Два брата
Шрифт:
Велика была радость Маркова, когда однажды, получив с завода партию пушек, царь прислал письмо:
«Пушчонки прислали зело изрядные; все как одна, и ядра разбирать не приходится. Шведов из тех пушек бьем нещадно».
Егор Марков был одним из ближайших помощников царя в развитии промышленности: немало фабрик и заводов поставил он на ноги своими советами и указаниями. И вот опять новое поручение. Нелегко оправдывать почетное звание царского механикуса!
Марков прекрасно понимал
Армия за двадцать пять лет Петрова царствования совершенно преобразилась. Когда семнадцатилетний царь Петр вступил на престол, основной воинской силой Москвы были нестройные, плохо дисциплинированные, плохо вооруженные стрелецкие полки.
Теперь все переменилось. Россия, могучая, победившая шведов, располагала более чем двухсоттысячной регулярной армией. Закаленная в боях гвардия, испытанная пехота, лихие драгуны, искусные артиллеристы… Ни одно европейское государство не имело такой крепкой воинской силы. Русские заводы давали армии превосходное вооружение: мушкеты, карабины, пушки разных калибров. И только выделка пороха была решительно не на высоте.
Егор Марков собирался в путь с удовольствием. Привлекала возможность познакомиться с заграницей, о которой он так много слышал, но которой до сих пор не видел. Радовала мысль, что он, Егор, может принести великую пользу родной стране.
Смутился Марков, лишь когда Меншиков объявил ему, что он отправляется вместе с царевичем Алексеем. Егор не любил и боялся царевича, особенно после того, как тот пытался втянуть его, Маркова, в свою распрю с отцом. Но, поразмыслив, механик успокоился.
«Не в карете же я с ним поеду, бок о бок! На запятках где-нибудь посадят, и то слава богу. А мне больше ничего и не надо! Еще, снаружи-то сидючи, больше увижу! А с царевичем, может, и трех слов за дорогу перемолвить не придется…»
С присущей ему добросовестностью Егор Марков решил основательно познакомиться с русским способом производства пороха.
Узнав в доме царевича, что до отъезда остается еще больше недели, механик отправился на сестринскую пороховую мельницу Ракитина. Там он провел четыре дня, ознакомился со всеми деталями производства и даже внес в него кое-какие усовершенствования.
Елпидифор Бушуев, давно вступивший в должность управляющего, провожал Маркова с низкими поклонами:
– Удивительно мне, Егор Константиныч, сколь некоторые люди могут быть слепы! Сие про себя говорю. От младости при пороховых делах состою, а не догадался же, что следует водяной силой бочки вертеть, в коих пороховая смесь составляется. Ведь не в пример же сие лучше, чем дубовой скалкой в бочонке бултыхать! И опять же, как вы помогли рабочим, что серу просеивают! Теперь ситья двигают вашим приводом через стенку, в анбар не заходя. Дал вам бог соколиный глаз, неча сказать!
– Привычка ко всяким механическим ремеслам, – скромно сказал Егор.
– Нет, не говорите! Привычки мало – надо талант иметь!
Глава XXIV. Царственный беглец
Царевич Алексей выехал из Петербурга 26 сентября 1716 года. С ним были Афросинья, ее брат Иван Федоров, глуповатый малый и любитель выпить, еще трое слуг и Егор Марков. Ивану Афанасьеву царевич дал наказ говорить всем: «Царевич поехал в Копенгаген, к государю».
Тяжелая дорожная карета медленно покатилась по набережной Невы.
Петербург разрастался и хорошел с каждым годом. В нем уже насчитывались десятки улиц. Прямые и длинные каналы с берегами, укрепленными сваями, чрезвычайно украшали город.
Царевич смотрел в открытое окно кареты. Погода была прекрасная. Нева, чуть взволнованная легким ветерком, бежала глубокая и темная; на речном просторе мелькали паруса. Домики на берегах реки выглядели свежо и нарядно, слышались веселые голоса людей. Но на душе у царевича было сумрачно и пусто.
Как встретит его заграница? Где удастся укрыться от страшного отца? Были моменты, когда царевичу хотелось приказать кучеру:
– Поворачивай обратно!
Но он молчал.
На углу Большой Невской перспективы [144] и Морской улицы достраивался большой каменный дом. Плотники устанавливали стропила.
Высокий, крепкий мастеровой в холщовом фартуке оторвался от работы, посмотрел вниз, приложив щитком руку к глазам, чтобы заслониться от солнца.
144
Большая Невская перспектива – так назывался тогда Невский проспект.
– Кажись, царевича карета, – заметил мастеровой.
– Гуляют, – хриплым голосом отозвался подручный, чумазый подросток.
– «Гуляют», – передразнил плотник. – Ты чего, Ферапошка, рот разинул? Смотри, галка залетит! Беги к десятнику за гвоздями. Боярское дело – гулять, в каретах раскатывать, наше дело – работать!
Плотник наклонился и стал обтесывать стропилину.
Алексею показалось, что сенат и Меншиков скупо снабдили его деньгами. Царевич занял в Риге у оберкомиссара Исаева пять тысяч червонцами и две тысячи рублей мелочью.
«Теперь хоть и до Рима, так хватит», – облегченно подумал Алексей.
Около Либавы царевич встретил тетку Марью Алексеевну, возвращавшуюся из Карлсбада в сопровождении Александра Кикина.
Марья Алексеевна и царевич долго разговаривали наедине. Марья Алексеевна ненавидела царицу Екатерину, она всей душой была за Евдокию Лопухину.
Царевна упрекнула племянника:
– Забыл мать! Ничего не пишешь, не посылаешь!
– Я пятьсот рублей ей отправил, – оправдывался царевич. – А писать что ж? Ей от моих писем пользы не будет, а мне худо…