Душа Пандоры

Арнелл Марго

Улыбка ее увяла, когда Деми бросила:

— А я — нет. — Она поморщилась. — Верней, сейчас понимаю, что мне не нравится эта идея. Я… мне нужно к Кассандре.

Зачем, Ариадна спрашивать не стала. Ждала, пока Деми соберется — вероятно, чтобы провести ее к провидице, хотя к тому времени Деми и вспомнила, куда ей нужно идти.

— Ты всегда меня сопровождаешь? — полюбопытствовала она, расчесывая волосы, что чуть волнились после наспех принятой ванны.

Ариадна потерла кончик носа.

— Не всегда, но

часто. Я… даже не знаю. Я не смогу при случае тебя защитить, как Никиас, и очевидного смысла постоянно находиться рядом с тобой для меня нет. Просто… наверное, я приняла твою историю слишком близко к сердцу. Я хочу, чтобы она закончилась твоей — и нашей — победой. Хочу, чтобы ты открыла пифос с надеждой и выплеснула на Алую Элладу ее ослепительный свет. И хочу быть рядом, когда это случится. — Она смущенно рассмеялась. — Я та еще, наверное, честолюбивая эгоистка.

Деми покачала головой.

— Нет. От тебя самой исходит такой свет… Ты ощущаешься как что-то правильное. Родное. Как человек, которому я действительно могу доверять.

Она отвернулась к зеркалу, чтобы избавить Ариадну от необходимости отвечать — и чтобы скрыть свое собственное смущение. Деми не знала, что их связывало, и возникало чувство, будто она признается в симпатии совершенно чужому ей человеку. Но Ариадна не была для нее незнакомкой.

От хитросплетений ее разума начала раскалываться голова.

После громкого, бодрого стаккато в дверь в комнату вошел парень с золотистыми упругими кудрями, которым позавидовала бы любая девушка. Он держал руки за спиной, не позволяя увидеть, что в них.

— Фоант? — удивилась Ариадна. — Что ты здесь делаешь?

— Я решил проводить больше времени со своей семьей, — пропел он, целуя ее в щеку.

Деми замерла с гребнем в руках. Потом с расширенными глазами указала им поочередно на Ариадну и Фоанта.

— Вы — мать и сын, верно? В первой своей инкарнации?

— Да, только я даже не знаю — гордиться мне этим родством или…

— Она шутит, — осуждающе сказал Фоант. — Мной невозможно не гордиться. Я безупречен, словно Аполлон. Только еще умнее.

Ариадна улыбнулась, впрочем, не торопясь подтверждать его слова.

— По правде говоря, я хотел проведать нашу Пандору. И, как верный сын Диониса… — Имя бога виноградарства, веселья и удовольствия Фоант выделил особенно, если вдруг Деми, не дай боги, вдруг позабыла об этой линии родства. — …Я принес с собой чарочку вина.

Она наконец смогла увидеть эту «чарочку» — огромный закрытый крышкой кувшин.

— Фоант, — простонала Ариадна. — Эос-Заря едва проснулась, а Гемера еще даже не вознеслась на небо!

Он с независимым видом пожал плечами.

— Олимпийских богов подобные мелочи никогда не волновали.

— Спасибо, Фоант, — посмеиваясь, сказала Деми. — Но я, пожалуй, все-таки откажусь. Для разговора с Кассандрой мне нужна ясная голова.

— Ох, — поморщился он. — Кассандра. От ее строгости у меня изжога.

— Потому что ты слишком часто пренебрегаешь своими обязанностями, — укорила Ариадна. — А она этого не любит.

— Если ты намекаешь, что я ленив, то я категорически не согласен. Я просто ценитель хорошего отдыха… и хорошего вина.

— Это, дорогой сын, — передразнивая его, сказала Ариадна, — просто красочное определение праздности и безделья.

Деми, не выдержав, рассмеялась. Понимали ли они, насколько похожи на самую обычную семью? И не важно, как много поколений и прожитых жизней их разделяло. Эта мысль породила другую: насколько же сильной бывает человеческая любовь. Если она достигнет такой высоты — высоты самого Олимпа, — ни расстояние, ни время помешать ей не смогут.

— День вчера выдался не из легких, — сочувственно сказал Деми Фоант. — Вот я и решил…

Он покачал в воздухе кувшином. Ариадна сделала страшные глаза.

— Что? Слухи в Акрополе, благодаря пташкам Ириды, распространяются как пожар.

Деми отложила гребень в сторону, медленно развернулась к Фоанту.

— Что за слухи?

Ариадна нехотя рассказала о произошедшем в Гефестейоне — о том, что божественный свет причинил ей невыносимую боль. Плетельщица зачарованных нитей говорила мягко, словно оборачивая ватой каждое слово, которое могло ее ранить. А боль и горечь все равно были тут как тут.

Деми вонзила ногти в ладони.

— Мне нужно к Кассандре, — уже тверже повторила она.

— Я пас, — скривился Фоант. — Подожду тебя и любимую матушку здесь. А ожидание, пожалуй, скрашу…

— Дай угадаю, — вздохнула Ариадна, — чарочкой предназначенного Деми вина?

Фоант наградил ее улыбкой. Ослепительной, словно свет, что прежде вез в небесной колеснице Гелиос.

Рядом с Кассандрой в ее кабинете застыли Никиас и Харон. Все трое горячо что-то обсуждали.

Теперь Деми, пожалуй, немного понимала опасения Фоанта. Сейчас (или же по обыкновению) в лице Кассандры не находилось места для улыбки, в глазах — места для тепла. Но рядом с обернутым в черное Никиасом ее некий строгий шарм казался не таким… строгим.

Харон — грубый, необтесанный камень, Кассандра — самоцвет в скромной, но притягивающей взгляд оправе, Никиас — осколок обсидиана с острейшим сколом.

— Как долго Цирцея будет сплетать заклинание? — после приветствия спросила Деми.

— Быть может, дни, быть может, недели.

Деми покусала губы, принимая решение.

— Я хочу отправиться к ней.

— Зачем?

Ариадна и Кассандра спросили одновременно. В голосе одной звучало удивление, в голосе другой — недоумение.