Два брата - две судьбы
Шрифт:
— Да тут зайшов… Хиба ж мало их блукае в що годину! — Она ловко подхватывает коромысло и легко входит в дом.
— А ну, зайди! — глухим низким голосом произносит мужчина, и я вслед за ним, сняв кепку, вхожу в горницу. В ней — чисто, ароматно пахнет травами, подвешенными пучками вдоль печки на шнуре. — Чого стоишь? В ногах правды нэмае, сидай!
Сажусь на лавку.
— Из какой дивизии?
Обдумываю, что сказать. Вопрос задан слишком прямо, в лоб.
— Рыбак рыбака видит издалека, — улыбается незнакомец. — Или за свою шкуру боишься? — добавляет он уже строже. —
Рассказываю свою несложную биографию и каким образом оказался в Днепропетровске. Сказал, что я москвич Николай Соколов. Поставил акцепт на хорошем знании немецкого языка. Мой новый знакомый слушал внимательно, не перебивал. Мы сидели на лавке и в паузах пытливо посматривали друг на друга. Незнакомец мне нравился: мужественное лицо, военная выправка. Вдруг он встал, достал откуда-то с печки коробку, вынул из нее бинт, йод, затем сел на лавку, сиял сапог и начал перебинтовывать раненую ногу.
— Так где ж ты живешь? — спросил он.
Я ответил, что Люсин дом находится вблизи Горного института.
— А вы ранены?
— Во время бомбежки под Одессой покалечило. Стрептоцидика бы достать — сразу бы затянуло. Мокнет, холера ее забери, и щиплет. — Занятый своим делом, он продолжал задавать вопросы, я отвечал.
Так в мою жизнь вошел товарищ Хромов.
Я доверял своей интуиции, своему чутью, хотя и молодому, незрелому, доверял первому впечатлению о человеке и отвечал доверием на откровенный разговор. По жестам, по походке, по манере смотреть и говорить, по малейшим оттенкам голоса я мог определить характер человека, его сущность. И совсем не надо быть тонким психологом-физиономистом, чтобы распознать, кто он — друг или враг. Хорошего человека сразу видно, особенно во вражеском тылу. Хромов обладал чертами, присущими настоящим патриотам. Я поверил ему и не ошибся. Конечно, он не открыл мне всех своих карт. Долго прощупывал и наконец, когда утвердился в своих предположениях, в меру допустимого рассказал о себе. Я понял, что он из местного подполья, где соблюдается строжайшая конспирация. Кроме своей он назвал еще одну фамилию: Науменко.
— Если тебе удастся зацепиться за биржу труда или за самого коменданта, будешь нам полезен. В городе облавы, обыски. Немцы арестовали видных ученых, учителей, не успевших эвакуироваться, упрятали их в тюрьму… Дел по горло. Только рукава засучивай. И нам позарез нужны верные люди, особенно в их аппарате управления… Значит, завтра — в комендатуру? — переспросил Хромов.
— А куда ж денешься без документов?..
— Желаю успеха!
На следующее утро мы с Люсей отправились к военному коменданту Днепропетровска.
Город выглядел уныло и настороженно. Разбомбленные, разрушенные дома. Откуда-то из-за железной ограды тянуло тошнотворным, удушливым запахом дыма и гари.
Отброшенные с проезжей части улицы, злобно щетинясь, то там, то здесь торчат противотанковые «ежи», штабелями громоздятся мешки с песком. Следы недавних боев: разбитая военная техника, воронки от авиабомб… По улице ползут приземистые, как черепахи, танки с черными крестами на броне, тащатся автомашины с двойными прицепами, самоходные орудия. Подвыпившая немецкая солдатня с кузовов грузовиков громко горланит фашистские песни:
Если весь мир будет лежать в развалинах, К черту! Нам на это наплевать! Мы все равно будем дальше маршировать! Потому что сегодня нам принадлежит Германия, А завтра — весь мир!..Истощенные, в лохмотьях, военнопленные группами под окрики и свистки полицейских расчищают захламленные улицы. Два сильных взрыва со стороны вокзала сотрясают землю. Что это? Дальнобойная советская артиллерия провела через Днепр массированный артналет или, возможно, советская разведгруппа — подрывники, получив приказ, взорвали то, что не успели взорвать отступавшие наши части?..
Выходим на проспект Карла Маркса. Пьяный немецкий патруль почему-то загоняет в дома женщин и детей. Истошные вопли, крики, автоматная дробь. Мостовая окрасилась кровью.
По улице Короленко поднимаемся в гору. Подходим к зданию военной немецкой комендатуры. Входим в вестибюль. Люся, переговорив с дежурным офицером по-немецки, обращается ко мне:
— Жди меня здесь! — и исчезает в канцелярии.
По коридору снуют немецкие офицеры и какие-то типы в штатском.
Люся вышла из канцелярии:
— Идем! Нет, не сюда. Нам к выходу, на улицу.
— Что узнала?
— Военный комендант этими делами не занимается. Дела бывших советских военнослужащих в ведении инспектора военной полиции — оберштурмбанпфюрера СС Пауля Шильтенбурга. К нему сейчас и пойдем…
В приемной нам навстречу поднялся из-за стола молодой красивый немец в штатской одежде:
— Вы к кому, фрейляйн?
— Нам нужно видеть инспектора Пауля Шильтеибурга.
— Разрешите узнать, по какому вопросу?
— По вопросу оформления на работу моего мужа.
— Этим занимается военная комендатура — 5-й отдел.
— Я там была. У моего мужа еще не оформлены документы. Меня направили сюда.
— Ваша фамилия?
— Цвейс.
— Одну минуточку! — Молодой немец исчез за дверью и вскоре появился снова: — Можете пройти.
Жду ее возвращения.
— Здесь можно курить? — спросил я по-немецки.
— Так вы и есть муж этой миловидной особы? — спросил молодой человек, пренебрежительно оглядев мой костюм и пододвигая мне пепельницу.
— Благодарю!
— Вы немец? У вас хорошее произношение.
— С детства говорю по-немецки.
— Местным жителям, знающим немецкий язык, мы оказываем особое внимание… Между прочим, я слышал, что в России существовало много немецких колоний: на Волге, где-то около Одессы и на Кавказе. Не так ли?
— Еще с незапамятных времен в России жили немцы-колонисты. (Я открываю портсигар с немецкими сигаретами).
Звонит телефон. Немец поднимает трубку:
— Кроммер у телефона!.. Яволь! — И уже ко мне: — Пройдите!