Два брата (др. ред.)

Волков Александр Мелентьевич

Иван Семеныч раздобрел, говорил с важностью и даже имел вес среди петербургских купцов. Он стал для некоторых своего рода барометром. Видя его успехи в делах, купцы бросались вслед за Ракитиным в те же предприятия, что затевала его компания. Иван Семеныч посмеивался в усы: он то скрывал свои планы от конкурентов, то пускал их по ложному следу.

Но до десяти тысяч червонных, с которыми можно было получить Анку Русакову, была еще порядочная недохватка.

Не раз подумывал Иван Семеныч подделать свои торговые книги и явиться к бывшему хозяину с фальшивым балансом. [152]

Но удерживал страх: опытного купчину Русакова провести было трудно. Вдруг он откроет обман и, оскорбленный, укажет Ракитину на дверь, а дочку отдаст за первого подвернувшегося под руку? С крутым, своенравным стариком шутки были плохи.

152

Баланс — состояние средств торгового предприятия.

Иван Семеныч обрадовался необычайно, когда Егор Марков явился к нему с царским приказом. Он несколько раз заставил Егора повторить от слова до слова все, что говорил царь.

— Вот так чудеса! — весело восклицал он. — Так, говоришь, вспомнил? Счетчиком я у него, говоришь, записан? Пороховую мельницу на Сестре, говоришь, предлагает? Согласен я, конечно, согласен! Разве я дурак — от счастья отказываться, когда оно само в руки плывет!.. А ты и вправду отказался, когда он тебе предлагал?

— Что же я, врать тебе буду, чудак человек! — обиделся Егор.

— Да ведь он денег на обзаведение предлагал?

— Я не взял.

— А я возьму! Как ты думаешь, сколько он мне даст?

— Сколько потребно.

— Я больше буду просить! Запрос карман не ломит.

— Смотри не просчитайся!..

— А, пожалуй, ты верно, Егорша, говоришь! Царь — не свой брат, к нему надо подступать с бережением. Осмотрю мельницу и примусь составлять расчет.

* * *

Подьячий из Приказа артиллерии Елпидифор Кондратьич Бушуев, командированный с Иваном Семенычем для осмотра пороховой мельницы на реке Сестре, сидел в ракитинском тарантасе угрюмо, на вопросы купца только хмыкал да почесывал переносье.

Иван Семеныч велел кучеру остановиться у придорожного трактира, заказал графин водки, закуску. Размякшему от двух стаканов Бушуеву сунул в руку пару рублевиков.

Елпидифор Кондратьич переменился неузнаваемо. Он наклонился к Ракитину с блаженной улыбкой и забубнил ему в ухо:

— Ха! Это ж, куда мы едем, это для умелого человека не пороховая мельница, а золотое дно! Ей-богу! Она тебе, Иван Семеныч, не порох будет толочь, а прямо-таки денежки! Ха! Ты по пороховому делу смекаешь?

— Мало, — признался Иван Семеныч.

— Ха! Не в этом суть! Для такого приятного человека я в лепешку расшибусь. Вот слушай меня, ей-богу, я тебе все точно изложу. Для пороху требуется что? Селитра! — Приказный загнул палец. — Сера! — Загнул другой палец. — Уголь! — Бушуев помахал перед носом Ивана Семеныча тремя пальцами: — Три естества, а соединяются в одно!

— Это я слыхал, — равнодушно ответил Ракитин.

— Слыхать-то, может, и слыхал, да тонкости не знаешь, ха! — рассердился подьячий. — Селитра — а какая? Селитра селитре рознь! Где ее покупать, по какой цене? Сколько класть? Тут у каждого пороховщика

свой секрет есть… Теперь насчет серы будем говорить. Скажем, сера наша — Сергиевская либо самарская, и опять-таки сера заграничная, у каждой свое свойство, ха!

— Я вижу, ты знаток! — похвалил приказного Ракитин.

— Я-то? А как бы ты думал? Да я на этом деле собаку съел, ей-богу! Сызмальства при порохе состою… Постой! — Он отмахнулся от Ракитина. — Ты меня с мыслей сбил. Я еще про уголь… Ты про уголь как думаешь: какой попало нажег и гони его в смесь? Ха! Уголь берется исключительно ольховый, вот оно что! И приготовить его не так-то просто! И ежели хозяин всего этого дела простофиля, то ему такого в составы напихают, что его порохом печку не истопишь, ха-ха-ха! А то слыхал: сера, селитра, уголь! — почему-то снова разъярился Бушуев. Бугристое, плохо выбритое лицо его побагровело.

Пара лошадей с усилием тащила тарантас по кочковатой, малоезженой дороге. По бокам расстилался чахлый, редкий бор на моховом болоте. С моря дул холодный ветер, нагоняя тучи. Унылый, наводящий тоску вид. Ракитин загрустил, вспомнив веселое разнообразие московских холмов, садов, улиц, площадей. Он достал из погребца бутылку водки, отпил сам, сунул бутылку подьячему.

— Я вижу, ты хороший человек, — уже слегка заплетающимся языком заговорил Бушуев, пропустив несколько глотков, — и мне тебя жалко. Ты на этом деле либо капитал огромнейший наживешь, либо в трубу вылетишь. Представишь плохой порох в казну, его испытают — ха! — а потом забракуют, вот и пиши мамаше рапортичку о собственном разоренье!

Радужное настроение Ракитина меркло, по спине бежали холодные струйки пота. Болтовня полупьяного подьячего открыла ему многое, о чем он и не подозревал.

«А ведь недаром царь сдает мне в аренду эту пороховую мельницу, — сообразил он. — Верно, там неладом дела идут. Ой, не сгибнуть бы тебе, Иван, с этим новым делом!..»

Бушуев доверительно привалился к плечу Ивана Семеныча:

— Пропадешь, купец, без верного глазу, ей-богу пропадешь!

— А где его взять, верный-то глаз? — с досадой спросил Ракитин.

— Есть такой! — веско ответил Елпидифор Кондратьич.

Внезапная догадка пришла на ум Ракитину.

— Это ты, что ли? — спросил он.

— А хошь бы и я!

— Ежели я тебя позову в управляющие, пойдешь?

— Полторы сотни на год положишь — пойду!

— Полтораста? Не много будет?

— Эй, купец, крупное дело зачинаешь — не жадничай! Больше потерять можешь!

Ракитина охватил порыв мало свойственного ему великодушия:

— Сто восемьдесят дам!

— Верно?

— Верно!

— Давай руку!

Собеседники хлопнули по рукам, отпили из бутылки.

«Эх, многовато я ему посулил!» — подумал Ракитин.

— Не скупись, купец! — точно в ответ на свои мысли услышал Ракитин. — За сто восемьдесят я тебе цепным псом служить буду, я любому твоему недругу горло перерву!

Маленькие черные глаза Бушуева смотрели из-под лохматых бровей ласково и преданно. Ракитин почувствовал, что приобрел верного защитника своих интересов.

— Иван Семеныч, слышь! — окликнул купца Бушуев. — Ты покамест о нашем уговоре никому не сказывай. Я к тебе на службу перейду, когда мельницу примешь.