Душа и тело
Шрифт:
–Беата, это бред какой-то! – Эберт вскочил со стула, но комиссар предупреждающим жестом пресек его дальнейшее продвижение в мою сторону.
–Успокойтесь, господин Штайнбах! – мягко, но убедительно попросил Берггольц, – мои должностные обязанности предписывают мне внимательно изучить все обстоятельства дела и досконально проверить любые сведения, имеющие отношение к предмету расследования.
–Комиссар, Беата не в себе, – красноречиво взмахнул рукой мой муж, – вчера она была в Даттеле, отмечала день рождения подруги… Беата, я знаю, что ты всегда почему-то симпатизировала Йенсу и упорно не веришь, что он мог убить Ханну, но твои попытки его выгородить выглядят смешными и жалкими. Не позорь меня, пожалуйста, поедем домой…
–Господин
–Комиссар, я не могу уйти отсюда без своей жены, – Эберт изо всех сил старался не выйти за рамки приличий, но я чувствовала, как растет и ширится его раздражение, – посмотрите, в каком она состоянии, у Беаты нервный срыв, галлюцинации, она не отдает отчета в своих словах. Ей нужен врач.
–А мне нужен свидетель, – отрезал Берггольц, – фрау Штайнбах, вы в порядке?
–В абсолютном, – я окончательно справилась с приступом мандража и больше никого и ничего не боялась. Разве, что Эберта, который вряд ли оставит безнаказанным мой сегодняшний демарш. Да что тут говорить, я два года врала ему в лицо, когда вместо фитнесс-клуба в Даттеле регулярно ездила к Йенсу в Хорнебург.
–Тогда я еще раз попрошу вас покинуть кабинет, – недвусмысленно обратился к Эберту комиссар, но я вдруг осознала, что крайне заинтересована в публичном срыве покровов. Мою честь уже все равно не спасти и скоро весь город будет судачить о моих похождениях, зато у объяснения в полицейском участке имелось одно существенное преимущество: здесь Эберт не обладал надо мной властью и этой возможностью, что называется, было грех не воспользоваться.
–Пусть он останется, -внятно прошептала я, – мой муж тоже должен это услышать.
–Вы уверены? –уточнил Берггольц, и я решительно кивнула в ответ, – хорошо, но никаких семейных сцен я у себя в кабинете не потерплю. Прошу вас говорить четко и строго по делу, фрау Штайнбах. Итак, поясните, пожалуйста, какие отношения связывали вас с подозреваемым Беккером и что за причины привели вас вчера вечером в Хорнебург?
Прямолинейный вопрос комиссара неожиданно застал меня врасплох, и я была вынуждена констатировать, что ни в одном языке мира не найдется подходящей формулировки для описания моих чувств к Йенсу. Мне вдруг стало ясно, что я при всем желании не смогу найти нужных слов, и моя затяжная пауза будет непременно воспринята в качестве признака прогрессирующего безумия, после чего Эберт незамедлительно вызовет за мной бригаду, а Йенс из подозреваемого сменит статус на обвиняемого, а потом и на подсудимого. Что ж, я скажу этим людям то, что они хотят услышать, то, что получит в их порочных душах живой отклик, я скажу им то, во что они готовы поверить. Пусть у меня лучше будет пятно на репутации, чем груз на совести.
–На протяжении последних двух лет мы с Йенсом Беккером состояли в любовной связи, – выдохнула я, и сама удивилась, насколько естественно мне удалось «чистосердечное признание», – занятия фитнессом в Даттеле лишь служили прикрытием для встреч с Йенсом. Вспомни, Эберт, раньше я ездила в Реклингхаузен, а два года назад резко сменила клуб! Вчера я вообще не была на тренировке, и никакой подруги в Даттеле у меня нет, и это легко проверить. Я весь вечер провела вместе с Йенсом.
–Держите себя в руках, господин Штайнбах! – комиссар Берггольц решительно преградил путь бросившемуся на меня Эберту, – не забывайте, где вы находись.
–Комиссар, она врет! Если бы моя жена была в Хорнебурге, я бы заметил ее машину, там же открытая местность, всё видно, как на ладони! Беата, что ты творишь, ненормальная! Только полный идиот поверит, что между тобой и Йенсом что-то было! Перестань сочинять сказки! Только больной человек способен придумать такую несусветную глупость. Ты и эта вечно пьяная, вонючая скотина были любовниками? Сколько лет тебе и этой старой развалине? Что он мог тебе дать? Не смеши народ, Беата, да тебя сразу наизнанку вывернуло, если бы ты просто на порог этого свинарника зашла!
–Наизнанку меня выворачивает как раз от тебя, Эберт! – в самоубийственно бесшабашном порыве поведала я, и комиссару пришлось применить силу, чтобы защитить меня от разъяренного мужа, – причем, уже очень и очень давно. Спрашиваешь, что Йенс мне дал? Духовную близость, уважение, нежность, ощущение собственной нужности, и любовь, да Эберт, любовь, о которой ты даже представления не имеешь. А что касается машины, то я специально поставила ее возле супермаркета. Камеры на парковке всё зафиксировали, просто затребуйте данные, комиссар, и удостоверьтесь, что я не лгу. И еще, комиссар, в жилище Йенса повсюду остались мои отпечатки: на чайнике, на посуде, на пакете с лекарствами, на одеяле, которым я укрывалась. Ах да, вчера вечером Йенс был трезв как стеклышко и дома у него не было ни грамма спиртного, он тяжело болен, я думаю, он беспробудно спал под действием лекарств.
–Да Йенс был пьян в стельку, кого вы слушаете? –в бешенстве воскликнул мой муж, – спросите лучше Хайнца Майстера, он всё видел.
–Сохраняйте спокойствие, господин Штайнбах, – с металлическими интонациями отчеканил Берггольц, – не надо учить меня, как делать свою работу. Фрау Штайнбах, ваши слова по поводу фитнесс-клуба в Даттеле и камер видеонаблюдения еще, конечно, нужно проверить, но первые результаты экспертизы мне уже поступили, и тут вы действительно правы – на момент убийства Ханны Леманн алкоголя в крови Йенса Беккера не обнаружено. А вот следы противовирусных препаратов как раз присутствуют. Я не медик, но думаю, что мощный седативный эффект мог быть вызван именно бесконтрольным приемом антибиотиков, а господин Майстер ошибочно принял состояние Беккера за сильное опьянение.
–Так и есть, комиссар, – с воодушевлением затрясла головой я и сбивчиво продолжила говорить, боясь упустить мельчайшие детали, – Йенс никого не подпускал к себе кроме меня, а я сама надолго слегла с бронхитом, и он за это время совсем заболел. Ханна уже готовилась его хоронить, но не хотела оплачивать долги и погребальные расходы, поэтому разработала целый план на этот счет. Она хотела увезти Йенса к себе не потому, что волновалась о его здоровье, нет, Ханна надеялась, что фрау Беккер увидит в ней заботливую жену, которая до последнего вздоха ухаживала за своим опустившимся мужем, и включит ее в завещание. Помнишь, Эберт, вчера Ханна просила тебя выломать дверь, но ты посоветовал ей дождаться утра? Все еще не веришь, что я была внутри? Хорошо, я один в один повторю тебе твои собственные слова: «короче, если мы с тобой сейчас в это дерьмо ввяжемся, сами в нем и захлебнемся», ведь так ты сказал Ханне?
–Господи, Беата, а ты и вправду сошла с ума! – резко севший голос Эберта показался мне чужим и каким-то безжизненным. По красивому, породистому лицу моего мужа разлилась мертвенная бледность, а в застывшем взгляде отразилась настоящая, истинная боль. Но это была не боль потери и не даже не горечь разочарования- Эберт ощущал лишь уязвленное самолюбие и поруганное достоинство, и мысль о том, что на меня саму ему, по большому счету, глубоко наплевать, придала мне силы не отвести глаза.
–Ну и что же ты два года молчала? – риторически вопросил Эберт и сам же ответил на мой вопрос, – ну да, ты же привыкла жить на широкую ногу, ни в чем себе не отказывать, кто бы еще оплачивал твои капризы? Как ты прекрасно устроилась за мой счет, еще и, наверное, тратила мои деньги на своего ублюдочного любовника? А я- то все спрашивал Ханну, на какие шиши Йенс пьет, и она ничего толком не могла объяснить. Теперь мне все ясно. Нашла дурака, да, Беата? Что слабо было переехать к своему Йенсу в Хорнебург? Хотя, о чем, ты же привыкла к комфорту, вот только благополучно забыла, кто тебе этот комфорт обеспечивает!