Душа моя - элизиум теней
Шрифт:
Геориевну, которая относилась к ней свысока.
Не осуждая, не критикуя, Мария Платоновна сочувствовала нашему сиротству, жалела
нас. Внуки окончательно примирили Антонину Александровну с браком сына. Внуков она
обожала и находила, что милее и краше их нет на свете.
Замужество дочери было вторым ударом. Она ненавидела нашего отца. С годами она
примирилась с ним, но в раннем детстве как нам тяжело и оскорбительно было слушать, когда, говоря со своими знакомыми о нашем
выражения вроде «красавец», «куда конь с копытом...» и т.д.
Отец и мачеха очень часто уезжали в Петербург, летний отпуск проводили в путешествиях.
Мы оставались на попечении Антонины Александровны. Ее отношения к нам
складывались из элементов ненависти и природной доброты. Ненавидела она нас, как
обузу, несправедливо навязанную жизнью ее обожаемой дочери. Мы боялась подойти к
мачехе в ее присутствии, она отпихивала нас. Ей казалось, что мы, здоровые, рослые дети, искалечили ее щупленькую дочь. А между тем материально нам с ней жилось лучше.
Вегетарьянка, она кормила нас разными вкусными оладьями и пудингами со сладкими
подливками. Это меню было нам очень по вкусу. Всего давала нам вдоволь. При ней мы
пользовались большей свободой, запретные зоны отменялись, вся квартира была в нашем
распоряжении. Старший брат любил устраивать театральные представления, чаще всего из
восточной жизни. Он бывал султаном, сидел на троне, судил, распоряжался. Остальные с
полотенцами, повязанными в виде чалмы, играли вторые роли. Думаю, что
Антонина Александровна была искренна, когда, беря во всем за образец своих родных
внуков, не уставала повторять, что мы «кацапы несчастные», «уроды африканские» и что
детей хуже и безобразнее нас нет на свете. Все эти комплименты братья принимали
спокойно и даже с юмором. Но моя исключительная доверчивость и впечатлительность
заставляли меня воспринимать и переживать ее отношение ко мне очень тяжело.
Как-то раз она провожала свою гостью, которая, проходя мимо меня, мне показалось, залюбовалась мною и что-то сказала Антонине Александровне. Мне было лет тринадцать.
По ее уходе я спросила Антонину Александровну, что она про меня сказала. «Сказала, что
у тебя только цвет лица хороший, а все остальное безобразное», – резко ответила она.
И так всегда и все безнадежно плохо. Мачеха в этот период относилась ко мне
индифферентно. Об отце и говорить нечего.
Лет в 14-15 я стала со всех сторон получать положительные отзывы о моих как внешних, так и внутренних данных. Да и сама я стала путем сравнения разбираться в себе и
окружающем. Теперь я могла бороться с вредным влиянием Антонины Александровны.
Как-то раз в
ней.
Но травма, нанесенная ею в такой важный период формирования детской психологии,
осталась у меня на всю жизнь. Вместо того, чтобы отпарировать проявления душевной
грубости, клеветы, несправедливости со стороны окружающих, я внутренне вся
сжимаюсь, молчу и надолго выхожу из строя. Заболеваю навязчивой идеей, переживаю
оскорбление, перестаю спать и есть. Окрепнув, пережив, я ни одно оскорбление не
оставлю без ответа, но ведь это получается в «пустой след».
Вредное влияние Антонины Александровны в какой-то степени отразилось и на братьях.
Они задумали исправить путем механического вмешательства линию своего носа и
придать ему более благородную форму. Витя – любимчик, был командирован к мачехе,
чтобы раздобыть четыре головных шпильки. Изогнув их в виде пенсне и нацепив их на
нос, мы ежедневно по несколько часов просиживали в таком виде. Носы разбухли,
появились рубцы.
Мне было 7-8 лет, когда Антонине Александровне была дана сложная задача – провести с
нами лето в Журавке. После очень мучительного путешествия в третьем классе с двумя
пересадками мы прибыли на конечный пункт – ст. Починок. Последние 40 верст нам
предстояло сделать на лошадях. И вот тут мы пережили ужасный момент – когда
Антонина Александровна стала нанимать извозчика, оказалось, никто не имеет понятия, где находится Журавка. Целых два дня прожили мы на грязном постоялом дворе, тщетно
пытаясь найти человека, знающего путь в наше имение. Вернуться в Гатчину было
невозможно, дачники уже переселились с нашу квартиру. Родители были где-то на Волге.
Мужественная Антонина Александровна уже стала терять терпение. Что делать? Вдруг в
комнату входит высокий еврей в лапсердаке, с пейсами, и объявляет: «Я отвезу вас в
Журавку». Не успел никто оглянуться, как я бросилась на шею нашему спасителю. Он
поднял меня на руки, и я крепко поцеловала его. Ехали в громадной телеге с навесом –
фуре. Дорога была ужасная, трясло невероятно, но как мы все были счастливы. Дом,
необитаемый со смерти деда в течение нескольких десятков лет, был мало приспособлен
для жилья. Кроме нескольких шкафов красного дерева с чудесными французскими
старинными книгами, все было унесено, разрушено. Это было царство крыс. Нужна была
вся энергия Антонины Александровны, чтобы в несколько дней сделать возможной жизнь
в этом доме. Везде вокруг полное запустение, не было и сада вокруг дома. Сохранились в