Душа и тело
Шрифт:
–Вчера я ехала домой, чтобы объявить тебе о намерении подать на развод, – мрачно усмехнулась я, получая какое-то извращенное удовольствие при виде непривычно растерянного Эберта, – вечером ты уже спал, а утром мне было не до этого. Простите, комиссар, что вам приходится наблюдать наши семейные конфликты, но я не могу не озвучить свое решение. Я развожусь с тобой, Эберт.
–Замечательно! – с неподражаемым сарказмом выплюнул мой муж, – тогда добро пожаловать в Хорнебург! И в самом деле, зачем такому гнусному похотливому животному блага цивилизации, обойдешься без отопления, канализации и воды. Не знаю только, согласится ли Хайнц пустить тебя в этот хлев, ведь платить за жилье тебе отныне нечем. Йенс сгниет в тюрьме, я не дам тебе ни цента, разве что пойдешь зарабатывать на жизнь своим телом…
–Выйдите, господин Штайнбах, иначе я вызову дежурного! – от дальнейшего
–Не то слово неуместно, – охотно согласилась я, постепенно обретая спокойствие, – мне нет оправдания, комиссар, но я не могла поступить по-другому.
–Сейчас я заполню ваши паспортные данные и вы поставите подпись на протоколе, – пальцы Берггольца быстро застучали по клавиатуре, однако, глаза продолжали сверлить меня испытующим взглядом.
–Зачем вы оговорили себя, Беата? – внезапно спросил комиссар, и у меня оборвалось сердце, – ваш муж ослеплен ревностью, поэтому он и поверил в ваши байки про любовную связь с Беккером, но я-то понимаю, что вы солгали. Вы, молодая, красивая девушка и Йенс Беккер? Я вам не верю, да и доказательств ваших романтических отношений вы скорее всего предоставить не сможете. Не для протокола, Беата, зачем вы на самом деле к нему ездили?
–Вы не поймете, – тихо отозвалась я излюбленной фразой Йенса, – какая разница, главное, я там была, и слышала, что Йенс не угрожал Ханне. Надеюсь, мои показания ему помогут…
– Ему поможет только стопроцентное алиби, – повел плечами комиссар, – например, если бы вы провели с ним всю ночь. А вы сейчас сами разрушили не только свой брак, но и всю жизнь. Несомненно, мы проверим все ваши сведения, установим причинно-следственные связи, если они имеются, проведем всестороннее исследование доказательств, но почти уверен, что ничего нового мы не выясним, в частности, не найдем никаких третьих лиц и так далее. Кроме того, вы должны знать, что еще час назад Йенс Беккер письменно признался в убийстве Ханны Леманн.
ГЛАВА XI
Из участка я вышла в пограничном состоянии между адекватным восприятием окружающей действительности и неумолимо приближающимся затмением разума. Я долго не могла сообразить, где вообще нахожусь и пустым, отсутствующим взглядом бесцельно озиралась вокруг, не узнавая ни этого города, ни этого мира. Я чувствовала себя разбитой и больной, меня то лихорадило от холода, то стремительно бросало в жар, а потом меня и вовсе скрутило в приступе неуправляемой тошноты, и я лишь невероятным усилием воли превозмогла рвотные позывы. Я ощущала острую нехватку воздуха, мучительное удушье разрывало грудную клетку, а яростная резь в желудке заставляла рефлекторно складываться пополам в безуспешной попытке облегчить страдания. Казалось, все мои внутренние органы слились в сплошной очаг нестерпимой боли, и я вот-вот рухну на землю, чтобы уже больше никогда не подняться. У меня не имелось в равной степени физических и душевных сил на продолжение борьбы, и сейчас я желала лишь одного – добраться до постели, скрутиться в позу эмбриона и элементарно отлежаться в спасительной тишине. Но как бы ни горько мне было это сознавать, подобная возможность мне отныне не светила, потому что с сегодняшнего дня я фактически осталась на улице в ненавистном городе, где каждый прохожий мог кинуть в меня камень, в чужой стране, так и не ставшей для меня второй родиной, в страшном мире, пронизанном жестокостью и ложью.
Я несколько раз вдохнула и выдохнула, смахнула выступившие на глазах слезы и, поглубже надвинув капюшон, шагнула навстречу своей новой жизни. Счет шел буквально на минуты, и я не собиралась транжирить утекающее сквозь пальцы время. Мне откровенно повезло, и я успела подчистую опустошить кредитку до ее неминуемой блокировки, и пусть не особо внушительную сумму мне предстояло теперь растягивать на неопределенный период – все-таки это было лучше, чем остаться без средств к существованию с двадцатью евро в кошельке. Пока я снимала деньги, на Ор-Эркеншвик вновь обрушился дождь, по обыкновению мелкий и колючий, и меня опять начало лихорадить, после чего я всерьез испугалась, как бы меня не увезли в больницу прямо с крыльца банковской кассы. Впрочем, если уж трезво оценивать сложившуюся ситуацию и называть вещи своими именами, кроме как на казенной больничной койке, мне и переночевать-то было, в принципе, негде.
Окружающее пространство продолжало дрожать, вращаться и расплываться желто-красными пятнами. Я кое-как доковыляла до кофейни, забилась там в самый дальний угол и, заказав себе комплексный обед, вытащила из сумки мобильный телефон. Пропущенных звонков на дисплее не отображалась: судя по всему, для Эберта я резко перестала существовать на свете. Ну что ж, разве не этого я и добивалась? Да, я планировала расстаться с мужем цивилизованным образом, я надеялась избежать публичной огласки и вовлечения широкого круга посторонних лиц, но сделанного не воротишь, и я должна была исходить из конкретных обстоятельств, каким бы низким и отвратительным мой отчаянный жест не выглядел в глазах местной общественности, отличающейся поразительно консервативным мышлением. Я отлично понимала, что само по себе убийство Ханны –это абсолютно беспрецедентный случай для застойного болота маленького провинциального городка, в котором обычно происходит настолько мало заслуживающих внимания событий, что любая незначительная новость автоматически раздувается до уровня грандиозной сенсации, а стоит просочиться информации о моем визите в полицию и озвученном там заявлении касательно связи с главным и единственным подозреваемым, как Ор-Эркеншвик будет целый месяц гудеть растревоженным ульем. Я ничуть не сожалела о содеянном, мне лишь было грустно и обидно от того, что всё оказалось абсолютно бессмысленным. Я по-прежнему не верила в виновность Йенса, более того, я интуитивно чувствовала, что он осознанно возвел на себя напраслину, но упорно не могла постичь его замысел. Я ни на мгновение не сомневалась, что Йенс не способен на преступление, я бы всё отдала, чтобы ему помочь, чтобы прекратить этот неописуемый абсурд, я готова была под присягой повторить свои показания в суде, но мои слова ни на что не могли повлиять. Йенс упорно двигался к отвесному краю черной бездны, он стоял с занесенной над пропастью ногой, я была не в силах его остановить. Если бы Йенс полностью отрицал вину, полиция была бы заинтересована в проведении независимого расследования, подчиненные комиссара Берггольца рыли бы носом землю в поисках улик перед тем, как окончательно передать дело в суд, но в моей родной стране признание исторически считалось царицей доказательств, и я не думала, что немецкая полиция ушла уж очень далеко. Дело закроют, Йенса осудят на громком процессе, а истинный убийца Ханны Беккер так и останется на свободе. И сколько бы я не надрывалась в заведомо бесплодных стараниях убедить Берггольца в невиновности Йенса, скорее меня принудительно госпитализируют в психлечебницу, чем отравят дело на доследование.
Я прокручивала в памяти разговор с комиссаром, и всё отчетливее убеждалась, что для него всё и так предельно очевидно. Йенс задушил гражданскую жену на почве личной неприязни, находясь в состоянии аффекта, и под действием лекарственных препаратов погрузился в глубокий медикаментозный сон. И вроде бы со всех позиций исключительно стройная версия, но… Хотя, о чем я, не приводить же в мне в качестве главного довода в защиту Йенсу его происхождение из другого измерения… Если я ничего не могу изменить, я просто буду рядом, я просто буду верить, я просто буду ждать.
–Беата, что у вас там случилось? – я ответила на звонок, даже не глядя на экран, и взволнованный голос отца резко вырвал меня из задумчивости.
–Привет, пап, – я мобилизовала остатки здравомыслия и заставила себя не пугать отца паническими интонациями в голосе. В конце концов, все свои проблемы я создала сама, и чем меньше я буду нагнетать обстановку, тем лучше, – Ханну Леманн убили сегодня ночью…
–Это я уже знаю, – несколько озадачил меня отец, – Эберт мне сказал…Я не очень хорошо его понял, но суть уловил. Страшные новости, конечно, просто в голове не укладывается… Передай наши с мамой соболезнования девочкам, Мие и… кажется Леони, да? А теперь расскажи о себе, ты вообще где сейчас?
– Обедаю в кафе, – не стала отягощать совесть очередной ложью я, – тяжелое утро выдалось.
–Это понятно, – согласился отец, – а в остальном, что происходит? Я не застал тебя дома, позвонил Эберту, и мне совсем не понравилось, как он о тебе отозвался. Вы с ним крупно поссорились, да?
–Мы разводимся, пап, – сплеча рубанула я, не видя смысла тянуть резину, – между нами все кончено.
–Беата! – потрясенно выдохнул отец, явно не ожидавший от меня столь категоричного заявления, – ты хорошо подумала? С бухты-барахты такие решения не принимаются. У вас же все было хорошо… Думаю, вам обоим надо остыть, перегореть и успокоиться… Я понимаю, трагедия с Ханной выбила тебя из колеи, да и Эберт тоже весь на нервах, но…