Два года из жизни Андрея Ромашова
Шрифт:
Глава 7
ПУТЬ ПРЕДСТОИТ ДОЛГИЙ
6 а п р е л я 1920 г о д а. Весна наконец пришла, а то мне уж казалось, что холода никогда не кончатся. Нелегкие были у нас дела. Мы с Золотухиным даже получили благодарности от коллегии губчека. Сейчас светит солнце, снег сошел, и на душе легче стало. Мы с Зойкой теперь почти каждый день встречаемся. Хорошая она... Прочитал ей пьесу. Зоя говорит, настоящая драма получилась.
Я описал жизнь нашей семьи - отца, матери - и еще вставил по совету Евгения Александровича кое-какие эпизоды из жизни наших чекистов. По-моему, вышло неплохо и не так уж длинно - всего три акта, девять картин.
У нас в ЧК недавно произошло большое несчастье - погибла Таня. Замечательная была девушка! Восемнадцать лет, худенькая, кажись, в чем только душа держится, а ходила на самые опасные задания. Где только не побывала! Даже в штабе кулацкого восстания в Сенгилее, с графом Орловым-Давыдовым и другими офицерами, переодетыми в крестьянские чапаны, виделась. И вот погибла, причем не на задании. К опасности я, например, теперь всегда готов; когда идешь чуть не каждый день на облаву или в разведку, понимаешь: могут и убить, даже как-то привыкаешь к такой мысли. Правда, должен честно признаться: вначале каждый раз у меня сосет под ложечкой - страшновато как-то, но потом перестаешь думать об этом...
Бедная Таня... Погибла не в опасном деле, а когда шла одна вечером домой, на Бутырки. Прихватили ее гады бандиты в темном месте. Отбивалась она, видно, отчаянно: гильзы от браунинга рядом валялись...
Я хочу "оживить" Таню в своей пьесе. Она у меня там выступает на крестьянском митинге, когда кулачье старается спровоцировать восстание против Советов. А один из переодетых офицеров узнает красную разведчицу и из толпы стреляет в нее. Стоящий рядом чекист Василий Цветков замечает это, успевает броситься под пулю и падает, раненный. А крестьяне, возмущенные кулацкой провокацией, во главе с Таней разгоняют бандитов. Старцев говорит: концовка эффектная, неплохо придумана. А я и не придумал вовсе: похожий случай был у нас. Только там мужчина выступал, а я девушку поставил.
В общем, с пьесой как будто налаживается. Правда, Евгений Александрович наставил мне "птичек" на всех страницах - не перечесть. Говорит, надо еще раз подправить и переписать...
Он уже пьесу читал в ТРАМе, даже роли хотел раздать. Что тут поднялось - ужас! Один говорит: "Не хочу играть убийцу, дайте мне роль Василия Цветкова", вторая прямо в слезы: "Не буду играть гулящую. А если на спектакль мой кавалер придет, что скажет?"
Евгений Александрович как прикрикнет - все умолкли. "Вы что, говорит, искусству служить или просто развлекаться сюда пришли? Сколько раз я вам твердил: театр требует жертв, безоговорочной любви. Кто-то же должен играть и отрицательных персонажей". Потом сказал: "Я считаю, будет самым справедливым, если мы главную роль поручим сыграть Андрею. Он это заслужил". Тут все зашумели, закричали. Так я стал Василием Цветковым...
* * *
– Заседаете?
– спросил Золотухин, стремительно зайдя в комнату, где собралась комсомольская ячейка губчека.
– Придется прервать прения отправляемся
– Я уж, грешным делом, думал: мура все это. Сколько времени прошло, как нам из Казани расшифровку прислали - и ничего. А сегодня пришла-таки писулька: мол, оружие со склада надо срочно вывезти. И знаешь кому?..
– Кому?
– Поедем - увидишь...
– Вот что, - сказал Золотухин Андрею, когда они вылезли из тряского крытого грузовика, - вы с Колей Рубцовым пригласите туда человек пять понятых. Ты на этой улице живешь, всех знаешь. Постарайся пригласить людей религиозных.
...Отец Константин и попадья сидели у большого стола под яркой подвесной семилинейной лампой. Напротив них - Никита и Крайнов. Понятые степенные, седобородые - столпились у дверей, торопливо крестясь на иконы в углу.
– Проходите, проходите, товарищи, - пригласил их Золотухин, рассаживайтесь. Хочу вам доложить, как представителям народа: есть у нас сведения, что хранится здесь оружие для кулацких банд. Вот вы и должны быть свидетелями обыска.
...Небо на востоке уже засеребрилось полоской приближающегося рассвета, когда усталые чекисты вновь собрались в просторной столовой. Дом был тщательно осмотрен снизу доверху, стены и половицы выстуканы - ничего! Отец Константин все так же безучастно сидел на стуле, уставившись на скатерть. И только попадья время от времени охала и мелко крестилась, видя, как вываливают из шкафов и сундуков добро - шубы, меха, куски материи...
– Значит, по-прежнему от всего отпираетесь, гражданин священник? спросил Крайнов.
– Не от чего и отпираться-то. Ни в чем перед властями предержащими не повинен.
– Хватит, отпустите его. Святой человек.
– Невысокий плотный понятой с черной бородой лопаткой поднялся со стула.
– Нет же никакого оружия сами видите. Поклеп на батюшку кто-то возвел.
– А почему мы в доме ищем?
– шепотом спросил Андрей у Золотухина.
– В церкви надо...
– В письме говорится про домовину какую-то. Вот я и решил, что надо искать в доме.
– Слушай, это же неправильно! Домовина - могила. Под церковью склепы есть.
Никита быстро подошел к Крайнову, что-то зашептал ему на ухо.
...Подвалы церкви пахли затхлой сыростью. Неверный свет от свечей и фонарей оставлял на стенах и потолке огромные колеблющиеся тени, а в углах затаилась густая пугающая тьма.
– Тише, братцы, не все разом.
– Идущий впереди Золотухин поднял руку, остановился, поднес фонарь к полу и стал тщательно осматривать его, потом стены.
– Гм, вот сюда нужны два человека с лопатами, а сюда - один с ломом. Давайте только осторожно, не ломайте все. Вот, видите щели? По ним и вскрывайте.
Когда сделали пролом в стене замурованного наглухо большого склепа, Никита так же уверенно, лишь временами освещая пол, подошел к возвышению, на котором стоял закрытый гроб.
– Его откроем для начала.
– О, господи!
– громко вздохнул какой-то понятой.
– Прости прегрешения наши. Гроб-то зачем? Покойничка беспокоить.
– Он нас простит за беспокойство, - ответил Никита.
Затрещали проржавевшие гвозди, крышка отвалилась, и глазам присутствующих вместо истлевших костей предстали плотные серые рулоны.