Душа Петербурга
Шрифт:
Это тоже Петербург!
Вслед за картиной окраины можно найти и описание кладбища.
Когда за городом, задумчив, я брожу И на публичное кладбище захожу Решетки, столбики, нарядные гробницы, Под коими гниют все мертвецы столицы, В болоте кое-как стесненные кругом, Как гости жадные за нищенским столом. [172]Жуткий образ могил в болоте, который использует для потрясающей картины подполья города Ф. М. Достоевский.
172
Из стих. Пушкина «Когда за городом, задумчив, я брожу…» (1836). (комм. сост.)
Бытовые картины столицы сделаются на время единственной темой Петербурга, возбуждающей интерес общества, и здесь мы находим у Пушкина совершенные образцы. Мотив «ненастной ночи», [173] когда воет ветер, падает мокрый снег и мерцают фонари, который сделается необходимым для Гоголя, Достоевского… набросан также Пушкиным в «Пиковой Даме».
«Погода была ужасная: ветер выл, мокрый снег падал хлопьями; фонари светили тускло. Улицы были пусты. Изредка тянулся ванька на тощей кляче своей, высматривая запоздалого седока. Германн стоял в одном сюртуке, не чувствуя ни дождя, ни снега»…
173
Реминисценция из «Медного всадника»: «Редеет мгла ненастной ночи». (комм. сост.)
Как ни выразительны все эти разнообразные образы, освещающие облик Петербурга с самых различных сторон, все они становятся вполне постижимыми только в связи с тем, что гениально выстроил Пушкин в своей поэме-мифе «Медный Всадник».
На берегу пустынных волн Стоял он, дум великих полн, И вдаль глядел. Пред ним широко Река неслася… И думал он: …Здесь будет город заложен…Кто он? Не названо. Так говорят о том, чье имя не приемлется всуе.
Опять перед нами образ духа, творящего из небытия.
Древние религии завещали нам мифы о чудесных закладках священных городов, которые основывались сразу, целиком в один день, чтобы существовать вечно. День рождения города почитался как излюбленный праздник. Языческая традиция празднования дня рождения Вечного города (Palilia) [174] жива и поныне. И каждый город почитал своего основателя, как бога. Афины чтили Тезея, [175] Рим — Ромула. [176]
174
По преданию, Рим был основан в день праздника в честь Палеса палилии или парилии (21 апреля).
Палес (Pales) — пастушеское божество, покровитель коз и овец (римск. миф.). (комм. сост.)
175
Тезей (Тесей) — легендарный афинский царь (XIII в. до н. э.); античная традиция приписывает Тесею объединение всех жителей Аттики в единый народ и единое государство (полис) Афины. (комм. сост.)
176
Согласно преданию, город Рим основан братьями Ромулом и Ремом около 754/753 г. до н. э. (комм. сост.)
«Память о предке сохранялась вовеки, как огонь на очаге, который он зажег. Ему был посвящен культ, он считался богом, и народ поклонялся ему, как своему провидению. Каждый год на его могиле возобновлялись празднества и жертвоприношения»
(Фюстель де Куланж. «Гражданская община древнего мира»). [177]
Пушкин и Батюшков творили миф о герое, призванном проведением condere urbem. [178]
Не в том заключалось их мифотворчество, что им пришлось создавать легендарную личность или легендарный факт. В этом отношении все им дано историей.
177
Пересказ и цитата из книги французского историка Нюма Дени Фюстеля де Куланжа (1830–1889) «Гражданская община древнего мира» (Спб., 1906. С. 153). (комм. сост.)
178
Основатель города (лат.). (прим. авт.)
Миф заключается в их освещении исторического события. Вдохновленные древней религией, они облекли Петра в священный покров «основателя города». Ритмом своей речи, своими образами они явили нам основателя Петербурга озаренным божественным светом.
В обрисовке местности подчеркиваются черты убожества, мрака. Пустынные воды, бедный челн стремится одиноко, мшистые, топкие берега, чернеющие избы — приют убогого чухонца, лес, неведомый лучам, в тумане спрятанное солнце… глухой шум… Все эпитеты создают впечатление хаоса. Чудесною волей преодолено сопротивление стихий. Свершилось чудо творения. Возник Петербург.
Прошло сто лет, и юный град, Полнощных стран краса и диво, Из тьмы лесов, из топи блат Вознесся пышно, горделиво. [179]Еще раз подчеркнуты тьма и топь, и после этого непосредственно: вознесся пышно, горделиво. В дальнейшем описании все эпитеты выражают гармоничность, пышность и яркость, с преобладанием светлых тонов.
По оживленным берегам Громады стройные теснятся Дворцов и башен; корабли, Толпой, со всех концов земли, К богатым пристаням стремятся. В гранит оделася Нева, Мосты повисли над водами; Темно-зелеными садами Ее покрылись острова.179
Здесь и далее пересказ и цитаты из «Медного всадника». (комм. сост.)
Северная Пальмира Державина невольно вспоминается при чтении этого отрывка: въезд Екатерины по Неве. Быстрое возвышение города не вызывает страха столь же быстрого падения.
Весь образ Петербурга внушает спокойную, радостную веру в его будущее, охраняемое Медным Всадником на звонко скачущем коне.
Люблю тебя, Петра творенье, Люблю твой строгий, стройный вид, Невы державное теченье, Береговой ее гранит, Твоих оград узор чугунный…Каждое слово вызывает близкие образы нашего города! Вот стройные сочетания строгих строений Исаакиевской площади. Вот бесчисленные мосты обильной водами столицы, такие живописные, часто фантастические, всегда индивидуальные. Вот чугунные узоры дивных решеток Летнего сада, Казанского собора. И среди всего этого всегда чувствуемая, хотя бы и незримая, державная Нева.
Далее идет описание белой ночи Петербурга. Тема, ставшая неразрывной спутницей всех описаний северной столицы, начиная от смущенного ими Альфьери, [180] кончая современными поэтами.
180
Имеется в виду следующее место из книги итальянского поэта и драматурга Витторио Альфьери (1749–1803): «…я чувствовал тоску от этого постоянного печального дневного света» (Жизнь Витторио Альфиери из Асти, рассказанная им самим. М., 1904. С. 110). (комм. сост.)
Ничего больного, призрачного мы не находим в этом описании «ночи благосклонной». Здесь очарование соткано из светлых эпитетов, выражающих душу белой ночи: прозрачный, ясный, золотой, блеск безлунный.