Дурные приметы

Пронин Виктор Алексеевич

— Так — протянул Евлентьев. — Это что же получается, что ты убийца, тебя ищет милиция, ищут дружки этого покойника. Получается, что появляться тебе нельзя не только в самом Одинцове, но и в районе Белорусского вокзала, потому что там всегда полно жителей из этого городка. Составлен твой словесный портрет... Рост, внешность, возраст...

— Получается, — продолжал тянуть Евлентьев, пытаясь осознать все, что сказал ему Самохин. — Получается, что...

— Тебе нельзя больше ходить в этой куртке, в этой шапочке... Тебе надо купить темные очки и сходить в парикмахерскую. Иначе дружки этого

покойника опознают тебя мгновенно. Дадут показания. И все их слова будут иметь юридическую силу. Ты когда-нибудь привлекался к уголовной ответственности?

— Что?

— Тебя судили? Ты сидел?

— Ты что?!

— Виталик, давай договоримся... Я задаю вопросы, а ты отвечаешь. Ты задаешь — я отвечаю. А лишних слов мы с тобой произносить не будем. Не будем материться, вскрикивать, постанывать, попукивать... Договорились? Единственно, на что хватило Евлентьева, так это на слабый кивок.

— Отлично. Повторяю — ты сидел?

— Нет.

— И не привлекался?

— Нет. А почему обо всем этом ты спрашиваешь?

— В этом подъезде на перилах остались отпечатки твоих пальцев. Помнишь, какие там перила? Железные уголки, покрытые пластмассовой лентой. Вот на этой ленте все и отпечаталось. Хмыри, которые пристали к тебе, оказались не такими уж и дураками — они тут же блокировали лестничный пролет, а когда подъехала милиция, снять отпечатки с этих перил не составляло никакого труда. Теперь тебе нельзя вести себя плохо... Даже если попадешься на карманной краже, даже если украдешь бутылку водки из киоска и тебя задержат... Твои пальчики тут же скажут следователю, кто ты есть на самом деле.

— А кто я есть на самом деле? — спросил Евлентьев, даже не понимая собственного вопроса.

— Убийца, — негромко, без выражения произнес Самохин.

Евлентьев повернулся к нему и только сейчас заметил, что тот вряд ли спал в эту ночь. Щетина на подбородке, мешки под глазами, даже сама кожа лица выглядела усталой. Руки Самохина тяжело лежали на руле, на Евлентьева он почти не смотрел, и казалось, его больше интересовал костер у старушек, который наконец разгорелся, и слабое пламя принялось лизать пластмассовые бутылки из-под воды, из-под водки, из-под каких-то масел.

— А ну-ка дай сюда свое оружие! — сказал Самохин. И, взяв у недоумевающего Евлентьева черный цилиндрик, вышел из машины. Подойдя к костру, он бросил туда баллончик. Взрыв раздался, когда Самохин уже сидел в машине. Старушки вздрогнули, залопотали что-то по-своему, опасливо глядя на разбросанный костерок.

— Зачем? — спросил Евлентьев.

— Улика... Теперь, старик, тебе всю жизнь придется заниматься только одним — уничтожением улик. Ты будешь всю жизнь уничтожать их дома, на улице, в магазинах, постоянно и неустанно, постоянно и неустанно.

— Понял, — кивнул Евлентьев. У него было такое ощущение, будто прямо у ног вдруг неожиданно разверзлась темная пропасть, и он не может сделать назад даже шага, под ним осыпается земля, летят вниз мелкие камешки, а его ботинки уже скользят, скользят вниз.

— Не все ты понял, старик, не все... Я ведь тоже подзалетел.

— А ты почему?

— Я послал человека, а мой человек совершил убийство. Не за тем ли я его и посылал? Что мне

отвечать господину, который живет в этом доме? Не думай не отвечай... Эти ребята берут меня за яйца, подвешивают к суку и спрашивают — кто убил? И уточняют, что висеть я буду долго-долго... Что мне им ответить, старик?

— Скажи, что твой человек здесь ни при чем.

— Правильно. Молодец. Мыслишь здраво. Я так и сказал.

— А они?

— Проверим, говорят.

— Что же делать?

— Ты помнишь, что мы отвечали на этот вопрос, когда пацанами были? Помнишь?

— Что-то не очень...

— Когда кто-то спрашивал, что делать, мы отвечали — пердеть и бегать. Очень точный ответ. Нам с тобой в ближайшее время и предстоит заняться именно этим.

— Похоже на то, — согласился Евлентьев, но неуверенно, без убежденности, будто все еще в чем-то сомневался, не до конца верил. Это его настроение сразу почувствовал Самохин.

— Да? — Он остро глянул на Евлентьева. — Тебе что-то непонятно? Послушай меня. Жизнь, которой ты наслаждался еще вчера, кончилась и больше не вернется.

Ты не сможешь торговать в электричках, потому что тебя опознают в первый же день. Не сможешь больше шататься по Белорусскому вокзалу, тебе придется подбирать другие станции метро, другие вокзалы, другие троллейбусные и трамвайные маршруты... Согласен?

— Похоже на то, — повторил Евлентьев. Его не оставляло ощущение, что Самохин говорит не главное. Да, он убедительно обрисовал положение, в котором оказался Евлентьев, все это так... Но лишь в том случае, если тот мужик действительно умер... И он спросил, ломая течение разговора:

— А отчего умер тот мужик?

— От удушья. Когда ему в глотку хлынула струя газа, он не мог продохнуть...

Какие-то спазмы наступили.

— Надо же...

— И еще, старик... Только два человека знают о том, что случилось. Ты и я.

Упаси тебя Боже сказать об этом кому-либо. Даже во сне не вздумай проболтаться.

Все это касается и меня. Лишь в этом случае у нас с тобой есть небольшая надежда подзадержаться на свободе. Согласен?

— Но ведь надо же на что-то жить?

— Об этом мы с тобой уже договорились. Все остается в силе. Кстати, вот пятьсот тысяч... Это твой вчерашний гонорар.

Евлентьев помедлил, пытаясь понять, что происходит, нет ли здесь подвоха, не ставит ли он себя в какое-то странное положение, но, так и не придя ни к чему, деньги все-таки взял.

— Пересчитай, — сказал Самохин.

— Зачем?

— Деньги любят, когда их пересчитывают.

— Да? — удивился Евлентьев и послушно перебрал пятидесятитысячные купюры.

Их оказалось десять. Повертев в пальцах, он сунул деньги в карман.

— По правде говоря, я ни фига не понимаю! Не понимаю, что происходит! Пакет в почтовом ящике, труп на ступеньках, деньги, которые ты мне даешь... Ведь и козлу понятно, что я их не заработал!

— На то он и козел, — улыбнулся Самохин. — Послушай, старик... А тебе понятно положение, когда человек месяцами, годами, всю жизнь ходит на работу, ничего не делает, во всяком случае, ничего полезного, но исправно получает зарплату, премии, выходит на пенсию, по праздникам надевает ордена и медали...