Два года из жизни Андрея Ромашова
Шрифт:
Один из мужчин встал, поднял стакан и начал что-то говорить, остальные одобрительно кивали, изредка хлопали. Ничего не слышно... Коренастов, видно, совсем не слушает, уставился в стол, опустил голову. Что, невесело, голубчик? Но вот встал, кивнул соседу слева - кряжистому, усатому мужчине и направился к двери. Сюда идет... Андрей спрыгнул с завалинки. Под высоким крыльцом темнел лаз. А если там куры? Шуму будет... В сенях послышались шаги, и Андрей, не раздумывая больше, нырнул под крыльцо.
– Светать скоро начнет, - сказал Филипп Антонович, усаживаясь на верхнюю ступеньку.
– Да, - отозвался густым басом его спутник, - дни сейчас самые длинные пойдут. Хорошо...
– Чего же хорошего?
– коротко хохотнул Коренастов ("Видно, пьян", подумал Андрей).
– Это когда большевиков не было бы, то хорошо. А сейчас нам ночки нужны подлинней и потемней.
– Для продскладов - конечно...
– Вот-вот. А ты, я вижу, Евстигней Архипыч, размяк совсем.
– Как тебе сказать, Филипп Антонович? Выпил крепко, и приятель ты старый. Вот поговорить-то по душам и охота. Я тебя с какого года знаю? Считай, с 1908-го. Помнишь, тогда тебя к нам в Самарское жандармское управление перевели. Молоденький был, петушок... Но ничего - действовал...
– Мало, мало мы тогда действовали. Вишь до чего докатились... Да если б я знал, что чем обернется, кровью бы все залил!
– Ладно, опять на любимого конька сел. Давай-ка лучше о деле. Значит, я сегодня в Ташкент. А вы тут не медлите - займитесь подгорными складами. Знаешь, сколько там большевики хлеба скопили?
– Хорошо тебе: передал указания центра - и дальше... А мы тут сидеть должны и дрожать, как бы чекисты не прихлопнули. Главное, надежд у нас все меньше да меньше. Вишь, как дела на фронтах оборачиваются...
– Коренастов развел руками.
– Да, плоховато. Но сдаваться еще рано. Я же тебе говорил: союзнички новые займы обещают, оружие, войска. И наше с тобой дело здесь - жечь, взрывать, уничтожать. Вон как Ухначев действует - сколько коммунистов в расход списал!
– Списать-то списал, а его сейчас тоже поджали, и крепко. Давеча посыльный от него прибегал: просит срочно оружие и патроны. А откуда я возьму? Чекисты захватили наш склад в церкви. Сколько я туда транспортов из Казани перетаскал - все пропало. Главное, дядю моего, ты его знавал когда-то, отца Константина, посадили. Единственный близкий родственник все же оставался...
– Как единственный, а братец твой? Он же тут где-то орудовал? Евстигней Архипыч поднялся со ступеньки, прошелся по жалобно скрипнувшему крыльцу.
– Убили брата, кокнули. Но ничего, кое-кто заплатит за смерть Николая...
– Да-а, льется наша кровушка. Сто очей их за одно наше око, за смерть - тысячу смертей! Знаешь нашу клятву?
– Все у вас игрушки: клятвы там, подпольные переговоры, субординация, дислокация... Во что же вы играете, господа? Кончать с этим надо! И резать, резать всех - красных и розовых, убивать, вешать, топить, не оглядываться на наших интеллигентских хлюпиков!
– Подполковник жандармерии Филипп Антонович Логачев, прекратить истерику! Ты что - теряешь голову? Так мы ее быстро поможем снять совсем, понял? Нам слишком нервные не нужны. Докладывайте, как готовы к операции!
– После ареста отца Константина, - начал хмуро Коренастов, прихватили и нескольких наших. Очевидно, батя раскололся на допросах. Остальных я собрал сюда - дядя не знал, где я обитаю.
– Сколько их?
– Со мною шесть осталось...
– Маловато. На складах охрана солидная.
– Что поделаешь, постараемся справиться, что-нибудь придумаем... Вон уланский манеж с автомобилями. Мы сначала вообще его трогать не думали. А потом дядя сообщил, что сторож оттуда к нему захаживает, богобоязненный таркой старикан. Ну, мы его с батюшкой и напоили как следует, а потом уговорили: мол, срочно нужна банка бензину. Пока он выпивал, я ключи у него вытащил и сбегал в манеж - все затычки от бочек и пробки от бензобаков в машинах пооткрывал. Старик туда пьяный с цигаркой и попер. Такой фейерверк получился, прелесть...
– В подгорных складах бензина нет, а охрана военизированная.
– В том-то и дело, что "военизированная", - всяких туда понабрали. Есть там разводящий один - за четверть самогону мать родную продаст.
– На какое время наметили?
– Завтра часов в десять вечера. Самая удобная пора - воскресенье, товарищи гулянье какое-то затеяли на Венце с музыкой, потом пьесу у них там ставят...
– Слушай, я давно хотел тебя спросить: зачем ты девок этих с собой таскаешь? Один шум от них, внимание привлекают.
– Опытный ты человек, Евстигней Архипыч, а тут не понимаешь. Шум внимания не привлекает, а, наоборот, отвлекает. Для постороннего глаза община религиозная. Знаешь, сколько их в городе таких развелось? А девки-то у меня вот так в кулаке сидят, все, что скажу, делают. И слушок нужный пустят, и человека завербуют, и связными работают. А потом еще на жизнь и мне и себе зарабатывают. Вот ты бы меня ввек не нашел, если б не Лариска Шурыгина. Я, знаешь, сплоховал: привел сам, какое-то затмение на меня нашло, чекиста в тот дом. Ну, когда узнал - смылся, а Симку оставил на случай, если кто придет. Лариса у меня с ней связь и держит, тебя вот привела. А ты говоришь - зачем?
– Но ведь опасно сейчас, накануне такой операции, выдать могут...
– Это я и сам понимаю. Сегодня погуляют еще, а завтра вечером всех их спокойненько так, без шума, в штаб к генералу Духонину, как говорят товарищи, и отправим. Сами после складов уйдем, как договорились...
– Здесь-то никого для связи не оставляешь?
– Есть на примете один человек, только колеблется еще. Вот я его заставлю одно дельце провернуть, тогда ему деваться некуда будет. А вообще парень подходящий - комсомолец и в коммунисты пролезть сможет...