Душевная травма(Рассказы о тех, кто рядом, и о себе самом)

Кое-как,

на троечку, одолев десятый класс, отплясав выпускной бал в новом модном казакинчике, шелковые брючки-клеш, Тома спустя некоторое время объявила родителям, что ни в какие институты поступать не намерена, а пойдет работать… в торговую сеть!

— Меня Алик Зиберов обещал устроить, у него родной дядька важная торговая шишка, он может меня и в «Готовое платье» сунуть, и в «Галантерею», и даже в «Головные уборы».

Выслушав волеизъявление дочки, папа в полной растерянности поставил на стол уже поднесенный ко рту стакан с чаем и испуганно поглядел на маму.

Мама замахала на Тому руками, закричала:

— Ты в общей десятилетке училась, а не с торговым уклоном! И думать не смей!

— Здравствуйте! Уже и «думать не смей»! Я, между прочим, все-таки взрослый человек, а не табуретка, которую куда хочешь, туда и поставишь!

— Да, ты взрослый человек, — с убийственной, как ей казалось, иронией сказала мама, — но ты не самостоятельный человек. Ты обязана считаться с волей родителей, которые тебе дали буквально все, от этих брючек до среднего образования включительно… Все подают в разные институты, все стремятся приобщиться к какой-нибудь науке, потому что без научной подготовки взрослый самостоятельный человек не может хорошо — в любом смысле хорошо, слышишь, Томка?! — устроиться в жизни, а ты…

— А я не способная к наукам. Я вам это десять лет доказывала своими отметками!

Мама поглядела на папу и с крика перешла на трагический полушепот:

— Отец! Почему же ты молчишь? Скажи ей!

— Доченька! — стал примирительно мямлить папа. — Мать тебе добра желает. Сейчас время такое, в торговле тоже теперь без диплома никуда не пробьешься.

— А я и не собираюсь никуда пробиваться. Меня абсолютно устраивает высокий пост продавца.

— А почему ты, собственно, решила, что способна занять этот высокий пост?

— Во-первых, потому, что я — языкатая! — усмехаясь, сказала Тома. — Я могу самого нахального покупателя отбрить. А во-вторых, если серьезно говорить, то у меня натура активная, динамичная, мне нужно, чтобы дело, которое я буду делать в жизни, было интересным, живым… А торговать — это интересно. Я не халда, я буду работать честно, хорошо… Мама, не глядите на меня страшными глазами! Я же не арбузами и не газировкой буду торговать на улице, а высококачественными промтоварами, в том числе и импортными в магазинах «люкс»!..

Мама горестно всплеснула руками, а Тома, совсем уже откровенно поддразнивая ее, сказала:

— Чем плохо? Стоишь за прилавком… или прохаживаешься в изящном халатике, с прической…

— Вот-вот! Как заводная кукла… с обязательной улыбкой.

— А разве это плохо — улыбаться? Тем более если покупатель не старый козел, а мальчик ничего себе. Пожалуйста, буду улыбаться! Улыбка у меня обаятельная, все говорят. Все время на людях, в движении. Как в кино!

— Как в кино! — подхватила мама с той же скорбной горечью. — Вон твоя подружка Нинка будет ученым киноедом… то есть киноведом, она уже отнесла документы в институт. Вот это действительно как в кино! А ты!..

— Господи, нашла кого в пример ставить — Нинку! Самая умная девчонка в классе, круглая отличница.

— У нее отец простой шофер, а у тебя все-таки ответственный работник — заместитель директора автобазы.

— Ну, это положим, не играет значения! — сказал папа, изнемогавший от жгучего желания поскорее покончить с неприятным разговором и подсесть к телевизору: скоро должна была начаться передача хоккейного матча.

— Между прочим, папа не имеет высшего образования, — как бы вскользь заметила Тома, — и тем не менее на жизнь ему грех жаловаться. А ты сама, по собственному желанию, бросила свой институт!

— Бросила! — снова закричала мама. — Дура была, потому и бросила — по милости твоего отца. И что я из себя сейчас представляю? Верную супругу и добродетельную мать! А кому это нужно? Если бы я институт не бросила, у меня вся жизнь иначе бы могла сложиться.

— Постеснялась бы такое говорить при ребенке! — проворчал папа, а мама вдруг заплакала в голос, с подвыванием на высоких нотах.

Тома поднялась из-за стола и ушла к себе, сказав в дверях:

— А все-таки я своего добьюсь!

И не добилась — сдалась через неделю, не устояла перед материнскими слезами и заклинаниями.

— Хорошо, хорошо, буду поступать, только не плачьте. Мне безразлично куда, можете сами выбирать.

Институт для Томы мама подобрала негромкий, малоизвестный, узкого профиля. Ей казалось, что широкие массы абитуриентов туда «не полезут».

С нескрываемым отвращением Тома взялась за учебники — надо было готовиться к экзаменам.

Сдавать документы в институт мама и дочка пошли вместе. Пока Тома оформляла свои дела в канцелярии, мама успела перезнакомиться с добрым десятком других мам, пап, бабушек и дедушек, сидевших в тревожном ожидании на скамейках в институтском дворе. Оказалось, что экзаменаторы тут строгие, наплыв абитуриентов огромный. Все трудно, все неясно, все зыбко. Боже мой, что же будет с Томкой, что?!

К маме подсела пронзительная брюнетка уже в годах, похожая на кондора: маленькая головка, нос крючком, из низкого ворота белой пушистой кофты торчит длинная, худая, зобатая шея.

Брюнетка сказала, что ее зовут Марта Ибрагимовна, и деловито спросила:

— У вас здесь сын или дочь?

— Дочь!

— У меня тоже дочь. Ваша первый раз держит?

— Первый! — вздохнула мама. — А ваша?

— Третий. И каждый год в разные институты. Жуть! Мы с ней ветераны, у нас — опыт.

— Поделитесь, пожалуйста… если можно, — робко попросила мама.

Кондор покрутил шеей, поглядел по сторонам, прошипел:

— Пока не смажете — не поступит!

— Я вас не понимаю. Кого? Чем?

— Вы что, маленькая?!

— Я бы, пожалуй, пошла и на это, — сказала мама, ужасаясь тому, что она говорит. — Но я не знаю, как это делается… и вообще я тут как в лесу!..

Кондор подсел поближе.

— Вы мне понравились. Я вам помогу. Поделюсь с вами одним человечком, так и быть! — Она сунула маме в руку бумажку, сложенную вчетверо. — Возьмите! Тут его телефон. Он может все это устроить. Захотите ему позвонить — звоните, не захотите — не звоните. Если будете звонить, скажите: от Марты Ибрагимовны.