Дураки и умники. Газетный роман
Шрифт:
— А как вы собираетесь ею пользоваться?
— Ну в смысле на работу, с работы ездить…
Соня удивилась такой практичности и сказала:
— Ну пользуйтесь…
К вечеру первого дня, когда подписывали номер в печать, Зудин сам пришел и спросил:
— Так я подпись свою сегодня ставлю в газете?
— На полосе, — сказала Соня, — а в газете оставь мою.
— Так не честно, — сказал Зудин, как маленький ребенок, которому пообещали и не дали мороженое.
— Пойми, — объяснила терпеливо Соня. — Это наш внутренний эксперимент, а чтобы изменить подпись редактора в тираже газеты, надо его уволить решением бюро и назначить нового, понимаешь?
Зудин надулся и ушел.
— Проверь лучше дату в чистой полосе, а то могут вчерашнюю оставить! — крикнула Соня ему вдогонку.
И все же в эти дни Зудин почувствовал себя совсем другим человеком. Он даже не предполагал, что неделя, проведенная им в редакторском кабинете, произведет на него такое сильное впечатление. И хотя все в редакции понимали, что идет игра, однако же, именно он, Зудин, проводил теперь утренние планерки, определял, что ставить в номер, именно ему несли на согласование макеты, именно он подписывал командировки сотрудникам, а главное, ему звонили в эти
В нише стены редакторского кабинета висело небольшое овальное зеркало, и Зудин часто косил глазом на свое в нем изображение. Изображение ему нравилось — поза, осанка, то, как он держит в руках телефонную трубку или разговаривает, откинувшись в кресле, с сотрудниками, которых он в эти дни вызывал часто — по делу и без дела. Ему уже казалось совершенно естественным, что он сидит в этом кресле, в этом кабинете, разве не должно так быть всегда? Разве обязательно уходить отсюда, когда кончится эксперимент?
Соня наблюдала за всем со стороны и не вмешивалась, а на жалобы сотрудников, с которыми они начали ходить к ней в первый же день работы дублеров, виновато улыбалась, просила набраться терпения и подождать. Но уже на второй день ей все-таки пришлось вмешаться. Зудин с компанией поставили в номер фотографию голой девицы, снятой, правда, со спины, но все равно, важно, что голой — ни к селу, ни к городу. Такого в «Южном комсомольце» сроду не бывало. Появись в газете этот «фотоэтюд», вырезанный из какого-то западного журнала (подробности тут же донесла секретарша Тома), был бы скандал. Пришлось Соне идти разбираться, чего делать ей совсем не хотелось, потом уж она поняла, что ее нарочно провоцировали, но в тот момент она об этом не догадалась, а просто надо было спасать номер.
— Ну что он вам дает, этот снимок? Неужели вы думаете, что наши читатели не представляют, как выглядит голая женщина со спины? Мы же не иллюстрированный журнал и не каталог фотовыставки — там это уместно, а у нас областная газета, орган обкома ВЛКСМ. Не в том же состоит смелость и новизна, чтобы такие вещи печатать, на это как раз много ума не надо.
Дублеры опять надулись, но снимок с полосы сняли. На этом, однако, не кончилось. Поставили кроссворд на первую полосу, чуть ли не на месте передовицы. Черт с вами, подумала Соня. Напечатали целую подборку анекдотов, в том числе, штук пять про Брежнева. Ладно, веселитесь. Разметкой гонорара занимался теперь Сережа Сыропятко и на первом же номере нарисовал такие суммы, что секретарша Тома, сосчитав «итого», в ужасе побежала к Соне: номер вышел стоимостью в пятьсот рублей с лишним вместо положенных двухсот.
— Добренькими хотят быть, — ворчала Тома. — А деньги откуда? С неба, что ли?
— Не переживай, бухгалтерия все равно не пропустит, — успокоила ее Соня.
В среду Саша Ремизов поставил в газету свой материал, отклоненный редколлегией еще полгода назад, но предусмотрительно им сохраненный. Материал был большой — на целую полосу и касался истории казачества, а вернее, расказачивания на юге России. Это был сугубо исторический, почти научный материал, сделанный Сашей на основе его же собственной кандидатской диссертации, которую он пытался писать лет пять назад, но так и не закончил. Тогда, на редколлегии Саше сказали, что материал слишком специфический, не газетный, скорее для исторического журнала, и уж никак не для массового читателя. Переделывать Саша не захотел, и про материал этот все давно забыли. И вот теперь он красовался в полосе, и снять его волевым решением значило бы для Сони погубить весь эксперимент. Соня решила, что эксперимент важнее. Читать материал она, естественно, не стала, смутно припомнив, что ничего особенно страшного в нем нет, а просто длинно и скучно. Между тем в материале появились новые абзацы, которых не было в прежнем варианте, например, прямым текстом говорилось о кровавой роли большевиков в расказачивании и даже назывался конкретный виновник казачьего геноцида — председатель ВЦИК Яков Свердлов, подписавший в 1918 году соответствующую директиву. Над материалом стояла фирменная рубрика «Южного комсомольца» — «Запретная тема». Должно быть, поэтому в первый день из обкома не последовало никакой реакции, считалось, что именно под этой рубрикой реализуется принцип гласности, так что лучше не одергивать редакцию. А ночью в городском скверике на углу улиц Дзержинского и Орджоникидзе неизвестными был вдребезги разбит маленький черный бюст Свердлову, постамент же, на котором он стоял, вывернут из земли и залит красной краской. Наутро Соню вызвали в обком, не было ее очень долго, и все в редакции решили, что эксперимент на этом закончится. Соня появилась в редакции к обеду, раскрасневшаяся, возбужденная, но ничего не стала рассказывать, сказала только: «Все в порядке», а встретившему ее в коридоре Саше Ремизову бросила на ходу с непохожей на нее ехидностью:
— Не забудь поставить в номер «последушку». С фотографией из скверика.
(«Последушками» в редакции называли небольшие сообщения под рубрикой «По следам наших выступлений».)
В пятницу вечером на общем собрании подводили итоги эксперимента. Встал важно Зудин и завел длинную, путаную речь о том, как они работали и как им фактически не давали работать, контролировали каждый их шаг, поэтому далеко не все из задуманного они смогли осуществить, а между тем многое в газете надо менять, и самое главное (тут он сделал многозначительную паузу) — надо менять руководство редакции! Никто не ожидал такого вывода, все загудели и стали смотреть на Соню — как она реагирует, но она промолчала. Эксперимент — это, конечно, хорошо, продолжал рассуждать Зудин, не обращая внимания на шум, но ведь потом все опять будет, как было. А их, то есть молодых сотрудников редакции, такое положение вещей больше не устраивает, и они готовы, если, конечно, остальные поддержат, поставить вопрос перед обкомом комсомола о выборах нового редактората в полном составе.
— Пора дать дорогу новым, молодым кадрам! — заключил Зудин и добавил, ни на кого конкретно не глядя: — А то у нас не дождешься, некоторые забывают, что газета молодежная и сидят до сорока лет и больше…
При этих словах Мастодонт кивнул головой и сказал:
— Спасибо, что напомнили…
Тут все загудели и заговорили разом:
— Еще чего!
— Олег Михайлович, не слушайте их, мы вас никуда не отпустим!
— Зудин, ну-ка извинись!
Зудин пожал плечами и сказал:
— Мы, в общем-то, Олег Михалыча не имели в виду…
— А кого, меня? — спросила Соня на удивление равнодушно.
Зудин не ответил.
— Да ребятам просто понравилось в ваших кабинетах и они решили в них остаться, — сказал Жора Иванов.
— Хватит! Давайте заканчивать!
— Долго этот детский сад будет продолжаться?
Дублеры такого единодушного неприятия, видно, не ожидали. Надеялись, что народ их поддержит и дружно проголосует за выборы нового редактората. Такой, вероятно, у них был план, но ничего из этого не получилось. Все стали сторониться и даже избегать Зудина, а Соня стала как-то жестче и больше не говорила о развитии внутриредакционной демократии, но через месяц назначила Сыропятко заведующим отделом комсомольской жизни вместо ушедшего в «Советский Юг» Бугаева. А еще через пару недель проводили в Москву Асю, совершившую после долгих мытарств «обмен века» — однокомнатную на однокомнатную с доплатой в две тысячи рублей. Сева сел на ее место — заведовать культурой, а Зудин стал завотделом новостей, чему раньше он, наверное, обрадовался бы, а теперь принял с каким-то даже неудовольствием, всем своим видом показывая, что заслуживает большего.
Зато теперь Женя Зудин знал про себя главное: он действительно способен на большее, ему просто не дали проявиться — ну что такое неделя! Но как, оказывается, это легко и приятно — руководить, и совсем не страшно. Эксперимент, который все в редакции считали неудавшимся — все, но только не Зудин, — помог ему окончательно поверить в свои возможности и теперь оставалось ждать подходящего случая, чтобы заявить о себе в полную силу.
«Звездный час» наступил для Зудина только в 89-м году, когда объявили выборы народных депутатов СССР. В Благополученск неожиданно для всех прибыл тогда становившийся известным и популярным в демократической среде отставной генерал КГБ Борис Белугин. Он выступал в «Огоньке» и «Столичных новостях» с громкими разоблачениями своего бывшего ведомства, и это всякий раз производило в обществе эффект разорвавшейся бомбы. В редакции «Южного комсомольца» тоже читали эти материалы, но относились по-разному: кто восхищался, кто говорил, что Белугин — типичный предатель, своих сдает. И вдруг оказалось, что этот самый генерал едет в Благополученск и собирается баллотироваться в народные депутаты от их области. В «Советском Юге» тотчас была организована кампания протеста, при этом аргументы приводились самые простые: зачем нам чужой, что он знает о нашей области, предал их — предаст и нас, и тому подобное. «Южный комсомолец» пока не высказывался, ждали приезда Белугина. Наконец явился сам генерал, оказавшийся довольно хилым на вид, почти лысым, с неприятным хищным лицом и припухшими веками. Прибыл он не один, а с целой командой поддержки, в которой любопытные благополученцы без труда узнали известную столичную демократку, не менее известного эстрадного юмориста и знаменитую в тот год неразлучную парочку юристов. Поглазеть на такую интересную компанию высыпало полгорода. Устраивать митинг на главной площади, однако, не разрешили, объявлено было, что желающих пообщаться с кандидатом в депутаты приглашают на стадион «Торпедо», самый заштатный в городе. До появления генерала жизнь в городе протекала сравнительно тихо, никаких эксцессов наподобие тех, что уже вовсю сотрясали Москву, не отмечалось. Приезжая команда возбудила и раззадорила тихих благополученцев. Таких речей, которые стали звучать на чуть ли не ежедневных теперь митингах, здесь сроду еще не слыхивали, и народ стал ходить на стадион «Торпедо», как на концерты. В перерывах между митингами Белугин встречался с местной прессой, давал налево-направо интервью и вообще старался понравиться здешней публике. Как-то так случилось, что Зудин чаще других крутился вблизи Белугина, несколько раз общался с ним накоротке и в конце концов удостоился приглашения в номер гостиницы, где остановились гастролеры. Там он услышал много интересного про московские дела и грядущие в скором времени события. В свою очередь, генеральская свита с пристрастием выспросила у Зудина все, что он только мог знать про здешние настроения, личности других кандидатов в депутаты и областное руководство. Пока Зудин делился своими знаниями, Белугин внимательно, исподлобья его рассматривал и неожиданно спросил, не согласится ли он стать его, Белугина, доверенным лицом, а в случае победы на выборах и помощником — здесь, в округе. Зудин плохо представлял себе, в чем могут заключаться обязанности доверенного лица, а тем более помощника депутата, но предложение ему польстило, и он согласился. Предвыборная кампания была бурная, скандальная, народ, для которого альтернативные выборы были в диковинку, валом валил на Белугина, и тот храбро крыл все начальство — и местное, и московское, в том числе и Горбачева, чем особенно потрафил здешним избирателям, уже успевшим разочароваться в своем недавнем кумире. Областное управление КГБ изо всех сил старалось сбить интерес населения к экзотической личности Белугина, на подмогу даже прибыла из Москвы целая бригада чекистов во главе с генералом, недавним непосредственным начальником Белугина, был развернут настоящий штаб и отслеживался каждый шаг претендента в депутаты, а в местные средства массовой информации были переданы несколько материалов, призванных открыть избирателям истинное лицо этого человека. Но все было тщетно, наоборот, — все эти усилия только подогревали интерес к нему простых граждан, никогда раньше не наблюдавших публичной борьбы высокопоставленного кагэбэшника со своим же ведомством.