Два талисмана
Шрифт:
— Да как ты смеешь… да я… да ты… — просипел он.
— Что ты шипишь, как уж из-под колоды? Как смею я… а что же мне не сметь? Ты Вепрь, я Волк, и мы друг другу ровня. Что, не по вкусу мой совет заткнуться? Так в чем же дело? Поединок Чести сумеет нас хоть завтра рассудить!
— Да я ж тебя на клочья раскромсаю! — От потрясения Вепрь попал в ритм стихотворной строки.
— Вот и прекрасно. А до нашей встречи изволь вести себя прилично и молчать. Не то еще до Поединка Чести я… — Яростный взгляд Лейчара заметался
— Вот бешеный… — Гурби невольно отодвинулся. — Дело к утру, так что не завтра, уже сегодня встретимся за старой солеварней, место удобное. Кто с тобой будет?
— Я с ним буду, — вмешался Зиннибран.
— Ладно, а я позову Нидиора… Надо отучить тебя тявкать на старших, щенок.
— Волчонок, — гордо поправил его Лейчар.
Темноволосая Арчели вскочила с места и весело захлопала в ладоши.
Гурби плюнул на пол, встал и ушел на другой конец зала.
Актеры изумленно глядели на Лейчара.
Раушарни попросил негромко:
— Кто-нибудь, объясните мне: это что — плоды безобидных уроков дикции?
Ларш, как и все в зале, слышал выкрики Лейчара. Он не стал вмешиваться в ссору двоих Сыновей Клана. Но его удивил радостный вид, с которым внимал этой ссоре Ульден.
— Надо же! — выдохнул лекарь. — Мальчик заговорил!
Заметив недоуменный взгляд высокородного стражника, он быстро и негромко рассказал о многолетней немоте и застенчивости юного Волка.
— Долго ли мальчику придется говорить? — вздохнул Ларш. — Завтра Поединок Чести, а Гурби хорошо владеет карраджу. Мы с ним недавно разминались в фехтовальном зале… Послушай, а что Вепрь шумел про яды, которые убивают с одного прикосновения? Есть такие?
— Есть. Но Верши-дэр умер не от них. За это я ручаюсь.
«Ты ручаешься… — мелькнула у Ларша недобрая мысль. — Ты сидел ближе всех к убитому. Ты и мог его чем-нибудь мазнуть… а теперь я должен верить твоим словам? Нет, сегодня же сгоню в Наррабанские Хоромы всех аршмирских лекарей, предъявлю им труп и послушаю, что они скажут».
И Ларш принялся опрашивать гостей, начиная от тех, кто сидел на пиру неподалеку от хозяина. Никакой пользы ему это не принесло. Знатные юноши и девушки говорили примерно одно и то же. Страх уже уступал место в их душах раздражению и злости: их-то зачем мучают, они-то тут при чем? Мужчины отвечали на вопросы более-менее сдержанно (все-таки Ларш был родственником Хранителя). А девицы дерзили ему, а одна из них закатила истерику, ее пришлось отпаивать водой из того самого хрустального кувшина. (Замотанный, озлобленный стражник про себя пожалел, что вода в нем и впрямь не отравлена). Лекарь Ульден тихо сказал, что им еще повезло: истерика заразна, она могла перекинуться и на других барышень…
Допросить телохранителя тоже не удалось. Хумсарец, словно статуя из черного камня, глядел мимо головы Ларша. Управитель Эххи, нервничая, переводил вопросы Спрута на хумсарский язык, но ответа не было. Наконец стражник махнул рукой, решив, что всерьез займется дикарем позже.
Наконец появился Хранитель, чему Ларш от души обрадовался.
Почти одновременно с Ульфаншем прибыл и начальник стражи, взволнованный до бледности. Ларша это не удивило: он уже понял, что Джанхашар, неглупый командир (и, как рассказывали парни, не трус в опасных передрягах), боится высокородных и вышестоящих.
Ларш слегка опасался, что ему влетит от дяди за бурную деятельность, которую он тут развернул, прикрываясь именем Хранителя. Но Ульфанш, выслушав племянника, одобрил все, что тот говорил и делал, велел Джанхашару расспросить тех гостей и слуг, до которых Ларш еще не успел добраться. А затем повернулся к трепещущим актерам:
— Была ли сегодня девица по имени Милеста?
Актеры дружно помотали головами.
Ларш раздраженно прикусил губу: что дядя себе позволяет? Нашел время и место!..
А дядя выразил желание немедленно поговорить с племянником наедине.
Не дожидаясь помощи слуг, Ульфанш снял и швырнул на край стола черный плащ с золотым шитьем. Бросил сверху шляпу. А перчатки снимать не стал, хотя в трапезной было довольно жарко.
Хранитель неодобрительно покосился на лежащий на скамье труп (словно хотел сказать: «Ну, мой наррабанский друг, и учинил же ты мне гадость!») и, жестом позвав за собой Ларша, направился в соседнюю комнату. На пороге задержался, через плечо бросил одному из стражников, что пришли с Джанхашаром:
— Пригляди, чтоб никто к двери и близко не подошел!
За порогом оказалась уютная комнатка для курения кальяна. Но Ларш не разглядывал ни ковры, ни подушки, ни диковинные устройства с длинными трубками. Едва дверь закрылась, юноша заговорил жарко:
— Дядя, не мне выговаривать вам, но это же… это недостойно Хранителя! Погиб чужеземный вельможа… его труп еще не остыл, а вы… про актрису… Могут выйти неприятности с Наррабаном! И по Аршмиру слухи пойдут! И тетушке расскажут, ей будет больно!..
И замолчал, встретившись взглядом с Ульфаншем. Во взоре дяди было столько горечи, что молодой человек опешил.
— А еще «краб», — с невеселой усмешкой сказал Хранитель. — Не знаешь того, о чем уже говорит весь город. Дворцовая стража прочесывает Аршмир, разыскивая актрису Милесту. И я молю богов, чтобы дело ограничилось грязными слухами. Пусть твердят, что Хранитель обезумел, словно пес, почуявший течную суку. Пусть! Сплетни дойдут до Аштвинны… да, ей будет больно, но эту боль можно пережить… Ларш, ты сын моего брата, я растил тебя с детства, с тобой я не боюсь быть откровенным — да мне и не с кем больше… Мальчик мой, есть кое-что страшнее, чем глупые слухи: обвинение в государственной измене!