Душеприказчик
Шрифт:
— Кто убивает Душеприказчиков?
— Даааа, — протянул профессор. — Я ждал этого вопроса. Тебе страшно, учитель. Очень страшно… Умереть, будучи мертвым, это наверное ужасно глупо. Или ты все еще боишься за твою никчемную душонку?
— Меня давно не интересует собственная жизнь, — не раздумывая, ответил Проклятый.
— О, какие громкие слова, — усмехнулся Лоцлав. — Только скажи, с какой стати мне помогать тебе?
Проклятый молчал.
Я нащупал суму и, открыв ее, достал бумагу и карандаш.
— У меня есть плата за вашу помощь…
Сам не понимаю, как моя рука так ловко заскользила чистому листу.
Профессор
— Ты хотел купить меня своей бестолковой мазней, — продолжая смеяться, выдавил из себя Лоцлав.
Я взглянул на лист бумаги и ужаснулся, вместо четких линий и изящных изгибов, перед моим взором предстал лишь серый круг, будто я не рисовал, а всего-навсего расписывал карандаш.
— Вот, держи, — немного помедлив, Проклятый протянул Воцлаву аккуратно сложенный лист.
Смех прекратился также внезапно, как и начался.
Дрожащая рука потянулась к бумаге, и я впервые смог рассмотреть лицо профессора. Он походил на крота, словно человеческое лицо за долгие годы, проведенные среди темноты и сырости, приобрело черты животного; невероятно большие черные глаза, одутловатое лицо с длинным носом и длинными острыми усами.
— Откуда у тебя это? — я заметил в голосе профессора дрожь.
— В мире, где все мертво, только что-то живое имеет вес, не так ли? — слегка прищурившись, скорее не спросил, а уточнил Проклятый.
— Тебя ищет прислужник Хозяина, — взглянув на рисунок ответил Лоцлав. — Убить его не возможно. Порождение тьмы бессмертно, тем более в его мире. Но у тебя есть одно преимущество. Он не знает, что тебе удалось проникнуть в город. Торопись, если хочешь исполнить свое предназначение.
Искусство творения не редко называли волшебством. Умело складывать слова или изображать мир с помощью кисти и красок либо выражать весь калейдоскоп чувств при помощи музыки всегда заставляло простой люд восхищаться, восклицая от радости и умиления. Положительные эмоции переполняют нас, а жизнь еще долгое время источает радужные краски. Но в мире мертвых нет места положительным эмоциям, а все что связано с искусством, накрыто паутиной и беспощадным саваном времени. Даже музыкальный инструмент остается здесь немым, словно страшась произнести в этом ужасном месте ни единого звука.
И никакое золото мира неспособно купить воздушную мелодию или набросок прекрасных стихов. Среди смерти и бесплодия, где нет ничего живого, только отголоски былой жизни имеют настоящий вес золотого металла.
Я вспоминал свои причудливые рисунки, пытаясь сопоставить все воедино. И мог дать руку на отсечение, что они действительно были написаны мной, но как бы я себя не убеждал, все равно оставалось призрачное сомнение. Словно автор этих зарисовок прожил не одну сотню лет и его прозорливый взгляд мог уловить даже самые крохотные черты и образы натурщика. Я, к сожалению, не мог похвастаться усердием и внимательностью, а мои рисунки никогда не отличались подобной яркостью неуловимых образов.
Лестница, на которую вступил Проклятый, вела вверх. На мгновение он остановился и, замешкавшись, сделал шаг назад.
—
— Что? — повторил за мной Ша.
— Страх, — прочитал я по губам, и тут же Проклятый добавил, но уже чуть громче: — Мне очень страшно.
Я посмотрел на Проклятого и отпрянул, увидев вытянутое морщинистое лицо старика. Он увядал на глазах, его веки ввалились и стали похожи на пустые глазницы слепого, а иссохшая кожа напоминала высушенную потрескавшуюся из-за отсутствия влаги землю.
Воспоминания нахлынули с такой силой, будто внезапный вихрь ворвался в затхлые подвалы монастыря, принеся собой гарь пустынных улиц и поселив в сердцах одиночество.
Проклятый чувствовал себя совсем молодым и полным сил. Ощущая невероятное волнение, он спешил, торопясь обхитрить коварную длань, поработившую весь город. Еще несколько единомышленников попятам следовавших за ним на мгновение остановились, когда он вступил на длинную каменную лестницу уходившую вверх. Там был основной зал собора.
Биение сердца, достигнув бешеного ритма, готово было вот-вот выскочить из груди.
Я едва заметил, как призрачные тени окружили нас, и одна из них проникла внутрь Проклятого, заставив его выгнуться дугой от нестерпимой боли. Тишину наполнил довольный рык, и я понял, что измученное, почти безжизненное тело моего спутника, все же обрело душу.
Прошлое переплеталось с настоящим неразрывной нитью, собираясь в неразрывный клубок. Затерявшиеся среди бескрайних полей безжизненного мира, души Проклятых в мгновение ока оказались рядом с Душеприказчиком. Теперь, как и многие сотни лет назад — они были вместе.
ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ: Слезы сгоревшего города
Проклятый протянул руку и вложил мне заветный ключ, которому не способен противостоять ни один хитроумный замок.
— Он нужен тебе больше, чем мне, — его слова мгновенно растворились в полумраке.
Следующий шаг Проклятый сделал в окружении своих старых знакомых. Призрачные тени смотрели на него белыми глазницами с немой просьбой скорее освободить их из ужасного плена.
Я еще раз внимательно вгляделся в лицо Проклятого, такое знакомое и в тоже время совсем чужое. На его лице возникла едва различимая улыбка. Он перевел взгляд на своего верного спутника и зверек, словно услышав немую команду хозяина спрыгнув с моей руки, устроился у него на плече.
— Пора.
Шаг за шагом мы приблизились к последнему препятствию.
Проклятый осторожно коснулся двух кованых цепей, крест на крест опутавших старую, вконец, проржавевшую дверь. Толстый слой паутины, поддавшись неведомой силе, медленно опал на каменную ступень. Послышалось непонятное шипение, будто накаленный до предела металл опустили в воду, и привыкшие к полумраку глаза ослепил невыносимо яркий свет.
Мы стояли посреди длинного зала, в дальней части которого возвышался огромный серебряный алтарь, и это была лишь единственная привычная моему глазу деталь. Все остальное казалось иным и отталкивающим взор, будто причудливый архитектор вывернул величественный собор наизнанку. Стены топорщились множеством каменных изваяний и пилястры, обычно украшающие фасад и карнизы.