Дураки умирают первыми
Шрифт:
— Никогда.
— А если подумать? В юности или в школе какая-нибудь секция?
— Нет. Я долго занималась танцами, и очень активно. Ни на что иное времени не оставалось.
— Может, какие-нибудь курсы самообороны для женщин? Нынче модно.
Света чувствовала, что закипает.
— Нет. Не занималась. Никогда. Ничем. Ни в школе, ни в институте, ни в детском саду. Ни в секции, ни на курсах, ни дома по самоучителю. И какое это имеет отношение к делу?
Тирада получилась резкая, но дознаватель довольно заулыбался, словно с самого начала
— Вы собираетесь сотрудничать со следствием или нет? Если собираетесь, то отвечайте на вопросы, а то, знаете ли…
Пальцы вновь покрутились в воздухе, изображая непонятную фигуру, возможно, богиню подозрения.
Разговор продолжился. И непонятно почему продолжал вертеться вокруг боевых искусств. Может, близкие друзья практикуют? Родственники? Коллеги по работе?
Света все подобные предположения отрицала. Нет и не было у неё таких родственников, друзей и знакомых… Потом припомнила:
— Бывший муж… Он умел хорошо драться. Говорил, что много лет занимался рукопашным боем.
Дознаватель немедленно оживился и поинтересовался, может ли он связаться с бывшим мужем.
— Не с моей помощью. Мы в разводе почти пять лет и ни разу не виделись.
— Ну хоть как-то общаетесь? Телефон, скайп? Письма электронные? Соцсети?
— Не общаемся никак. Но мне кажется, что он эмигрировал.
— А почему вы так решили, если никак не общаетесь?
— Некоторые переводы поступали из-за границы.
— Денежные? Алименты?
— Я не подавала на алименты, потому что… — Света на мгновение сбилась, почувствовала неприятный укол — он всегда приходил, когда она вспоминала Виктора, — и сбилась. Не понравилось ей, что чужой человек осведомляется об этом периоде её жизни. — В общем, не подавала. Присылает сам, когда совесть просыпается. Нерегулярно.
— Откуда именно переводы? — продолжил Соломин-Соломкин, решивший, по всей видимости, что напал на интересный след.
— Если надо, я могу составить список по банковской выписке, — резковато ответила Света. — Послезавтра.
— Если будет надо, мы сами проверим. — Дознаватель побуравил женщину взглядом: — Суммы приходили большие?
О содержимом своих карманов Света рассказывать не любила и потому ответила обтекаемо:
— Суммы случались разные, но далеко не миллионы.
Соломин-Соломкин настаивать на точном ответе не стал, но тщательно записал все данные Виктора, которые смогла припомнить Света. Ей же чем дальше, тем больше казалось, что занимается дознаватель полнейшей ерундой.
Едва она так решила, разговор свернул на вполне конкретные вещи. Причём в полном смысле слова на конкретные и на вещи: дознаватель встал, подошёл к столику, приткнувшемуся в углу, жестом заправского иллюзиониста сдёрнул с него какую-то тряпку.
— Узнаёте что-нибудь?
Света узнавала всё, кроме чёрной кожаной перчатки с обрезанными пальцами. На столике лежала её сумочка. И косметичка. И кошелёк… Короче говоря, все вчерашние пропажи.
Подтвердила: узнаю, моё. Соломкин на слово не поверил, долго выспрашивал, что лежало в сумочке, и в кошельке, и в косметичке.
— Всё правильно, — кивнул дознаватель. — Но телефона здесь нет.
— Телефон остался у меня. Обычно ношу в сумочке, но тогда сунула в карман на бегу…
О том, что обнаруженная в кармане «Нокиа» оказалась исправной и звонит как ни в чём не бывало, она не стала рассказывать. Может быть, тогда какой-то контакт отошел от сотрясения, а потом встал на место. Или в самом деле она умудрилась наткнуться на крохотную, локальную, мёртвую зону в саду.
— Любопытно получается… — протянул дознаватель. — У вас с ножом требуют телефон, угрожая, можно сказать, убийством, а вы не отдаёте.
— Я сама не вспомнила, что он в кармане. Была уверена, что отдаю вместе с сумочкой.
— Паника?
— Ага.
— Бывает… — Соломин-Соломкин прищурился, словно имел намерение спросить ещё о многом, но не хочет портить сюрприз: ведь каждому вопросу — своё время, — и вырастил на губах официальную улыбку: — Сейчас оформим факт опознания вещей протоколом.
А пока он заполнял бумаги, Света присмотрелась к перчатке. На чёрном фоне трудно понять, но всё же показалось, что два засохших пятнышка — кровь. Спросила:
— Они у вас? Грабители?
Поразмыслив, только этим она могла объяснить полное равнодушие следствия к приметам нападавших. Кому нужны словесные портреты уже пойманных преступников, проще их сфотографировать: фас, профиль, табличка с номером на груди.
— Вообще-то вопросы здесь задаю я, — ответил Соломин-Соломкин затёртой до дыр фразой. Но потом смягчился: — У нас, у нас… Распишитесь вот здесь. И вот здесь. А вот тут — «С моих слов записано верно» и подпись.
— Я ничего не подписываю, не читая.
— Читайте. — Он зевнул и отвернулся, занялся другими бумагами.
А Света пробежала глазами оба протокола. Вроде всё верно, но до чего же канцелярит убивает нюансы и оттенки смысла… Тем не менее формально придраться не к чему. Подписала.
— Я могу забрать вещи?
— Не сразу, — не без злорадства ответил дознаватель. — Вещественные доказательства, знаете ли.
Унижаться и просить вернуть хотя бы кредитную карточку она не стала. Займёт, выкрутится. Без косметички тоже никто не умирал.
— Чудненько. Теперь подождите пять минут в коридоре, сейчас поедем.
— Куда?
— На опознание ваших «друзей». Посидите, я быстро.
…Ехали вчетвером. Полицейский в форме с погонами сержанта сидел за рулём, сиденье рядом с ним пустовало, и Света оказалась стиснутой между дознавателем и ещё одним мужчиной в штатском. Тот выглядел куда авантажнее коллеги: и костюм отглажен, и лицо приятное, интеллигентное, но за всю дорогу не проронил ни слова.
Ей представлялось, что путь лежит в Кресты, или в другой следственный изолятор, или где там содержат свежепойманных уголовников, но дорога заняла считаные минуты, «Форд» с синими номерами свернул к клинике Джанелидзе.