Дурные приметы
Шрифт:
Дальнейшие слова передачи успокоили Евлентьева, и он облегченно перевел дух. Старикашка, не показанный, правда, на экране в целях безопасности, настаивал, что это была какая-то иномарка темного цвета, Wo в ней сидели двое.
Один, видимо, стрелял, второй поджидал сообщника в машине с заведенным мотором.
По рассказам старикашки составили подробный словесный портрет, и тут же, в передаче, итог усилий милицейских художников был показан на экране. Ев-лентьев увидел громилу с тяжелым взглядом, короткой черной бородой, с массивным подбородком и выступающими
— Пока нет оснований впрямую обвинять чеченцев в совершении этого кровавого преступления, — заявил ведущий передачи, — однако, насколько нам известно, следствие активно изучает документы пострадавшего в поисках финансовых связей с Чечней.
Евлентьев досмотрел до конца, осторожно, будто за ним уже наблюдали с подозрением и пристальностью, перевел дух и только тогда обратил внимание, что младший Варламов опять допрашивает Зою о ее потусторонних приятелях, а та, порозовевшая и признательная за внимание к ее персоне, снова и снова рассказывала, как однажды ночью колыхнулась занавеска на ее окне и вошло существо с туманными неясными очертаниями, бесшумно приблизилось к ней сгустком темноты, и она почувствовала прикосновение мягкое, холодное и безжалостное.
Замерев от ужаса и не в силах произнести ни звука, Зоя ждала, что будет дальше, а дальше началось такое, от чего она вот уже несколько лет прислушивается к себе — не завелось ли в ней какое-нибудь инопланетной существо.
— Вы сколько выпили в тот вечер? — хохотал Миша, встряхивая кудрями и призывая всех присоединиться к его веселью.
— За свои пили, — потупилась Зоя.
— А пастух?
— Что пастух?
— Он признался в прелюбодеянии?
— Признается, как же, — вздохнула Зоя.
— А это туманное существо из межзвездного пространства? Напоминает о себе?
— Голоса его я не слышала, но во мне как бы прозвучали слова, внятно так, явственно... Но такая в них сила, такая мощь...
— Представляю, — обронил Варламов.
— Не представляешь, — Зоя печально покачала головой. — И говорит он... Мы, говорит, еще встретимся, и даже дату назвал, год... И место определил.
— И когда же все это произойдет? — Миша даже грудью к столу припал.
— Не скажу, — тихо ответила Зоя. — И не выпытывай. Как раз этого я никому не скажу.
Евлентьев молча взял бутылку с остатками водки и разлил по стаканам. Не веселили его сегодня межпланетные похождения Зои, внутри все было сжато, как в судороге. Слова в него проникали с трудом, и все, что видел он, казалось неживым, ненастоящим.
Снова и снова Евлентьев протискивался между гаражами, скользил по залитой мочой земле, снова вздрагивал и дергался в его руке короткоствольный «Макаров» и сыпались на землю со слабым, приглушенным звоном стекла из окон мордатого банкира. И опять
Ничего не спросила она у него в ту ночь, ничего не сказала, разве что самые простые, будничные слова, которые могла произнести в любой другой вечер.
— В ванную пойдешь?
— Да, надо бы...
— Есть будешь?
— Выпил бы чего-нибудь.
— Водка?
— Немного.
— Самохин звонил.
— И что?
— Сказал, что еще позвонит. Каким-то он нервным показался, не то перепуганный, не то рассерженный.
— Перебьется.
— Оставь туфли, я помою.
— Я сам.
— Оставь, сказала! Ты же не знаешь, где щетка! Наутро Евлентьев обнаружил свои туфли не просто вымытыми, а чуть ли не протравленными каким-то стиральным порошком. Такие туфли уже сами по себе могли вызвать подозрение чистотой при их поношенности. И он надел их тут же, пошел в магазин, забрел к художникам, пошатался по улице. Теперь на них и в самом деле не было мочи из гаражных щелей.
— Какой-то ты не такой, Виталик! — сказал Варламов.
— Маленько есть.
— Перебрал, наверно, вчера? — предположила Зоя.
— Маленько было, — не стал отрицать такой версии Евлентьев.
— Смотри, — сказала Зоя. — А то могу сходить...
— Сходи, — вяло кивнул Евлентьев и, порывшись в карманах, дал Зое пятьдесят тысяч.
— Ого! — воскликнул Миша восторженно. — Хорошо идет торговля?
— Идет.
— Богатеем не по дням, а по часам?
— Вроде того, — Евлентьев отвечал однообразно и как-то обессиленно. Не хотелось ему вступать в словесный перебрех, и он произносил слова, которые сами подворачивались, не задумываясь даже, насколько они неуместны.
— Ты чайку махани, — посоветовал Варламов. — Махани чайку-то... Оно и отпустит, оно и полегчает. А то, я смотрю, у тебя и в самом деле перебиты, поломаны крылья, а?
— И нет в моторах былого огня, — улыбнулся Евлентьев.
— Будет, — твердо заверил Варламов. — Так всегда бывает и со всеми... То нет огня, то он есть, то нет, то опять гудит из сопла так, что смотреть страшно.
Знаешь, что я тебе скажу... Всегда есть опасный соблазн настроение сегодняшнего утра, или вчерашнее состояние твоего кошелька, или ночные слова женщины продлить в будущее, дескать, наверное, так будет всегда, всегда будет пустота в душе, будет пуст твой кошелек и отношения с женщиной будут пусты и беспросветны.
— Если она останется.
— Значит, всегда будет пустота после ее ухода! — подхватил Варламов. — Чушь, Виталик. Так не бывает.
— А как бывает?
— Иначе. Жизнь течет, и все меняется. Сегодня я пью водку, а завтра буду писать Николая Чудотворца. Это грех, конечно, но что делать... Я покаюсь, помолюсь, и, возможно, Бог меня простит. Как ему не простить, кто-то ведь должен писать иконы, кто-то молиться, кому-то приходится пить водку... Некоторым удается поспеть и там, и там... У тебя что-то с Анастасией?