Дураки умирают первыми
Шрифт:
Замер, готовый отразить очередную атаку и по-прежнему стоя спиной к проклятой колбе. Замер и услышал:
— Убери ЭТО! — басом потребовал урод.
— Сейчас уберу, — пообещала Света, думая, что речь идёт о бывшем. — Сейчас…
— Убери ЭТО немедленно! — завизжал «монструз», указывая когтём на серебряное копьё. — Убери ЭТО отсюда, тварь! Как ты посмела?!
Де Шу усмехнулся.
— Не более минуты! — заорал Трес де Лоу.
— Подмога рядом! — выкрикнул Рене. — Они успеют.
— Не к нам, — проворчал Керк. — Не к нам.
Прилетевший камень разбил командору войны голову, кровь заливала лицо, глаза, но рыцарь продолжал плести аркан. А заодно — считать удары лап. По земле. Пока — по земле. Но замершие на Дворцовом мосту чуды знали, что тварь движется к ним, что уходить им некуда, и отчаянно доделывали заклинание, призванное спасти их жизни.
Подсчитывая секунды, растянувшиеся в часы.
Чудовище повернулось — первый удар лапы, приближающий его к жертвам, падают ещё три колонны Биржи. Следующий шаг — рушится фасад Зоологического музея. Волна идёт по Неве, докатывается до стен Петропавловки, поднимает брызги на Дворцовой набережной, и Зимний, кажется, вздрагивает от удара.
Третий шаг…
Его не будет.
Нет, он будет, но не для рыцарей на мосту. Третий шаг станет их приговором. Третий шаг обрушится на них. Третий…
Чудовище заносит лапу.
— Сейчас, — шепчет Стефан.
— Спасайтесь, — шепчет Трес.
— Давай, — бормочет утирающий кровь Керк.
И Гуго де Лаэрт даёт. Сейчас. Спасает.
Он завершает сложнейшее заклинание, и три мага резким движением соединяют правые руки, создавая алый меч, волшебный клинок, колдовскую пушку, которая выстрелит снарядом-заклинанием, использовав всю, до капли, энергию трёх боевых магов.
— На!
В морду задравшего лапу чудовища влетает ярко-красное облако. Нет… Туча! Нет! Чудовище окутывает алый туман! Аркан тумана на глазах превращается в сеть, окутавшую замершую тварь, впитывается, проникает, просачивается внутрь и превращает кремний в…
— Кислород! — удивлённо восклицает Стефан.
— Первое, что пришло в голову, — пожимает плечами де Лаэрт. — Кислород растворится в атмосфере, не оставив следов. А если бы я превратил кремний в алюминий, мы засыпали бы им всю Стрелку…
Керг начинает хохотать.
— Отдай мне сына!
— Тебе! Не ему!
— Убери ЭТО, тварь!
— Я убью его, Господин!
— Я и есть он!
— Борись, — предложил Кемпиус, следя за тем, чтобы бывшая не оказалась слишком близко. — Он не изменил тебя, а затуманил. Внутри…
Бамс! Де Шу с трудом отбивает пулей вылетевшую змейку, отталкивает Свету, снова наподдаёт змейке и почти прижимается спиной к колбе. Изнутри по стеклу скребутся когти, прожектором светит третий глаз, доносятся истошные вопли, но сейчас они для Кемпиуса — лучшая музыка. Поскольку он видит, что бывшая не понимает, чего от неё хочет урод, не осознаёт, что его напугало…
— Внутри ты осталась прежней, той самой Светой, которая обожает сына и которая…
Но она не слышит бывшего, она бросается на него, как зомби, — вытянув руки и оскалив рот. Бросается одновременно со змейкой. Обезумевшая женщина и жаждущее крови серебро должны были одновременно ударить Кемпиуса, и он понял: «Пора!»
И выставил перед собой Меч, одновременно наполняя его скудными каплями собственной энергии. Всё, что было у него внутри, де Шу отправил в свой артефакт, и произошло это настолько быстро, что «монструз» попросту не успел высосать драгоценную энергию.
Алый камень вспыхнул. Заряженный Меч встал на пути змеи.
Но не для того, чтобы убить, нет. Убить серебро невозможно. Так же, как нельзя прикончить сидящую в колбе тварь. И ещё заряженный Меч встал на пути змеи не для того, чтобы отбить ее, — время фехтования закончилось. Меч встал, чтобы прикоснуться и уйти, потому что одного-единственного прикосновения хватило, чтобы блестящее копьё расплавилось, на лету вернулось к настоящему своему размеру, превратилось в маленькую каплю жидкого металла, которая вонзилась в сердце…
Должна была вонзиться в сердце Кемпа. Но в самый последний момент рыцарь элегантным финтом ушёл от столкновения, и не успевшая отвернуть капля влетела в серебряный обруч. Туда, откуда её срезал Бойко. Влетела в свой дом, вновь сделав его цельным.
— НЕТ!!
Это был не вопль — вой. Жуткий, тоскливый, мощностью в миллион децибел вопль проигравшего урода. Змейка на мгновение замерла на поверхности, показавшись блестящей каплей на матовом теле обруча, а затем растворилась в нём, слилась без остатка, закончив свои странствия и намертво запечатывая в колбе почти освободившегося «монструза».
— НЕТ!!
Вопль потряс Васильевский ненамного слабее, чем шаги кремниевого монстра, заставил вздрогнуть чудов и упасть в обморок Свету. Упасть в шаге от де Шу, и рыцарю ничего не оставалось, как подхватить бывшую на руки, выронив ради такого дела драгоценный Меч.
Эпилог
— Откуда он взялся? — негромко спросил Кемпиус. — Я здесь больше недели и видел только чистую воду.
— Ладожский лёд, — невозмутимо объяснил Питер. Старый утвердительно кивнул. — Он всегда бывает в апреле, а после особо холодных зим даже в начале мая, год на год не приходится… Нева уже чистая, а на Ладоге лёд ещё лежит, медленно подтаивает, разрушается, и в один прекрасный день вся эта масса устремляется в Неву.
Ледяные поля, втискиваясь после озёрного простора в речную тесноту, крошатся, ломаются на льдины, те наползают одна на другую, — и многослойная ледяная лента со скрежетом и грохотом несётся к городу, а через город — в залив. И сейчас Неву сплошь, от набережной до набережной, заполонило движущееся белое. Льдины скрежещут о береговой гранит, об опоры мостов, бьются, словно злятся, одни торопятся, другие, наоборот, слегка притормаживают, словно надеясь остаться, но надежды их тщетны. Белое идёт в залив.