Два брата (др. ред.)
Шрифт:
— Он переносчик, [148] братцы! — догадался кто-то.
Егор похолодел: если это предположение утвердится во дворце, ему, Маркову, конец.
— Что вы ко мне пристали! — со слезами в голосе выкрикнул он. — Ну, спрашивал царевич о болезни государя, да разве я тому причина? Не своей волей ходил к нему! Сами знаете, офицер вызывал. Могу я ослушаться?
— И правда, братцы, — заступился за Маркова один из товарищей, рассудительней других. — Наш брат — мелкая птица, куда приказано, туда и лети.
148
Переносчик — доносчик, сплетник, клеветник.
Егор просиял:
— Спасибо, братцы!
Денщики разошлись. Егор отправился домой и лег в постель.
На другой день царевич, не дождавшись Маркова, послал за ним Василия Дедюхина. Офицер явился во дворец. Первый встреченный им денщик объявил, что токарь Марков опасно болен. То же сказал и второй, третий.
Дедюхин отправился в комнату Марковых. Егор лежал в постели, укрытый одеялом; около него на столике были расставлены аптечные снадобья.
— Ты что, Егорша? — вскричал Дедюхин.
— Болею, — слабым голосом ответил Егор. — Лихоманка треплет. Вчера от царевича вернулся еле жив.
Меншиков сидел в своем кабинете во дворце, выстроенном недалеко от домика Петра на Адмиралтейской набережной. В обширном, богато обставленном дворце Данилыча царь обычно устраивал пиры, иногда принимал иностранных послов.
С некоторых пор князь все чаще и чаще задумывался над тем, что ждет его после смерти Петра. Меншиков прекрасно понимал, что царевич ненавидит его. В душе князь сознавал, что подал к этому достаточно поводов. Он высокомерно и сухо обращался с наследником престола, усугублял раздоры между отцом и сыном, искусно выставляя перед царем недостатки Алексея.
«Неужто ошибся? — растерянно думал князь. — Не рассчитал? Неужто надо было вести совсем другой политик? Приближаться к царевичу? Кто же знал, что государь так ослабеет здоровьем?»
Меншиков со стыдом и злостью вспомнил визит к царевичу и неудачную попытку войти к нему в милость.
«Чует свою силу… А что, если… убедить государя написать завещание? В пользу царевича Петра Петровича… Государыня — регентша. [149] Я при ней первый в государстве! С царевичем Алексеем придется бороться, но если будет воля царя лишить его наследства… Да, один исход!»
149
Регентша — правительница, временно правящая страной, как опекунша при малолетнем государе.
Меншиков поспешил в царский дворец, который оставил всего час назад. Он прошел к царице без доклада. Екатерина сидела унылая, на полных щеках видны были следы слез.
— Как государь? — спросил
— Очень плох! Арескин не ручается за сегодняшнюю ночь!
— Государыня, у нас есть средство спасения! — воскликнул Меншиков и изложил свои планы.
— Это бы хорошо, но как уговорить государя?
— Попробуйте, ваше величество!
— Александр Данилыч, напиши завещание; попытаюсь дать на подпись.
Меншиков поспешно приготовил манифест, где наследником объявлялся царевич Петр Петрович, а Алексей лишался прав наследства за «супротивные государству поступки и неспособность к делам правления». Екатерина взяла бумагу и, дрожа, отправилась в комнату царя.
Петр дремал, дышал трудно, с хрипом. Комната остро пропахла лекарствами, ее смутно освещал огонь камина. У изголовья постели сидел доктор Арескин, задумчиво игравший золотой табакеркой.
— Господин доктор, прошу вас уйти. Я должна иметь с его величеством секретный разговор.
Медик с поклоном вышел. Царица нетерпеливо ждала пробуждения больного. Наконец он проснулся.
— Катя? Хорошо, что сменила Арескина. Ему надо отдохнуть. Что у тебя за бумага?
— Петр Алексеевич, — необычайно волнуясь, заговорила Екатерина, — в животе и смерти бог волен. Ежели с тобой что случится, мы все погибли…
— Кто — вы? — Петр быстро и пронзительно взглянул на царицу.
— Я, маленький Петенька, Александр Данилыч…
При имени Меншикова царь сделал гневное движение. Екатерина поняла, что испортила дело.
— Чего ты хочешь?
— Подпиши манифест.
— Дай сюда! Впрочем, и читать нечего, понимаю: Петр Петрович вместо Алексея Петровича, ты правительница. Так?
— Так…
— Узнаю Алексашкины проделки. Все чужие, все только о себе думают! — Царь заворочался в постели, на бледно-желтых щеках вздулись желваки. — Сначала надо медведя убить, а потом шкуру делить!
Петр разорвал манифест, бросил обрывки на ковер:
— Сожги!
Екатерина подобрала клочки и кинула в камин.
— Слушай! — В голосе Петра звучала глубокая горечь. — Я сам не меньше вашего озабочен, чтоб Алешка не сел на престол. Вы с Данилычем себя бережете. А для меня… это — погибель моего дела! Но что затеяли вы, сие неблаговременно. Так Данилычу и скажи. Рано за себя перепугались!
Через несколько дней по городу разнеслась молва: государь поправляется. Меншиков и его партия подняли головы, сторонники Алексея приуныли.
— Крепко, проклятый! — толковали они по углам. — Недаром дьяволу душу продал. Тот его и поддерживает.
— Ему сроку по земле ходить положено пятьдесят годов.
— Пятьдесят годов! Эва, утешил! Значит, еще семь годов! За семь годов от нас и звания не останется — начисто выведет.
Глава XXI
ВЫЗДОРОВЛЕНИЕ
Уже больше года по Европе ходили слухи о необычайном изобретении некоего доктора Орфиреуса. Утверждали, что Орфиреусу посчастливилось изобрести вечное движение, perpetuum mobile, решить задачу, над которой мучились изобретатели много столетий.