Дурилка. Записки зятя главраввина

Меняйлов Алексей

Психологи говорят, что актер — это не профессия, а диагноз. Действительно, после подмостков сцены, на которой актер перевоплощался, — безразлично в кого, в Ромео, Отелло или Гитлера со Сталиным, — он возвращается в ту жизнь, которую позволяет себе создать сам. Всякий нормальный человек, сталкивавшийся с частной жизнью актеров, приходит к выводу о ее ненормальности. «Садо-мазохизм, — констатируют психиатры и уточняют: — Эксгибиционизм». От себя же мы добавим, что садо-мазохизм и эксгибиционизм (навязчивое стремление демонстрировать себя и часто — свои половые органы), почти синонимы, смягченные обозначения близких симптомов уже известного нам явления — некрофилии. Извращения существуют не сами по себе, не изолированно от остальных событий жизни — они проявление больного состояния души. Сами же о себе актеры, в особенности более других признанные, говорят, что они упиваются самым наибольшим из удовольствий — властью над людьми. В их силах заставить зал чувствовать все, чего пожелают: радость, жалость, стыд, унижение, страх, гадливость… Власть над людьми — вот главное удовольствие актера, даже играющего так называемые «возвышенные

образы».

Каким же образом им удается, выражаясь языком Станиславского, добиваться того, чтобы им верили? А все тем же самым, что и Джамшеду, когда он соврал, что «спокойное место есть» — подсознательным психо-энергетическим. В мемуарной литературе подчас можно найти воспоминания о «великих» актерах, которым удавалось «создать образ» без единой реплики, а «одним лишь жестом», «мановением руки» заставить зал взорваться восторженными аплодисментами. Якобы одним лишь жестом. Самым великим актерам вообще ничего не надо делать — все и так впадают рядом с ними в состояние безудержного восторга.

Не всем актерам это удается, из чего следует, что понятие «актер» — диагноз вероятностный, т. е. яркие некрофилы среди них не все, но процентное их в этой профессии содержание выше, чем в среднем по населению. Одни оказались притянутыми к этой профессии под влиянием некрофилогенной культуры, высот «профессионализма» достичь не в силах, и, устав слушать обличения в «бездарности», могут сменить род занятий.

Итак, некрофилы некоторые профессии предпочитают, поскольку определенные виды занятий позволяют им не только обеспечивать себя материально, но и психически самовыразиться, получить должность, под видом исполнения которой они обретают желанную власть над людьми. Это, например, как мы уже сказали, — актеры. Это — военные: люди, которые профессионально облекли свое стремление к смерти в своеобразную ее форму — муштру, превращая и своих подчиненных, и себя в некий лишенный общения с Богом винтик огромного механизма. А коль скоро многие военные — некрофилы, то нечего и удивляться тому, что среди них при доступности женщин столь часты случаи половых извращений, скажем, гомосексуализма. Гомосексуализм в Библии осуждается не за оригинальность способа, а за то, что это проявление нежити, некрофилии, греха. Осуждается некрофилия, а гомосексуализм — лишь одна из ее форм.

С военных удобно начать изучение привычной гримасы принюхивания. Удобней всего это делать, когда военный (желательно, старший офицер) погружен в собственные мысли и перестает замечать окружающих — при этом наигранные выражения исчезают, и открывается его истинное лицо. Военные ратуют за дисциплину, то есть со страстью создают иерархические системы, в которых наиболее полно проявляются их садо-мазохистские потребности: с одной стороны, перед начальством он ничто, полное г…, с другой, с подчиненным — всесильный господин, по своему произволу могущий надругаться или возвысить нижестоящего, который в этот момент есть г…

Тут, пожалуй, есть смысл вспомнить, что лучший военный Второй Мировой войны, фюрер Адольф Гитлер, во время Первой Мировой был рядовым, затем ефрейтором и характеризовался как исполнительный, дисциплинированный солдат, его награждали за отвагу в бою. Так вот, поучительно знать, что будущий кумир германского народа — не только черни, но и военных, врачей, актеров и так называемых ученых — во время Первой Мировой войны был исключен из списков на присвоение очередного звания, как отмечено в документах тех лет, из-за высокомерного отношения к товарищам и раболепства перед начальством (Фромм).

Но не только военные тяготеют к созданию иерархий. Это еще и администраторы всех родов и видов, т. е. отдающие приказания и приказания получающие. То, что начальники не могут ничего создать, — не секрет, наблюдения же за особенностями их поведения в быту, в частности в сексе, еще более расширяют наши познания о некрофилии.

Прежде, чем мы продолжим перечень профессий, наиболее предпочитаемых некрофилами, — а почему выявить эти профессии чрезвычайно важно, будет ясно из дальнейшего, — следует выяснить, сколько же их, некрофилов, среди нас. Некрофилов можно разделить на ярких и неярких. Яркие и проявляют себя ярко: в убийствах, расчленениях, сексуальных контактах с собственно испражнениями и с системами, с испражнениями связанными; проявляют себя в патологическом стремлении к власти, в бурном интересе к вестям о расчленении тел, в идолопоклонстве металлическим (т. е. мертвым) конструкциям вообще, а к ажурным и геометрически «правильным» — в особенности, и т. п. Людей, проявляющих признаки яркой некрофилии, по цитируемым у Фромма исследованиям, до 15 %. По некоторым другим косвенным данным — их треть. По оценке Хаббарда, ярких некрофилов (угнетателей ближних), которых он называет по американской традиции — антисоциальными личностями — 20 %. Это — «неподдающиеся», их бесполезно лечить психотерапевтически, во-первых, потому, что они попросту измениться не в состоянии, ведь желание и готовность улучшить себя — это достаточно большой плод души, а, во-вторых, работая с ними, одиторы, как замечено, от обессиливания попросту начинают болеть, а потому помочь не в силах.

20 %! Это очень много. Это — каждый пятый! А раз каждый пятый, то это значит, что если вы оказались в толпе, на митинге или в автобусе в час пик, то к вам непременно прижимается хотя бы один яркий некрофил. Минимум один! Если же вы из середины автобуса пробирались к выходу, то к вам их прикоснулось несколько. Но не следует заблуждаться, что богатые, которые в автобусах не ездят и демонстративно пользуются всем тем, что позволяет им казаться «независимыми», лучше ограждены от омертвляющего поля некрофилов. Вовсе нет. Как раз-то среди них, среди богатых, ярких некрофилов больше всего. И среди тех, кто добивается близости с ними — тоже. Скажем, супруга: только самая яркая некрофилка сможет победить конкуренток в борьбе за возможность растранжиривать его деньги. (Это, разумеется, упрощение. Деньги — аргумент, преимущественно, логического мышления. На самом деле «самая яркая» оказывается рядом с богачом еще до того, как у него впервые появились по-настоящему большие деньги. А большие деньги, очевидно, появляются лишь у определенного типа людей — у того, кто может других заставить /в прямом смысле/ на себя работать, и у того, кто в состоянии заставить партнеров поверить, что предлагаемое им распределение доходов справедливо. Это «умение заставить» женщинами легко подсознательно распознается и определенным их типом особенно ценится. Да, теми самыми, кто может заставить конкуренток потесниться.)

20 %! Это значит, что в вашей жизни к вам прижимались сотни ярких некрофилов, каждый из которых в состоянии нанести вам (и нанес!) психоэнергетические травмы. Возлюбленная из светлой части нашего повествования из-за своей сверхчувствительности получала травмы разве что не от всех встречных и поперечных некрофилов, и на работе тоже. Ее психоэнергетические травмы связаны преимущественно с людьми внешними, чаще случайными.

А вот у нашего Психотерапевта иначе. У него, судя по сумме данных, к подавляющим индивидам относятся и мать, и мать матери, и жена дяди. Дядя П. (брат матери) в выборе себе жены должен был остаться верен своей матери и сестре — он и остался: его жена, похоже, по мощности болезненного влияния превосходила их обеих. И вот дядя, участник двух войн, защищавший Родину на фронте с первых дней войны с немецкими некрофилами, а спустя четыре с лишним года бравший Берлин, вернувшийся с войны живым и невредимым, всего в пятьдесят лет умер в постели ночью от разрыва сердца. Разумеется, сказалась и война, и трудное детство, но, очевидно, что при прочих равных условиях, окажись он неверным своей матери и сестре и женись на женщине, которая бы ему не изменяла и в силу черноты души не наносила травм, то жил бы он и дольше, и иначе. Кстати, и наш Психотерапевт в 36 лет из-за травмы, полученной от жены дяди, оказался на грани смерти: неделю не ел и не спал, и за эти несколько дней поседел, пока не прибег к психокатарсической помощи (эту ожившую травму он получил, когда ему было 6 лет). Подобную многолетнюю, в данном случае в 30 лет, отсрочку в проявлении невроза Фрейд называл латенцией. Действительно, часто до первого особо разрушительного проявления стародавнего невроза могут пройти десятки лет. В сущности, латенция детских неврозов — явление настолько распространенное, что можно, видимо, принять ее как обязательную форму эволюции детских травм.

Итак, всякому человеку для обретения полноты здоровья необходимо освободиться от всех травм, когда б они ни были получены.

Из четырех женщин ближайшего окружения нашего Психотерапевта (бабушка, мать, сестра и жена дяди) три — яркие некрофилки. Соответственно, брак с яркой некрофилкой для П. был неизбежен. Что и произошло. Затем развод (по ее инициативе) — и новый брак, естественно, тоже, как впоследствии выяснилось, с некрофилкой. Менее истеричной, но более яркой, скорее даже ярчайшей. Желание понять причины неудачных браков привело его к изучению психокатарсиса. Поиски познания истины (а ее познание делает человека независимым) подавляющие женщины не прощают — развелась с будущим П. и вторая. Теперь психокатарсис открывал путь к биофильной спутнице. Но о том, как, почему и каким образом стало возможно это сближение, несколько позже.

Все приведенные выше соображения необходимы единственно для того, чтобы обратить внимание читателя на количество присутствующих в нашей жизни ярких некрофилов. Их много. 20 %!!! И вновь обратите внимание: 20 %!!! В свое время Ал, изучая по книгам проявления некрофилии вообще и в сексе в частности, на цифровое значение внимания не обратил и воспринял явление некрофилии как некий курьез, как редкое заболевание, свойственное преимущественно главам правительств и обитателям моргов и психиатрических лечебниц [1] . Каково же было его удивление, когда он все чаще и чаще стал замечать симптомы яркой некрофилии то у одного знакомого, то у другого. Чем более человек был «социально значим», то есть, если он был военным, актером или руководителем любого ранга, тем больше была вероятность обнаружить у него, как у подавляющего индивида, симптомы яркой некрофилии. Естественно, эти наблюдения обусловили вывод о том, что некоторые профессии представлены в большинстве своем яркими некрофилами. Да, целые профессии. И это не удивительно — 20 %!!! Некрофилы участвуют, наверное, во всех видах деятельности, но есть профессии, где их содержание существенно выше, чем в среднем по населению.

1

Этим он продемонстрировал свойство людей, даже читая книгу специалиста, подчиняться авторитету анонимному, негласному — неизвестному (конформизм). Действительно, именно так называемое общественное мнение «полагает», что некрофилия — это заболевание, которое проявляется в отклоняющемся поведении только одного рода — в совокуплении с трупами. Однако, прошел уже не один десяток лет, как психологи, начиная с Мигеля де Унамуно, расширили понятие «некрофилия» до целого комплекса психологических феноменов деструктивной личности вообще. В сущности, можно говорить, что в прежнем значении непосредственной «любви» к трупам этот термин со времен Мигеля де Унамуно не употребляется. Справедливости же ради надо заметить, что в современном смысле термин «некрофилия» ввел в употребление, как это ни покажется на первый взгляд странным, не Мигель де Унамуно, а товарищ Ленин. (Это исторический факт, что Ленина вдруг начинал «любить» и поклоняться всякий (!), кто оказывался в поле его влияния. Те же, кому повезло, кто рядом с пролетарским вождем не оказывался, чувств первых не понимали. Так ли уж случайно, что именно некрофил Ленин обогатил язык таким словом?) Ярчайшие же труды по исследованию некрофилии написал Эрих Фромм. В начале своей научной деятельности в школе психоанализа Фромм противопоставлял идеям Фрейда воззрения, основанные на модном в тот период понятии «инстинкт самосохранения». К счастью, каждый будущий психоаналитик, по установленному Фрейдом порядку, сам проходил курс психоаналитического лечения, в результате которого хотя бы отчасти освобождался от неадекватности мышления. Через эту процедуру прошел и Эрих Фромм, после чего и обогатил человечество трудами по некрофилии.