Два актера на одну роль
Шрифт:
Мариетта. Целоваться я не буду, оставьте меня, сударь; ступайте к своей госпоже де М***, с ней и целуйтесь.
Родольф. С нею покончено, и у меня нет ни малейшего желания возвращаться.
Мариетта. О, мужчины! Вот они какие! Эта и та — любая для них хороша, но та, кто ближе к их губам, всегда желанней.
Родольф. Ты философствуешь с удивительным глубокомыслием, и высокие эти рассуждения были бы уместны в комической опере. Однако сейчас у самых моих губ ты, значит, ты и самая желанная.
Мариетта (роняет сверток и слабо защищается).Господин Родольф, умоляю, больше не ходите к госпоже де М***, она нехорошая женщина.
Родольф. Ты же с ней не знакома, откуда же тебе это знать.
Мариетта. Все равно, я в этом уверена. Терпеть ее не могу. О, не ходите больше к ней, и я буду крепко вас любить.
Родольф. Если такой пустяк, крошка, тебя порадует, охотно повинуюсь. Ну-ка растолкуй, как это ты вздумала приревновать меня? Ведь ты уже довольно давно у меня в услужении и ни разу ничего подобного не приходило тебе в голову.
Мариетта. Вам-то легко говорить, сударь. Вы шутите, а у меня вся душа истерзалась; вы воображаете, что, став вашей служанкой, я перестала быть женщиной? Если вы на это рассчитывали, то, значит, жестоко ошибались. Да, знаю, какая это дерзость, какая смелость — полюбить вас, моего господина; но я вас люблю; да и разве это моя вина? Вас я не домогалась, напротив, сколько я пролила слез, как мне не хотелось ехать сюда с вами. Я была совсем девчонкой, когда вы взяли меня у моей старенькой матушки и привезли сюда: найдя меня хорошенькой, вы мною не погнушались и совратили меня. Сделать это вам было нетрудно. Я была так одинока и так беззащитна; вы злоупотребили своей господской властью и моим рабским повиновением; и потом — зачем скрывать? Я еще не любила вас, но я никого не любила; вы первый пробудили мои чувства, и в упоении любви я терпела многое, чего больше терпеть не стану, так и знайте; я больше не хочу быть для вас безделицей, игрушкой, которую возьмут и тут же бросят, вещью, приятной на ощупь, вроде ткани или меха, и надоело мне, что я — нечто среднее между вашими кошками и собакой. Я-то не умею, подобно вам, рассекать свою любовь надвое: любовь духовная — для этой, а плотская — для той. Я люблю вас и душой и телом, я хочу, чтобы и меня любили так же. Я так хочу! Не правда ли, странно звучат эти слова, когда я, служанка, обращаюсь к вам — хозяину? Ведь вы взяли меня в дом как служанку, а не как любовницу, вы-то, может быть, и забыли об этом, да мне не забыть.
Родольф (в сторону).Клянусь непорочностью своей бабушки, вот оно, проявление страсти. (Громко, ласковым тоном.)Бедненькая моя Мариетта! (В сторону.)Решено, ту я бросаю.
Мариетта (плача).Ах, Родольф, знали бы вы, какие муки терзают меня, вы бы тоже заплакали, хоть вы и человек бесчувственный.
Родольф (осушая губами слезы на ее глазах).Довольно плакать, малютка; из-за тебя я впервые наглотался слез с тех пор, как вышел из младенчества,
Мариетта (несмело обвивая руками его шею).Любить и не сметь признаться, изнывать от печали, чувствовать, что вот-вот разрыдаешься, и знать, что нельзя припасть головой к груди любимого, дать волю слезам и приласкаться; уподобляться собаке, которая зорко следит за хозяином и ждет, когда ему заблагорассудится ее погладить; вот какая у нас доля. О, я так несчастна!
Родольф (растроганный).Ты глупа, как индюшка! Кто мешает тебе сказать, что ты меня любишь, и приласкаться ко мне, когда вздумается. Надеюсь, не я?
Мариетта. А чем другие женщины лучше меня? Я тоже хороша собою, как многие из тех, что слывут раскрасавицами. Вы сами это как-то сказали, Родольф, не знаю, есть ли у меня основание вам верить, но я вам верю. К чему брать на себя труд и льстить служанке! Ведь стоит лишь сказать «я хочу» — это куда проще. Взгляните на мои волосы — черные и густые, а я ведь часто слышала, как вы восхваляете черные волосы; и глаза у меня черные, как волосы; вы не раз говорили, что терпеть не можете голубых глаз; кожа у меня смуглая, а бледна я, о Родольф, оттого, что люблю вас и страдаю. Вы и стали волочиться за той женщиной лишь оттого, что у нее смуглая кожа и черные глаза. Все это есть у меня, Родольф; я моложе ее и люблю вас так сильно, как ей не полюбить; ведь ее любовь родилась в веселии, а моя — в слезах, и все же вы не обращаете на меня внимания. Отчего? Оттого, что я ваша служанка, оттого, что пекусь о вас день и ночь, оттого, что предвосхищаю все ваши желания, принимаюсь хлопотать двадцать раз на день, потакая всем вашим, даже самым пустячным, прихотям. Правда, к концу года вы швыряете мне несколько монет, но уж не думаете ли вы, что деньгами можно воздать тому, кто самозабвенно посвящает вам свою жизнь во имя вашего блага, и что бедная служанка не жаждет, пусть даже небольшого, ответного чувства, которое было бы ей утешением в этой жизни, полной самопожертвования и скорби. Были б у меня модные шляпки да щегольские наряды, была бы я женой нотариуса или биржевого маклера, вы бы стояли на часах под моим балконом и вас бы осчастливил мой взгляд, брошенный из-за шторы.
Родольф. Ну для этого я недостаточно платоничен. Я люблю тебя такой, какая ты есть, больше самой знатной дамы на свете. Так решено, ты остаешься?
Мариетта. А госпожа де М***? Ведь вы меня понимаете…
Родольф. А ну ее к черту. С ней я порываю. (В сторону.)В этой бедной девушке истинной страсти больше, чем в двадцати светских кривляках, да и, кроме того, она красивее.
Мариетта. Так вы мне обещаете?
Родольф. Клянусь твоими глазами и губками.
Мариетта (пылко).Тогда я остаюсь.
Родольф. Вот так-то! А теперь вы — наша горничная, произведенная в чин нашей узаконенной любовницы, — найдите кого-нибудь, кто бы вас заменил и за вас работал.
Мариетта. Нет, Родольф, я хочу быть здесь вдвоем с вами, и к тому же я вас слишком люблю и никому не доверю заботу о вас.
Родольф. Хорошая ты девушка! И до чего же глупо было так далеко забираться в поисках сокровища, когда оно тут рядом. Я люблю тебя и душой и телом, расположение духа у меня просто пасторальное, и мы с тобою вкусим утехи Дафниса и Хлои. (Он сажает ее к себе на колени и укачивает, как ребенка.)
Появляется Альбер — человек положительный.
— Вот композиция, составленная совсем недурно; но вряд ли госпожа де М*** пришла бы в восторг, если б ее увидела.
Родольф. Хотел бы я, чтобы увидела.
Альбер. Значит, разлюбил?
Родольф. А разве я ее любил?
Альбер. Правду говоря, сомневаюсь. А твоя страсть — страсть художника?
Родольф. К черту страсть! Я гнался за нею, а она сама явилась ко мне.
Альбер. Так всегда и бывает. Рад, что ты снова рассуждаешь здраво. Воздаю благодарность Мариетте за успешное исцеление.
Мариетта. Далось оно мне не без труда, господин Альбер.
Альбер. Еще бы, недуг был тяжелый, берегись повторных вспышек.
Мариетта. О, тут уж я позабочусь, не допущу их, будьте покойны.
Родольф. Не бойся, душенька, ты так хороша и так добра, что опасаться тебе нечего.