Душа птицы
Шрифт:
Тем не менее о своей службе в армии он мог рассказывать бесконечно. Выслушивая его красочные рассказы о боевых операциях, в которых он участвовал, мне порой казалось, что я сейчас не в больнице в Нью-Йорке и разговариваю не с хирургом, а нахожусь на каком-то полигоне в Северной Каролине, где вооружённый до зубов отряд готовится к отправке в чужую страну со специальной секретной миссией.
Первое время я считал, что доктор Мерси любит приукрасить свои былые военные геройства, тем более теперь, в свои пятьдесят пять. Он был полным, имел проблемы со здоровьем и мало походил на бывшего командира спецотряда. Он был гурманом, любил плотно поесть, постоянно шутил. Словом, производил впечатление эпикурейца и добряка.
«Кии-иии-aрр!»
Мы встретились с Эми в парке, на Юнион-сквер. Ходили с ней по дорожкам, круг за кругом, над нами шумели кроны старых деревьев. Я видел, что на нас оглядываются мужчины, вернее, не на нас, а на Эми — она была грациозна и пластична, по её словам, когда-то в юности занималась танцами, и это явно не прошло бесследно. Правда, если судить по строгим эстетическим меркам, то в её телосложении имелась незначительная диспропорция: бёдра у неё были узковаты при такой высокой пышной груди и несколько широких плечах.
Она была в коротких джинсах, обнажавших щиколотки, и ярко-красной плотно облегавшей футболке, заправленной в джинсы. Она покрасила свои волосы в каштановый цвет. У неё на ресницах лежала густая тушь, а на веках поблёскивали серебристые крапинки.
Мы говорили с Эми, не умолкая.
— Я родом из Джорджии, моя мама была учительницей, а отец — механиком в автомастерской. В семье я была младшим ребёнком, маленькой принцессой, — рассказывала она о себе. — Моя мама была набожной женщиной, по воскресеньям водила нас в церковь, читала нам, детям, Библию и учила молиться. Мой отец умер от инсульта после очередного срыва — он был наркоманом, курил крэк. После этого мама вышла замуж за другого. Она продолжала работать в школе до пенсии. Моя дорогая мамочка, она умерла в прошлом году, земля ей пухом, — Эми закатила вверх большие тёмно-карие глаза и, осенив себя крестным знамением, приложила пальцы сперва к губам, а потом к груди слева.
— Моя мама тоже умерла недавно, два года назад. А мой отец, у которого ты сейчас работаешь, тоже когда-то сильно пил. Так что наши с тобой истории чем-то похожи, — заметил я.
— Да, мы с тобой — как брат и сестра, — пошутила Эми, рассмеявшись.
Смеялась она громко, при этом широко раскрывая рот, обнажая свои крупные, не совсем ровные зубы. Пожалуй, неровные зубы были единственным недостатком её лица, с мягкими, гармоничными чертами и разнообразием выражений.
За столь короткое время нашего знакомства Эми представлялась мне загадочной и непонятной: то строгой и набожной, то мудрой и скромной, а то и развратной до невозможности. Но какие бы выражения ни принимало её лицо, какая бы эмоция ни овладевала ею и как бы она ни выражала свои чувства, — всё у неё получалось естественно и прекрасно.
Я впивался глазами в неё, испытывая странное, никогда ранее неведанное чувство, будто был слит с этой женщиной. «Неужели женщина делает нас теми, кем мы должны быть? Откуда у меня это странное чувство, что я знаю её давным-давно?» Причём я был уверен, что и Эми сейчас испытывает то же самое. Мы — два реинкарнированных дикаря из каменного века, спустя тысячи лет очутившиеся в Нью-Йорке и случайно встретившие здесь друг друга.
— Ещё я очень люблю ювелирные украшения, но не дешёвку, а настоящие, чтобы как произведения искусства.
— Постараюсь это запомнить. Зайдём в «Барнс и Нобелз»? У них там в кафе превосходный капучино, — предложил я.
— Окей, только перед этим давай зайдём в «Petco», я там куплю еду для своего Ромео.
— Для кого?
— Ромео — мой кот, мой единственный друг, кого я по-настоящему
После зоомагазина мы посидели в кафе «Барнс и Нобелз». Потом снова гуляли по парку. Вечерело. Мы проделывали, наверное, десятый круг по опустевшему парку. Нам не хотелось расставаться. Её веки в сумраке сверкали серебристыми крапинками, придавая и Эми, и этому скверу, и этому вечеру мистический оттенок.
* * *
— Ещё! Ещё! Ещё! Глубже! Дай мне свой член, Бен! В рот, в самое горло! Ах! Как вкусно! Я никогда в своей жизни не пробовала такого вкусного члена!
Я крепло сжимал её большие груди, покусывал её крупные соски. Я не представлял себе, что мой член обладает такими бойцовскими качествами, или, может, это её пальцы, губы и язык обладали какой-то магической силой…
В окно светила луна. Мы лежали с ней на кровати, друг возле друга.
— Мой отчим неровно ко мне дышал, — Эми продолжала рассказывать о себе. — Я уверена, он втайне хотел меня трахнуть, но на такое не решался, поэтому в качестве компенсации терроризировал меня как мог. В ответ на это я стала озлобленной и неуправляемой, превратившись из маленькой принцессы в семье в козла отпущения. Закончив школу и получив диплом, я сбежала из дома и пустилась во все тяжкие. Я танцевала в разных стриптиз-клубах, подделав документы, что мне уже двадцать один год; меняла любовников и много пила. Под алкоголем я всегда чувствовала себя комфортно и в безопасности. Но я не знала меры и в этом состоянии, пьяная, совершала безрассудные поступки, из-за алкоголя у меня начались эпилептические удары, и я поняла, что мне пить нельзя вообще, — она ненадолго умолкала. — Я даже не знаю, Бен, зачем всё это тебе рассказываю. Почему-то хочу, чтобы ты знал обо мне правду. Всю правду обо мне знают немногие, можно даже сказать, никто. Но когда-нибудь обо мне узнают миллионы читателей.
— Каких читателей? — не понял я.
— Я пишу роман.
— Роман?
— Да, я писательница, уникальная писательница, не такая, как все.
— У тебя есть специальное образование?
— Нет. Одно время я хотела пойти в колледж на филологию, но изменила своё решение. Настоящему писателю нужен только талант и ничего больше. Я пишу везде и всегда, когда меня посещает вдохновение. Творчество для меня — спасение.
— О чём же этот роман?
— Я пишу обо всём, что меня волнует. Но самое главное — это роман о любви. О настоящей любви! Я долго об этом думала и пришла к выводу, что во Вселенной нет ничего сильнее любви.
— Хм-м. Интересно. И где же этот роман? Могу ли я его почитать?
— Нет, он ещё не завершён, я всё ещё над ним работаю. Кое-что я храню в черновиках на бумаге, что-то в лэптопе, а что-то просто в памяти. Мне предстоит всё это сложить в одно целое. Как бы тебе объяснить главное? Дело в том, что я не понимаю себя, не понимаю, кто я. Иногда мне кажется, что меня вообще не существует на земле. Я хорошо умею притворяться, играть разные роли, приспосабливаться к окружающей среде. Но глубоко в душе я отлично знаю, что всё это притворство. Я чувствую себя по-настоящему собой только тогда, когда на меня находит вдохновение и я пишу. Но вдохновение, увы, приходит не так часто, как хотелось бы, зато жить в реальной жизни приходится каждую минуту.
Она снова умолкла, и мы лежали молча, слушали, как за окном шелестят листья и порой, нарушив тишину, проезжает по дороге машина.
Неожиданно она повернулась ко мне:
— А скажи правду, Бен, тебе же наверняка приятно знать, что ты трахнул меня. Я знаю, что вы все, белые мужчины, хотите хоть раз трахнуть чёрную женщину, для экзотики. А потом рассказываете друг другу небылицы, как это было, как чёрная сука кричала во время траха на весь район, и что во время оргазма она едва ли не прыгала до потолка. Разве это не так? Да. Это так! Я и есть та самая чёрная сука! Иди ко мне, мой сладенький…