Дурная компания
Шрифт:
– Ефим, ну что вы, он же помогал все установки автоматизировать, день и ночь работал.
– Листен, Листен, Листен!
– Ефим недовольно скривился.
– Он твоему любимому академику только вред нанес. Врезал бы ему вовремя, у того глядишь и мозги бы на место встали. А он со всем соглашался. А сейчас? Предать его решил, ноги уносит, подлец!
– Ефим, - я перестал понимать, что происходит, перенесясь из вечернего города, испещренного каналами и мостами на плоский американский континент.- Но вы же его сами перевели к Борису.
– Ну и что? Перевел, да, а он сидел тихо, как мышка, ничего никому не рассказывал, а теперь решил
– Ефим передернулся.
– И тут, только я его придавить хотел, как он взял и уполз! Ловкий, подлец, как рыба с крючка сорвалась! Вильнул хвостом и удрал, черт его возьми!
– Президент начал разочарованно покачивать головой как рыболов, упустивший желанную, жирную добычу, уходящую в морские глубины.
– Он случайно грин-кард выиграл, Ефим, это же лотерея.
– Ничего случайно не бывает!
– Ефим взревел.
– Он как змея сидел тихонько, почву готовил! А на вид такой интеллигентный! Удрал, как крыса с тонущего корабля, на любимого академика ему насрать! И каков подлец, ты знаешь, это его лучше всего характеризует, - Ефим презрительно посмотрел на меня.
– Взял, спиздил объектив, выдрал его прямо из установки и домой унес!
– Какой объектив?
– Я ничего не понимал, потому что солнце уже опустилось над Дворцом дожей. Голуби слетались к фонтану, туристы, освещая площадь вспышками фотоаппаратов, пытались запечатлеть ускользающую в будущее историю, и на высокой башне на площади Святого Марка били часы.
– Я тебе расскажу какой!
– Ефим покраснел, и руки его затряслись от негодования.
– Из установки, которую они с этим жлобом, с Гришей собирали. И ведь, подлец, у меня разрешения спросил, говорит - Ефим, можно объектив домой забрать, он от моего фотоаппарата. Что я ему мог ответить? Хрен с ним, мы Минолту купим, подумаешь сотня долларов… Но мне принцип важен, как он мог его из установки вынуть!
– Ефим, но ведь это же его объектив!
– Я вдруг вспомнил, как пылающий энергией Гриша требовал срочно вставить в установку объектив, и Олег разобрал свой старенький, привезенный из Москвы фотоаппарат "Зенит".
– Листен, Листен, ты что думаешь?
– президент зло сверкнул глазами, и я решил больше не затрагивать эту болезненную тему.
– Да этот объектив мне на хер не нужен! И установка эта никому не нужна! Дело в принципе! Ты пришел на работу, ты работаешь, сделал установку. И вот решил сбежать, как ты можешь систему разорять? Он, мерзавец, схватил, выкрутил его оттуда со скрипом, скрежетом, положил в свою поганую сумочку и унес ноги! Это, ну с чем тебе можно такое сравнить?
– Ефим задумался, неожиданно лицо его приобрело вдохновленное выражение, и он начал излагать: - Ты представь, ты спаял плату, поставил в нее транзистор, а уходя, пришел, мол, идите вы все к черту, схватил его и вырвал с мясом, так что в плате остались дырки и куски проводов!
– Ефим задрожал от гнева и возмущения.
– С мясом, как живую плоть! Разбирайтесь, мол, сами, а мне на вас на всех насрать. Нет, он подлый, непорядочный человек. А академика я выгоню!
– Ефим, у него же инфаркт будет!
– Ну и хер с ним, пусть будет! А что я могу поделать, он меня раздражает!
– Ефим раздраженно развел руками, фыркнул, повернулся и ушел. .
"Гондолы… - подумал я, вспомнив о ней.
– Она сейчас ходит там, у моста вздохов, пахнет кофе, а волны плещутся у причала, звонят колокола и испуганные стаи голубей поднимаются вверх с площади Святого Марка".
– Каким-то странным образом эта мысль успокоила меня, и то, что происходило там, далеко, казалось настоящей жизнью, тогда как безумие происходящего вокруг более не волновало меня.
После поспешного ухода Олега, сунувшего в карман злосчастный объектив, комната опустела. Академик старался не выходить из нее, день и ночь следя за удивительными событиями, происходящими в колбочках. Иногда снизу вверх поднимался один пузырь, стоило немного изменить температуру и уровень возмущений, как бурление становилось хаотичным, сорвавшийся пузырь с газом увлекал за собой новые, они поднимались к поверхности жидкости, вызывая все новые и новые всплески, на экране компьютера проскакивали столбики цифр. Эти цифры напоминали академику об Олеге, который судорожно, последней ночью перед своим уходом заканчивал тайком писать измерительную программу.
В прозрачных склянках происходили удивительные процессы, и академик работал с увлечением, забывая обо всем на свете, выбегая в соседнюю комнату только для того, чтобы налить себе кофе, который он выпивал с бутербродами, принесенными из дома. Ранним утром академик прокрадывался в комнату и закрывал дверь, а ночью торопливым шагом выходил на улицу, вдыхал полной грудью прохладный воздух, садился в машину и выезжал на пустынную автостраду, освещенную тусклым светом придорожных фонарей.
Время от времени он с досадой вспоминал о том, что статья так и не закончена. Он сознательно торопил себя, пытаясь поставить все новые и новые эксперименты, возвращаясь к старым результатам и с удивлением обнаруживая, что масштабы его открытия расширяются, охватывая все новые и новые области.
Билл так и не перезвонил ему, только прислал вежливое письмо с просьбой сообщить экспериментальные параметры, что академик и сделал. Он набирал его телефон несколько раз, но секретарша все время отвечала, что профессор находится на конгрессе или в зарубежной поездке. Несколько звонков другим знакомым также не принесли никакого результата, люди вежливо здоровались, обещали помочь и мгновенно исчезали. Один из них, неоднократно встречавшийся с академиком на научных симпозиумах, вообще отказался разговаривать. Секретарша долго выясняла, кто и зачем звонит, отключалась от линии и переговаривлась с шефом, снова просила подождать, затем взяла телефон академика и пообещала, что ему обязательно перезвонят. Никакого звонка не последовало, и академик с мрачным удовлетворением накинулся на работу, совершенно прекратив свои поиски.
"К чертовой матери!
– думал он.
– Вернусь в Москву, напишу статью, высплюсь, схожу в лес, и душа отдохнет. И пусть они сидят в своих аккуратных чистеньких домиках, в университетах с зелеными лужайками, пишут, высунув языки, бесчисленные и бессмысленные пухлые заявки на финансирование, с вежливым видом пытаясь подсидеть друг друга и не отвечают на телефонные звонки, если это только не приносит им выгоды. Все равно я не хочу такой науки, это не наука, а фабрика, что-то вроде Пусика, может быть, чуть более приличная и чинная, но отнюдь не украшенная взлетами духа, этой удивительной и магической атмосферой творчества и открытий, прекрасным общением, вдохновением, людьми с красивыми лицами и горящими глазами, от одного вида которых на душе становится тепло и понимаешь, что жить с ними вместе -счастье…