Два талисмана
Шрифт:
Быстрый осмотр комнаты окончательно успокоил воришку. Ничего необычного: сундук для вещей, небольшой столик, на котором догорает свеча в жестяном подсвечнике, стул и разбросанная по полу одежда: похоже, постоялец выпил перед сном. Раз сам раздевался, стало быть, слуги не держит. Для непрошеного гостя это удачно.
Беглец тихо пересек комнату, опустился у стены на пол — за кроватью, чтоб хозяин, если проснется, не сразу увидел его — и с наслаждением вытянул ноющие ноги. Ничего он не возьмет в этой комнате. Пересидит суматоху и тихонечко
Эх, гори она в Бездне до золы, эта жизнь бродячей псины, которая норовит стянуть кусок и сбежать, пока не ошпарили кипятком!
Даже смешно: ведь сколько растет по припортовым задворкам сопливых щенят, и каждый мечтает стать вором — самым ловким, самым удачливым, самым неуловимым… А вот он таким не был никогда. Как калека, прикованный к постели, мечтает о пустынях Наррабана или заснеженных просторах Уртхавена, так представлял он себе иную жизнь. Ту, до которой не дотянешься, как до далеких земель: собственный угол, работа, спокойное уважение соседей…
И пусть кто-нибудь скажет, что он ничего не делал ради этой мечты! Разве не он еще мальчишкой оббегал всех окрестных ремесленников: «Возьмите, дяденька, в ученики! Платить не могу, но я шустрый, я старательный, я понятливый!»
И ведь кое-кто отвечал: «А что, малец, из тебя, пожалуй, выйдет толк. Приведи своего отца, я с ним потолкую…»
На этом дело и кончалось: кому нужно в доме воровское отродье?
Аршмир считается воровской столицей? Ха! А сколько он поставляет рабочих рук на каторгу? После каждого разбирательства на Судебной площади несколько неудачников отправляются в цепях на Рудный кряж. А на место человеческой пены, унесенной отливом Закона, всплывает новая грязь, новые ошметки. Мало ли в веселом городе Аршмире голодных бедолаг?..
Воришка напрягся: в коридоре послышались шаги. Голос хозяйки взвизгнул от возмущения:
— Не дам беспокоить! Здесь у меня Сын Клана! Он уже спит!
И — стук в дверь. Резкий, требовательный.
Воришка дернулся, но заставил себя замереть. В окно прыгать нельзя. Если уж стучатся в комнату, значит, под окном кого-то поставили. Теперь одна надежда — что постоялец в полумраке не заметит его между кроватью и столом.
А постоялец (ого, Сын Клана!) проснулся разом, как бывалый наемник. Из-за высокой спинки вору было видно, как спустилась с кровати рука, сцапала лежавшие на полу штаны… и раз-раз — на пол уже спрыгнули босые ноги в штанинах.
Молодой господин с подсвечником в руках шагнул к двери, по комнате закачался свет.
Теперь постоялец был виден вору с головы до ног: юноша лет девятнадцати-двадцати, из одежды — только штаны (может, решил не открывать дверь?), широкоплечий, мускулистый, темные волосы по плечам. Лица не видно: на дверь глядит…
Тут, словно уловив чужие мысли, постоялец резко повернулся, поднял руку с подсвечником.
Господин и вор встретились взглядами. Душа непрошеного гостя стала вдруг слишком тяжелой для тела, она готова была, как переспевший плод, оторваться от черешка и упасть в Бездну.
Снова послышался стук.
Сын Клана шагнул к двери.
— Кого там демоны принесли?!
А вор испытал резкое, до тошноты, облегчение. Он еще не понимал, в чем дело, но почуял, что опасность отступила. Потому что не так разговаривают, обнаружив в своей комнате неизвестного бродягу. Тут бы голос тревожный или злой… а вопрос прозвучал сонно и раздраженно. И так высокомерно, что «крабы» по ту сторону двери замялись.
Наконец прозвучало смущенное:
— Пусть господин не изволит гневаться… Конюх во дворе видел, как в эту комнату кто-то влез через окно. Лихой человек, надо думать…
— Вот именно, надо думать, — еще более раздраженно ответил Сын Клана. — А потом уже лупить в дверь. Это мой слуга. Припозднился, паршивец, побоялся меня будить, вот в окно и влез.
С той стороны воцарилась тишина. Вор обнял себя за плечи, чтобы унять дрожь.
— Хотите обыскать мою комнату? — язвительно поинтересовался молодой господин.
— Во имя Безликих, нет! — испугался «краб» по ту сторону двери. — Умоляем нас простить! Уже уходим, уходим, доброй ночи!
Удаляясь, застучали сапоги.
Знатный постоялец зажег от свечного огарка еще одну свечу, стоявшую на полке, и в комнате стало светлее.
Вор поспешно встал: немыслимо было сидеть в присутствии этого человека. Впервые он видел так близко Сына Клана. Высшая знать страны…
Спаситель истолковал жест воришки по-своему:
— Не спеши. Они наверняка обшаривают двор. Пока побудь моим гостем. — И любезно представился: — Ларш Ночная Волна из Клана Спрута, Ветвь Щупальца.
Вор, внезапно превратившийся в гостя, низко поклонился и назвался в ответ:
— Мирвик Городской Воробей из Семейства Эршис.
— Как? — восхитился хозяин комнаты и всплеснул руками, едва не уронив подсвечник. — Ой, как тебя хорошо отец назвал! До чего имя подходит!
Мирвик от души улыбнулся в ответ, чувствуя, как уходят напряжение и страх.
Он и сам знал, что имя ему подходит. Мелкий, востроносый, темноглазый, с вечно взъерошенными русыми волосами, он и впрямь походил на смешную уличную птаху, а привычка чуть склонять голову набок, заглядывая в лицо собеседнику, довершала образ.
— А то! — подхватил парень необидную господскую шутку. — Собираю крохи между чайками и воронами!
И оба засмеялись этой фразе, понятной только в Аршмире.
В порту и на припортовых улицах царили чайки, до того обнаглевшие, что выхватывали у людей из рук еду. Дальше от берега власть держали вороны, не менее вороватые и злобные. В Аршмире бытовала фраза «идти от чаек к воронам» — то есть от набережной в глубь города.
Ларш представил себе, как среди злобных, сбитых в сплоченные стаи, драчливых птиц пытается выжить мелкий юркий воробей. И сказал с неожиданным для самого себя участием: