Два лика пустыни
Шрифт:
Кончается день, солнце скрывается за горизонтом, цикады смолкают, в пустыне воцаряется тишина, и сразу становится удивительно легко: все же музыка цикад незаметно действует на нервы.
Рано утром воздух чист и прохладен. Цикады молчат. Мы завтракаем, потом принимаемся за укладку вещей в машину.
Солнце еще выше поднимается над горизонтом и начинает слегка пригревать. И тогда внезапно, будто по уговору, пробуждаются цикады и вновь затевают свои безобразные скрипучие и громкие песни. Я смотрю на термометр. Он показывает 22 градуса. Очевидно, ниже этого предела цикады петь не
Случилось так, что через год в то же самое время я проезжал место массового скопления цикад и, увидев его, свернул с дороги. Собака узнала и голую площадку, покрытую камешками, и бархан с саксаулом и, очевидно намереваясь поохотиться за цикадами и покормиться ими, принялась обследовать растения. Но цикад нигде не было. Ни одной!
Тогда я догадался. Личинки этой крупной цикады цикадатра кверула развиваются в земле несколько лет, и поэтому массовый лёт взрослых происходит не каждый год. Подобный ритм довольно част у насекомых, личинки которых развиваются в почве. Так массовый лёт обыденнейшего в лесной полосе нашей страны июньского хруща происходит каждые четыре года, хотя в перерыве между ними хрущи тоже появляются, но эти дополнительные потоки небольшие.
В Северной Америке обитают цикады, личинки которых развиваются в почве семнадцать лет. Так она и называется — семнадцатилетней. Годы массового лёта у этой цикады тоже бывают через определенные промежутки времени.
И все же, несмотря на существующий ритм, в пустыне массовый вылет цикад может задерживаться и зависит от состояния погоды. Во всяком случае, массовое появление этой крупной цикады не происходит в годы засушливые и голодные.
Десять лет я не был в ущелье Тайгак. За это время оно мало изменилось. Все те же знакомые скалы, каменистые осыпи, распадки, все та же изумительная тишина да посвист ветра в острых камнях. Пройдет еще десяток лет, быть может, пройдут сотни, тысячи лет, и все будет по-прежнему.
Но дорога, проложенная автомобилями, стала значительно торнее, меньше горных куропаток-кекликов, и не слышно их криков, да на вершинах гор не видны горные козлы. Год выдался сухой, и теперь в сентябре вся растительность сухая. Пылит красная земля.
Я ищу муравьев возле стоянки машины, но не нахожу никого. Будто все вымерли. Но вот гнездо муравьев-жнецов с шелухой от семян. Хозяев муравейника нет, они закрыли все ходы, засели в подземных камерах. Опустели и многочисленные тропинки, отходящие от гнезда во все стороны.
Под слегка разрушенной мною кучкой камешков, натасканных на самую середину голой площадки, открылся вход, из него выглянуло несколько блестящих головок и будто хором спросили меня: «Что случилось, зачем вы нас побеспокоили?»
В жизни жнецов существует строгий порядок. Когда пустыня голая, сухая, урожая трав нет и нечего собирать, все уходят в подземные камеры и впадают в дремоту, даже если еще тепло и щедро греет осеннее солнце. Зачем попусту тратить силы!
Жаль нарушать покой муравьев. Заделав вход камешками, я оставляю в покое общественное жилище. Уже поздно, пора идти на бивак.
Рано утром на муравейнике я застаю порядок, брешь тщательно
Проходит несколько минут, камешки неожиданно раздвигаются, и на поверхности появляется сразу целая ватага муравьев. Они хватают зерна и скрываются с ними. Еще через две-три минуты муравьи пробудились и на земле уже кипит дружная работа по уборке неожиданного урожая. Но что удивительно! Все сразу направляются к тропинке с пшеном, и никто не ищет урожая в других направлениях. Первые носильщики, видимо, указали, в какой стороне надо искать добычу. Вот что за сигналы они подают друг другу! У медоносной пчелы сигнал, указывающий направление, куда следует лететь за взятком, разгадан и хорошо изучен людьми. А у муравьев — нет.
Сперва муравьи-носильщики на ходу постукивают головой из стороны в сторону встречных сожителей. Это — приглашение работать. Потом этот сигнал отменяется. Все и без того возбуждены, всем и без того известно, что возле муравейника появилась замечательная работа и богатая добыча.
Но сколько среди носильщиков неопытных! Они способны только к слепому подражанию и хватают что попало: камешки, шелуху от зерен, даже сухие испражнения грызунов — и волокут весь этот ненужный хлам в гнездо. Возбуждение так велико, так заразителен пример, что наружу выползло два совсем молодых, недавно выбравшихся из куколок муравья, бледно-серых, прозрачных, с неокрепшими покровами. Им полагается еще сидеть дома.
Иногда муравьями — всеми сразу, как по мановению, — овладевает еще большее беспокойство. Но они быстро успокаиваются. Эти вспышки возбуждения непонятны. Потом оказалось, что чуткие муравьи взбудораживались от незнакомого запаха моего дыхания, доносившегося до них. Не поэтому ли вокруг гнезда стали носиться воинственные большеголовые солдаты. Один, самый большой и, видимо, самый храбрый, приподнялся на ногах, широко раскрыл челюсти и принял грозную осанку. На него никто не обращал внимания, все были очень заняты. Но три рабочих один за другим заметили вояку и на бегу отвесили каждый по тумаку. Видимо, это означало: «Ищи врага!»
Что тогда с ним стало! Как он заметался, на ходу и с размаху ударяя челюстями о землю. С какой яростью он сейчас бы набросился на врага и растерзал его на кусочки. Но врага нигде не было, лишь сверху издалека доносился незнакомый и враждебный запах.
В это время, когда все волокли зерна, одному муравью не понравилась незнакомая добыча, он потащил зернышко из гнезда наружу. Но у него нашелся противник. Разве можно выбрасывать добро, когда и без того голод. Муравьи вцепились в зерно, и каждый тащил в свою сторону. Тот, кому не нравилось зерно, был значительно крупнее и сильнее. Зато маленький часто отдыхал, а собравшись с силами, побеждал утомившегося противника. Все же большой постепенно одерживал победу над маленьким, и зерно медленно удалялось от муравейника.