Дураки умирают
Шрифт:
Но один раз Элис осталась в палате. Меня всегда удивляло, какое нежное у Элис лицо. Эти две женщины вообще частенько казались мне сестрами, такими мягкими, теплыми, женственными. Мне Элис очень нравилась. Почему нет? Она выполняла за меня всю грязную работу. Конечно, ее полагалось делать мне, но у меня хватало других забот. У меня была жена. Следующим утром я улетал в Нью-Йорк. Возможно, не будь Элис, я бы все сделал сам, но полной уверенности в этом у меня не было.
Я тайком пронес в палату бутылку шампанского, чтобы отпраздновать последний вечер, который мы проводили вместе. Но я не возражал против того, чтобы Элис
Джанель в ночной рубашке, отделанной кружевами, лежала на кровати. Я знал, что не красится она сознательно, потому что играла и здесь. Больной и страждущей положена бледность. Да только чувствовала она себя прекрасно, и переполнявшая ее энергия била через край. Глаза ее сверкали от удовольствия, когда она маленькими глоточками пила шампанское. Рядом с ней находились два человека, которых она любила больше всех остальных. Они не могли причинить ей боль, оскорбить ее чувства, не могли даже возразить, если бы она задела их чувства. Может, поэтому на глазах Элис она накрыла мою руку своей.
С тех пор как я узнал об их отношениях, я старался вести себя как любовник в присутствии Элис. И Элис ничем не выдавала свою сексуальную связь с Джанель. Наблюдая за ними, посторонний человек мог бы поклясться в том, что они сестры или подруги. Они держались очень естественно. Лишь иногда Джанель вдруг входила в роль мужа-хозяина и шпыняла Элис.
Тут Элис отодвинула стул к стене, подальше от кровати Джанель, подальше от нас, словно подтверждая наш официальный статус любовников. От ее великодушия у меня даже защемило сердце.
Наверное, я завидовал им обеим. Им было так хорошо друг с другом, что они могли позволить себе терпеть меня, мою привилегированную позицию штатного любовника. Джанель играла пальцами моей руки. И я вдруг понял, что своими действиями она не хочет уязвить Элис, но искренне старается доставить мне удовольствие. И я нежно ей улыбнулся, понимая, что скоро мы допьем шампанское, я уйду, потом улечу в Нью-Йорк, а они останутся вдвоем, и Джанель найдет способ загладить свою вину перед Элис. Причем Элис это знала. И понимала, что Джанель должна уделить внимание мне. Я устоял перед стремлением вырвать руку. Это было бы неблагодарно по отношению к Джанель, а мужчины всегда убеждали себя в том, что в неблагодарности женщины могут дать им сто очков вперед. Но я знал, что в данном случае моя благодарность «вымученная». Мне не терпелось уйти.
Наконец я смог откланяться. Поцеловал Джанель. Пообещал, что завтра позвоню. Мы обнялись, а Элис скромненько выскользнула за дверь. Когда я вышел из палаты, проводила меня до автомобиля. Как всегда, на прощание поцеловала в губы.
— Не волнуйся. Я останусь с ней на ночь. — Джанель говорила мне, что после операции Элис всю ночь просидела в кресле у ее кровати, так что я не удивился. Только и сказал: «Спасибо. Береги себя», — сел в автомобиль и уехал в аэропорт.
Самолет взлетел вскоре после полуночи. Я не мог уснуть. Думал об Элис и Джанель, уютно устроившихся на больничной кровати. Я радовался, что Джанель не одна. И еще радовался тому, что прилечу домой рано утром и смогу позавтракать с женой и детьми.
Глава 39
Я никогда не признавался Джанель в том, что ревность моя базировалась не столько на романтике, сколько на прагматизме. Я перечитал множество романтических историй, но ни в одной не сумел найти признания того, что женатый мужчина требует от любовницы верности из боязни подцепить триппер или чего похуже и наградить нехорошей болезнью жену.
Наверное, по той причине, что в романах женатик обычно лгал любовнице, заявляя, что больше не спит с женой. Выходило, что он мог дважды провиниться перед женой: не только изменить ей, но еще и нанести ущерб ее здоровью. Однажды я поделился своими соображениями с Джанель и заработал ее мрачный взгляд.
— А как насчет того, что ты подцепишь эту самую болезнь от жены и наградишь ею меня? Или, по твоему разумению, такое невозможно?
Мы не ссорились, но играли в ссору, то есть вели дуэль разумов, допускающую использование таких видов оружия, как юмор, чуть-чуть жестокости, но не грубость.
— Очень даже возможно, — ответил я. — Но вероятность этого гораздо меньше. Во-первых, моя жена — набожная католичка. Во-вторых, она добродетельна. — Я поднял руку, предупреждая протесты Джанель. — И, в-третьих, она старше, не так красива, и шансов найти любовника у нее гораздо меньше.
Джанель расслабилась. Нравилось ей, когда речь заходила о ее красоте. А я, улыбнувшись, продолжил:
— Но ты права. Если б моя жена заразила меня, а я — тебя, я бы не чувствовал за собой вины. Все было бы нормально. Мы просто получили бы по заслугам, потому что и ты, и я — преступники.
Джанель тут же взвилась:
— Я не могу поверить, что ты это сказал. Просто не могу поверить. Я, возможно, преступница, но ты всего лишь трус.
В другую ночь, в предрассветные часы, когда мы — такое случалось часто — не могли заснуть, хотя пару раз ублажили друг друга и выпили бутылку вина, я рассказал ей о своем детстве в сиротском приюте.
Ребенком я заменял магию книгами. В общей спальне, поздно ночью, страдая от одиночества, с помощью книг я убегал в другие, придуманные кем-то миры, а потом создавал свой, еще более фантастический. В десять, одиннадцать, двенадцать лет я больше всего любил романтические легенды о Роланде, Шарлемане, Диком Западе, но особенно — о короле Артуре, его Круглом столе и храбрых рыцарях Ланселоте и Галахаде. В моих фантазиях Арти превращался в короля Артура и имел на это полное право, потому что его отличали честность и чувство справедливости, свойственные королю. Я этими качествами похвалиться не мог. С детства я ставил на хитрость и умение заглянуть вперед, ни на миг не сомневался в том, что смогу управлять собственной жизнью с помощью магии. Вот я и полюбил мага короля Артура, Мерлина, который знал все о прошлом, настоящем и будущем, был мудр и бессмертен.
Именно тогда я научился буквально перемещаться из настоящего в будущее. И пользовался этим приемом всю жизнь. Ребенком в сиротском приюте я видел себя молодым человеком, окруженным умными, начитанными друзьями. Я переносил себя в роскошную квартиру и на диване в этой квартире занимался любовью со страстной красавицей.
Во время войны, стоя в дозоре или сопровождая тыловую колонну, я представлял себе, как в увольнительную приезжаю в Париж, ем лучшую еду, сплю с лучшими шлюхами. Под артиллерийским обстрелом я мог магически исчезнуть и оказаться в лесу, у мирно журчащего ручейка, с любимой книгой в руке.