Два цвета земли между двух океанов

Куваев Олег Михайлович

К десятому августа прекратился дождь. С утренними заморозками пришло солнце, наступила золотая и лучшая пора на Чукотке - желтая августовская осень. В один из этих дней мы были разбужены стуком тракторного двигателя. Все выскочили из палаток и увидели, как со склона медленно-медленно ползет какое-то обляпанное грязью чудище. Трактор остановился, и из кабинки выскочил Вася Клочков. Кто-то вытащил ракетницу и запустил в небо ракету. Громыхнули двустволки. Качали Клочкова. Кончилось тем, что кто-то закричал "пожар". Оказалось, что от ракеты загорелась тундра. Все кинулись тушить, ибо пожар в тундре - бедствие. Он уничтожает сотни километров ягельника, а ягелю для роста необходимы десятки лет. Пожар тушили быстро. И лишь после этого Клочкову, всегдашнему

неудачнику, а ныне герою дня, удалось рассказать, как он "сотворил чудо в пустыне". Оказалось, ночью ему удалось завести "пускач", и так на "пускаче", не заводя дизельный двигатель, он включил передачу и медленно, на сантиметровой скорости, вывел трактор из ямы.

Через пять дней колонна уже шла на юг в полосу При морской тундры. Начались последние маршруты сезона Вода в мелких озерцах уже покрывалась льдом. Журавли вели перекличку из конца в конец, и неловкие беспорядочные пока еще косяки гусей тянулись и тянулись на запад к заливу Креста, на последнюю перед отлетом откормку. По вечерам над тундрой повисали фантастические закаты. Небо наполовину пылало оранжевым грозным пламенем, и горы на горизонте стояли черным молчаливыми силуэтами.

Тракторы после случившейся передряги то и дело выходили из строя. Но осень, заморозки и удивительная янтарная чистота воздуха возбуждающе действовали на людей, и почти все без устали изо дня в день закладывали сорокакилометровые маршруты. Планшеты топографической основы покрывались линиями геологических границ. В этой работе незаметно пришел сентябрь. В первых числах сентября Ольховник решил отправить из партии груз и откомандировать студентов. Кадровый состав оставался на месте.

Партии еще предстояло провести увязку с соседней территорией, занятой другой экспедицией в прошлом году. Геологи должны были продолжить маршруты на тот участок, точно так же, как наши границы были перекрыты маршрутами прошлогодней партии. Такое "перекрытие" листов карты обеспечивает жесткий контроль над съемками.

Из Уэлькаля нам дали радиограмму, что колхозные вельботы прибудут за нами к охотничьей избушке мыса Нутепельмен у входа в залив Креста седьмого сентября. На вельботах мы должны были пересечь сорокакилометровый залив, добраться в Уэлькаль и оттуда уже в Москву.

Утром седьмого Ольховник не дал нам долго прощаться. Трактор взревел, и мы, прижавшись друг к другу, на шаткой волокуше из железного листа махали руками оставшимся ребятам. Они стояли у выгоревшей на ветрах и солнце палатки, бородатые парни в заплатанные телогрейках, и смотрели нам вслед. До мыса Нутепельмен было от базы около пятидесяти километров. Мы сидели, убаюканные грохотом дизеля и колыханием волокуши. Освещенные солнцем холмы стояли на горизонте, блестели озера. Неожиданно трактор взревел, раздался грохот, визг металла - и все стихло. Из кабинки выскочил побелевший Леша Литвиненко и бросился к двигателю.

– Конец, - сказал он через минуту.
– Блок разорвало, Теперь и завод не починит.

После недолгого совещания мы простились с Литвиненко. Он отправился пешком обратно на базу, чтобы с другим трактором забрать волокушу, которая еще могла понадобиться. Его трактор, несший службу до конца сезона, теперь останется в тундре и будет ржаветь десятилетиями как памятник о работе геологов.

Мы взвалили на спину рюкзаки и пошли к мысу, ибо таков был полученный нами приказ. В партии оставалось совсем мало продуктов, все дальнейшие работы требовали высокой квалификации, и Ольховник избавлялся таким образом от лишних ртов.

К вечеру мы уже вышли на берег залива. Нас встретили запах йода, ленты морской капусты, которая в изобилии растет в Беринговом море, и нерпы. Нерпы десятками торчали из воды у самого берега и разглядывали нас черными громадными глазищами. Мы проходили мимо, они ныряли, обгоняли нас под водой и снова смотрели. В этом почти человеческом молчаливом любопытстве было что-то пугающее.

Ночью, валясь от усталости, мы вышли к мысу Нутепельмен. Два узких вельбота белели на берегу.

Охотники уже приплыли за нами. Их мы нашли в землянке живущего здесь промысловика-одиночки. В уютной теплоте сложенного из торфа, камней и кусков дерева домика они сидели вокруг пылающей железной печурки, и на печурке той конечно же кипел громадный чайник. Чай разливала Анютка, крохотная девчурка, дочь промысловика. У Анютки весной умерла мать, и она сейчас изо всех сил исполняла обязанности хозяйки: вытирала чашки сухой травой, наливала чай, а в промежутках уходила в угол к своей любимой кукле.

Ночью нагрянул шторм и продержал нас здесь четыре Дня. За эти четыре дня мы почти целиком съели молодого моржа, убитого охотниками по дороге; и никто из нас об этом "потерянном" времени не жалел, ибо все наши дни были посвящены серьезнейшим беседам с Анюткой и осмотрам ее многочисленного хозяйства, в которое детские игры сочетались с настоящими заботами женщины-чукчанки. Анютка умела все это делать с уморительной детской серьезностью. Мы оставили ей ворох "богатств", ибо Анюте еще предстояло коротать долгую зиму, без общества других детей, наедине с отцом, а школу лишь через год, хотя она уже заботливо, до дыр изучила свой первый букварь. Она провожала наши вельботы на берегу в крохотном меховом комбинезончике, который носят на Чукотке дети в красном платье поверх комбинезона и красном платки. В этом наряде среди гальки пустынного берега она казалась мне олицетворением Чукотки, застенчивой ласковости, на которую способна только эта страна. И уж тут-то я твердо знал, что через полгода вернусь на Чукотку, сразу же как только напишу диплом и получу первоначальное право на звание инженера.

Глава 2

Чукотское золото

Так оно и случилось. В феврале следующего года я очутился в противоположном от залива Креста конце Чукотки, на берегу Чаунской губы, в приземистом бараке древних времен. По углам барачной "залы" лежали маленькие сугробики снега, посредине пылала адовым жаром громадная железная печь, а вдоль стенок выстроились семьдесят коек. На койках спали инженеры и техник геологического управления поселка Певек. Все мы ждал скорого выезда в тундру на полевые работы. Барачное житье объяснялось тем, что в Певеке катастрофически не хватало квартир. Самолеты полярной авиации ежедневно доставляли в Апапельхино людей всех мыслимых разумом специальностей - от теплоэнергетиков до продавцов. Многие почти сразу уезжали "на глубинку" - в тундровые и трассовские поселки. Но, несмотря на это, в Певеке в 1958 году сложилась ситуация, когда на одно "койко-место" приходилось несколько человек. Все это происходило оттого, что на Чукотке наконец открыл промышленное золото, полувековая история поисков которого заслуживает специального рассказа.

Три цитаты на тему чукотского золота

"Перебирая в своей памяти все, что мне было известно о геологии Аляски и противоположных частей Азии, я вспомнил работы, которые говорили о древнем соединении Азии и Америки. Эти мысли послужили первым толчком, направившим меня в сторону смутных соображений о возможном продолжении на Чукотском полуострове золотоносных образований северной части Аляски".

К. И. Богданович, 1900 год.

"Многие иностранцы обращаются в русское консульство в Сан-Франциско с запросом об условиях поисков золота на русской территории".

"Очерки Чукотского полуострова", 1901 год.

"В этом году получены новые данные о золотоносности речки Нана-Ваам и оценена их перспективность. Уже сейчас ясно, что необходимо вести подготовительные работы для разведки".

Докладная записка геолога Жилинского, 1943 год.

В 1899 году в городе Номе на Аляске имелось около тридцати тысяч человек без работы. Этих людей привлек золотой бум Клондайка, но они опоздали к дележу золотых участков. Все хотя бы мало-мальски перспективные на золото земли давно были застолблены, поделены и переделены. Ожидалось, что летом корабли доставят из Сан-Франциско еще около десяти-двадцати тысяч человек, продавших все, чтобы добраться до Аляски.