Душа перед Богом
Шрифт:
Ах, если б ты знал этот духовный голод и как давно он меня мучит. Я помню, когда я был еще маленьким мальчиком, лет шести-семи, со мною были странные вещи, которые я понял только много позже. По праздникам нас, детей, возили к одной тетушке, где бывали большие роскошные фамильные обеды и много других детей. Я точно чего-то ждал от этих сборищ и от других веселых праздников, куда нас возили или которые бывали у нас. Но всегда я возвращался домой в угнетенном состоянии. Я никому не говорил о моем чувстве. Но мне бывало тяжело до того, что иногда я втихомолку плакал, уйдя куда-нибудь в уголок, еще одетый в свой нарядный костюм. Эта тоска никогда меня не покидала. Я ждал и жду в моей жизни чего-то громадного, всё наполняющего. Оно не приходит, да и не может прийти здесь, на земле… Да, какой я там ни на есть земляной человек, я чувствую и знаю, что я тут не дождусь ничего. Мое счастье начнется лишь тогда, когда никакой преграды не будет между мной и моим Богом, в Котором я увижу воплощение и совершение всех моих идеалов, когда моя душа овладеет Богом»…
Этот человек, который, казалось, заверчен был мирскими вихрями, мог сказать о себе с полною правдою: «Чаю воскресения мертвых и жизни будущаго века». Он жадно искал повсюду всего, что говорило бы и напоминало о вечности. И звездное небо, и какой-нибудь величественный отрывок из музыки Вагнера, тоскующая оперная ария, – всё говорило ему: «Да, это придет, это настанет».
Я видел его незадолго до его смерти, уже приговоренного. Он умирал сознательно и радостно и говорил: «Какое счастье в смерти! Как я, наконец, удовлетворен! Вот теперь начнется настоящее! Я полон самых светлых предчувствий… Как хорошо! Как хорошо!»
Сознание грехов его не тяготило.
«Как я верю в милосердие! – говорил он. – Не чувствую ни малейшего страха. Жду безграничного счастья… Как мне хорошо!»
Признаюсь, что это последнее свидание с человеком, с которым мы всегда так много говорили о загробном существовании, еще укрепило мою веру в вечность, и я никогда не забуду этого молодого существа, тосковавшего среди наличности всего, чего может желать человек на земле, и с ранних лет поверх этого земного счастья протягивавшего руки туда, в таинственную отчизну.
Привел я этот случай для того, чтоб показать вам, до чего может доходить неудовлетворенность земной жизни, находящая себе облегчение только в надежде на будущее загробное счастье.
Я не буду говорить о разных чисто внешних недочетах жизни, как-то: бедность, болезни, всевозможные потери и несбывшиеся земные расчеты. Для человека, склонного к религиозным впечатлениям, то есть для человека прежде всего чувствующего, с развитым сердцем, все эти внешние неудачи еще с полгоря. Гораздо тяжелее ложатся на душу разные недочеты в области чувства.
Отзывчивое, живое сердце, в человеке какого бы возраста оно ни билось, нуждается в привязанности. Надо кого-нибудь любить, надо о ком-нибудь заботиться, кем-нибудь восхищаться. Вне этого жизнь пуста и бесплодна.
Я не говорю только о чувстве любви, влюбленности, которому принадлежит такое видное, но не исключительное место в сфере чувства. Я говорю вообще о глубоких, всю жизнь наполняющих привязанностях: о привязанности дочери к отцу (Антигоны к Эдипу, Корделии к королю Лиру), любви родителей к детям, братьев и сестер, друзей между собою, ученика к учителю. Припомним из «Братьев Карамазовых» Достоевского отношение Алеши к старцу Зосиме, и мы поймем, как может одна глубокая привязанность наполнить и скрасить человеческое существование.
Но многие ли из лиц, способных к таким привязанностям, или, вернее сказать, нуждающихся в этих привязанностях, всегда находят людей, которые их поймут и оценят?
Разве мы не видим сплошь и рядом, как дети, в которых родители вложили всю свою душу, относятся к ним с полным равнодушием? Я знал одного сына, гвардейского офицера, который был один у отца. Отец, беспомощный, совершенно слепой старик, воспитавший сына и выведший его в люди, не имел в жизни другой радости, кроме его писем. Этот молодой человек, сам по себе очень хороший, не писал отцу, по две, по три недели подряд, хотя старик довольствовался и умолял сына хоть по разу в неделю уведомлять его открытками о своем здоровье.
Сколько таких маловидных, но жесточайших оскорблений и мучений приходится выносить глубоко привязчивым людям от тех, кого они любят!
Неисцелимые раны оставляют за собою такие непоправимые иногда вещи, как вследствие ограниченности нашего кругозора, вследствие разных запутанных причин вражда, возникающая вдруг между дорожащими друг другом людьми. А беспощадная смерть, приносящая остающимся ничем незагладимое одиночество!.. Было бы долго перечислять все те разнообразнейшие комбинации, вследствие которых в человеческой груди бьются большею частью разбитые сердца.
Люди поверхностные, неглубокие, легкомысленные скоро забывают и ищут утешений на стороне. Свойство глубокой благородной души, свойство глубокого благородного сердца – ничего не забывать и возводить в святыню для себя всё, что было хорошего в прошлом, часто даже не ища ему замены и вместо новых радостей вспоминая и оплакивая старые невозвратимые. Какою могущественною поддержкою для таких людей служит их вера в загробную встречу! Они знают, что общение их с ушедшими не прекращено навсегда, а только прервано на время. И в самой скорби разлуки, отходя от гроба, уносящего главное содержание из жизни, они находят в себе силы улыбаться душою радости будущего свидания.
Чем дольше живут такие люди, тем более близких у них в небе, и от земли, которая со всякой новой потерей лишается для них последней доли своего обаяния, они всё сильнее стремятся туда, к родным людям.
Один из интереснейших вопросов, относящихся к области нашего загробного существования – это сохраним ли мы там вполне нашу индивидуальность, узнаем ли мы друг друга, будет ли там взаимное общение душ и будут ли люди, близкие друг к другу на земле, находиться и там в предпочтительном общении?
Скажу даже, что для людей, понесших на земле невознаградимые потери, это вопрос коренной, чрезвычайной важности.
С величайшей отрадой верующий человек должен прийти к заключению, что наша индивидуальность будет сохранена, что мы не только узнаем тех, кто придет к нам из земной жизни или кто раньше нас перешел в небесную, – но будем заботиться об оставшихся на земле, как и о нас заботятся небожители.
Этот вопрос разрешается совершенно ясно повествованием Самого Христа о загробной участи богатого и Лазаря. Богатый ведь узнал знакомого ему по земле Лазаря и просил чрез него облегчения своих мук. Затем, как ни мало был он отзывчив, он просил, чтобы к братьям его на земле был послан небесный вестник с поучением о жизни.