Дурная компания
Шрифт:
– Это что еще за заговор?
– выкрикнули из зала.
– Информирую вас, товарищи. Вот на этом листочке, - директор потряс бумажным листом, - содержатся инструкции всем ученым-евреям нашего Института стараться захватить руководящие посты, пользуясь свободой и демократией, стараться продвигаться в дирекцию, оттеснять от руководства сотрудников - неевреев, распределять фонды заработной платы и финансирование исследований, действовать в интересах государства Израиль….
– Вот это да! Не дождутся!
– зал возмущенно гудел.
– Да, граждане, мне просто стало
– У нас в последнее время сложился даже стереотип, что евреев в России только и делали, что притесняли, а Израиль это просто замечательное государство. Да я и сам так уже думал. Но что прикажете делать, когда видишь перед собой такое? Все-таки мы с этими людьми родились в одной стране, работали бок о бок долгие годы, и вот националистический дух, чувство своего превосходства над окружающими, подогреваемое сионистской пропагандой, ударило им в головы и заставило их объединиться в какую-то просто-таки волчью стаю.
– Что за чушь!
– на этот раз кричал старый профессор Войцевич, но его голос с трудом прорывался сквозь басовый гул, издаваемый толпой раскрасневшихся людей.
"Как рой шмелей," - автоматически отметил Академик. Он потерял дар речи и никак не мог поверить в реальность происходящего, судорожно щипая себя за руку.
– Кстати, как ни грустно мне это признать, Григорий Семенович допустил и нарушения уголовного законодательства, - продолжил директор.
– У нас есть свидетели, что ценные металлы, используемые в его отделе, были им проданы с целью личного обогащения, в частности для строительства дачного дома.
– Нахапали, господа ученые!
– нагло прокричал кто-то басом.
– Как вы смеете!
– это кричал Володя, хриплый голос его сорвался.
– Заткните этому сопляку глотку!
– прорычал тот же хамоватый бас.
– Вы не смеете, уберите руки!
– Володя кричал, но несколько парней с ухмылкой скрутили его и вытолкали за дверь. В зале стало шумно.
– Разрешите мне сказать!
– со своего стула с гневным криком, опираясь на палку, поднялся старик Войцевич. Он был последним живым классиком, сохранившимся в Институте, и разгоряченный зал неожиданно замолк.
– Я лично не верю в эти нелепые, сфабрикованные обвинения. Да все евреи уже давно уехали, посмотрите по сторонам, господа хорошие, я смог насчитать всего семь или восемь человек, включая Григория Семеновича.
– И семерых хватит!
– иронично выкрикнул кто-то из зала.
– Позор нашему Институту. И дирекции прежде всего. Какой же может быть заговор, да еще с листовками и с прокламациями?
– Войцевич покрутил пальцем у лба.
– Они же не идиоты. Это мы с вами, сидящие в этом зале и всякая мразь, которая у нас завелась с легкой руки дирекции, вот кто идиоты. Стыдно! И еще. Только что доброе имя Григория Семеновича было омерзительным образом очернено. Я очень хочу напомнить присутствующим, что научная школа, созданная в стенах этого здания, во многом обязана этому человеку. Как бы то ни было, давайте не забывать, что благодаря ему созданы принципиально новые направления Российской науки.
– А я так не считаю!
– со своего места вскочил лысый мужчина с плоскими, как у судака, глазами и с брюшком. Он недавно стал заведующим одной из лабораторий, и академик не вполне был уверен, чем именно он занимается.
– Если он даже и крупный ученый, это не дает никому, даже академику, права красть деньги у окружающих. А уж эта история с Израилем и с листовками совсем ни в какие ворота не лезет! Мы получаем зарплату от государства не для того, чтобы плоды наших трудов уплывали за рубеж! Достаточно уже Россия настрадалась, сколько вот таких выучили, а они или удрали и греются теперь под пальмами, или плетут заговоры за нашими спинами!
– Правильно!
– хрипло крикнул кто-то.
– Ну хватит, надоело уже!
– с издевкой раздалось в ответ.
– Если бы смог, давно бы и сам смотался финики жрать.
– Не мешайте!
– зал зашумел.
– Дайте мне сказать!
– Академик вдруг почуствовал себя совершенно спокойно. Он встал, выпрямился и подошел к трибуне. Наступила тишина, пронзительная и неправдоподобная.
– Я хотел начать свое выступление с последних результатов, полученных нашей группой. Но думаю, что это излишне. Большинство из присутствующих в зале этих результатов просто не поймут в силу крайне скудных умственных способностей.
– Ну, полегче на поворотах!
– Недовольный рокот возмущения поднялся и начал нарастать.
– Еще я хотел выразить свое крайнее неуважение к членам Ученого Совета, разыгравшим это омерзительное представление. Да, я вас не уважаю! Вернее, я питаю глубочайщее уважение к нескольким порядочным людям, еще оставшимся в стенах нашего Института. Я полон уважения и благодарности к профессору Войцевичу. Я знаю, что в этом зале есть люди, понимающие, что стали невольными участниками омерзительного спектакля, разыгранного дирекцией. К сожалению, боюсь, что они находятся в абсолютном меньшинстве.
– Прекратите! Возмутительно!
– выкрики раздавались тут и там.
– Мне наплевать на ваши угрозы, ваши обвинения и ваши решения. Я счастливый человек, так как успел застать те времена, когда в Академии Наук еще работали интеллигенты. Хотя они всегда были в меньшинстве. А вы и вам подобные могут и дальше продолжать оставаться подонками! Я заявляю, что немедленно ухожу из Института, так как работать в этой атмосфере мне просто противно и я более не считаю это для себя возможным.
– Григорий Семе…
– Неважно. Вы меня больше не увидите! Жаль только ребят. Быть может, у кого-нибудь из вас хватит совести подумать о молодом поколении, которое входит в науку, изгаженную вашими испражнениями!
В зале засвистели. Академик набрал в грудь воздух и четким, строевым шагом подошел к двери и, выйдя, громко ею хлопнул. Он спустился в свой кабинет, вытряхнул из стола письма, оттиски последних статей, сунул под мышку пару любимых книг и стремглав вышел из здания под нагловатую ухмылку красномордого вахтера.