
Ему — 14, ей — 16.
Она его первая женщина. Бася. Полячка. Нет, полька. В огненно-рыжей лисьей шапке и в коротком черном полушубке из шкурки какого-то грызуна. Она шепчет ему о любви у входа в винный отдел Елисеевского гастронома. Падает мягкий пушистый снег. У нее светлые серые глаза с отраженными искрами фонарей в точечных зрачках. «Вечислав, коханый…» Он верит ей.
Желтый подземный свет и бурая снежная кашица на ступеньках перехода под мостовой имени Горького.
Эту
Такси.
Они направляются к их общему знакомому фарцовщику Феликсу. У Феликса можно переночевать.
Она щекочет его ухо любовными полупризнаниями.
Он верит ей.
Феликс — небрежно — говорит ему: «У тебя туфтовые штаны, из колхоза. Я тебе фирмовый левис подарю, где-то на даче валяются».
Славка с трудом сдерживается, сжимая кулаки.
На полированном столике бутылка «Ахтамара».
Феликс предлагает тост…
Славка не прикасается к спиртному.
Бася шепчет: «За меня, за меня, коханый…»
Со злости он вливает в себя трехсотграммовый фужер.
Вертушка крутит «Supermax»: ай-я-я-яй — хрипло — вау-ва-вау-вау… ай-я-я-яй…
Он вырубается.
«Я увезу тебя в Самарканд, рыжая…»
Ночь.
Сушняк.
На кухню — с дивана, в комнате пусто. Кто-то расшнуровал его ботинки, чтоб ноги отдохнули. За стеклом кухонной двери — двое. На пол брошены пледы и покрывало. Бася обхватила Феликса ногами, ноги у нее тонкие, белые. Глаза в поволоке, в пепельнице истлевший окурок, она ебется с жадным остервенением, Феликс не успевает за ней, горит газ…
Впервые в жизни Славка не знает, как поступить.
Убить обоих?
За что?
За прощание с наивным детством.
Он прождал их до рассвета, выслушивая стоны польки — полячки, сидя в неудобном прямоугольном кресле. А когда из кухни на цыпочках выступил Феликс, Славка проломил ему голову вазой чешского стекла. На руке повис полузасохший гладиолус — отвратительный цветок.
Душащей обиды не стало.
Осталась только ненависть.
5
В семнадцать лет все бессмертны.
Маришка Вереш из «Shocking blue» купила отель в Бельгии и превратилась в тусклую мещанку. Славка не может совместить в сознании: сжигающая душу музыка (он не знает английского, как ни старалась мать) и вдруг … отель — сардели туристов, жюльен с грибами, ворсяные ковры, стройнящие фигуру зеркала.
— Дерьмо все!
У Шмелькова на Коровинском шоссе он впервые услышал «Sex Pistols» и «The Clash».
Мир перевернулся.
Сдохли: Брежнев, Андропов, Черненко.
Выбросился из окна Стас Панкиш. Друг.
Обрез спортивной малокалиберной винтовки, украденной на стрельбище в Мытищах. Коробка патронов.
No future.
Простые ассоциации. Он ненавидит государство, убившее его мать. Он ненавидит государство, воспитавшее миллионы вурдалаков — активистов вечного порядка. Он просто ненавидит государство.
Анархия — это Сид Вишес.
Счастье — смерть в девятнадцать лет.
Деньги — кровь государства. Сейчас Славка перережет тончайший, ниточный капилляр в этом тучном, задыхающемся теле.
Инкассаторы — мужчина с оспяным лицом и женщина в желтом мохеровом берете — спокойно, слишком спокойно двинулись к бежевой «Волге».
Женщина почему-то упала первой, визжа и отбросив от себя брезентовый пакет с деньгами. Мужчина, волоча простреленные ноги, молча полз к магазинным дверям. «Как Мересьев» — подумал Славка. Волга сорвалась с места и, свистнув клаксоном, исчезла. Славка подхватил пакет и помчался по Козицкому переулку, направо — по Пушкинской улице, мимо 17-й ментовки, влево — к Столешникам, сжимая в руке теперь брата — обрез.
За ним уже гнались.
Отстреливался из-за двери черного хода в доме Гиляровского. Был бы жив Гиляровский — помог бы уйти.
Но дядя Гиляй давно умер.
Били жестоко.
Не боялись забить до смерти. Но в семнадцать лет все бессмертны.
Палата с конвоем в Склифе.
Следствие.
Суд.
Десять лет усиленного режима плюс удаленное ребро, четыре вышибленных зуба, сломанные и криво сросшиеся пальцы на правой руке, прооперированная селезенка.
Пальцы жалко. Мечтал на гитаре выучиться. Впрочем, Сид Вишес ни на чем не умел, а в рай все же попал.
6
Проклятьем лишенная солнца Ленинградская область.
Дождь. Мгла. Снег. Влажные, пронизывающие морозы.
Бесконечные серые сумерки, называемые здесь «белыми ночами».
Календарное вращение.
Полтора года назад его перевели во взрослую колонию. Шестой отряд, шестьдесят вторая бригада. Литейный цех. Продукция — канализационные люки. Удушающая жара, чугунная лава, графитная пыль.
Туберкулез — пока в очагах.
Славка еще не знает о болезни. Кашель просто.
С крыши литейного цеха видна окраина конвойного поселка, ржавый трактор и жидкий с проплешинами северный лесок.
За два с половиной года — ни одной звезды в затянутом серым маревом космосе.
Бежать решил напролом.
Днем. Неожиданно чтоб. Бушлат — на первый ряд колючки и дальше — доску над запреткой. Пусть застрелят. Плевать. Человек так жить не должен.
Спас ангел по имени Флюорография.
Очаги на легких. Начальная форма.
Межобластная тюремная больница. Непосредственно в Питере. Семиэтажный корпус на Малой Неве.