Два вампира (сборник)
Шрифт:
«Это было пятое убийство,— услышал я вдруг его голос.— Кто ты такой?»
— Ты опять говоришь со мной, ублюдок?
Я опустил на. него взгляд. О-о-о, как чудесно! Кровь наконец достигла самых кончиков пальцев на руках и теперь растекалась по сосудам ног. Я закрыл глаза. Ради этого я и живу — ради этого вкуса, ради этого ощущения... И вдруг мне на память пришли слова, сказанные им Доре тогда, в баре: «Я готов душу продать за такие уголки, как этот».
— Черт возьми, да сдохни же ты наконец! —
Черное существо вовсе не было статуей! Оно было живым! И оно пристально смотрело на меня. Скульптура ожила, она дышала и с выражением мрачной ярости на черном сияющем лице сверлила меня взглядом.
— Нет, этого не может быть! — вырвалось у меня.— Не может быть!
Я изо всех сил старался взять себя в руки и обрести то состояние спокойного хладнокровия, которое всегда охватывает меня в минуты серьезной опасности.
Я пихнул мертвое тело на полу, только чтобы удостовериться в том, что по-прежнему нахожусь в той же комнате и не сошел с ума, одновременно с ужасом ожидая уже знакомого ощущения полной дезориентации в пространстве. Однако ничего подобного не произошло.
Тогда я закричал, нет, скорее завизжал, совсем по-детски.
И выбежал из комнаты.
Я промчался через прихожую, распахнул дверь и выскочил на улицу, в спасительную ночь.
Взлетев вверх, я пронесся над крышами и в полном изнеможении буквально рухнул на брусчатку в каком-то узком переулке. Нет, это просто не может быть правдой! Скорее всего, видение было последним посланием моей жертвы, своего рода сладким актом возмездия, весточкой с того света. Это он сделал гак, что статуя — это ужасное черное существо с крыльями и козлиными ногами — выглядела как живая...
— Да, именно так,— вслух произнес я, вытирая губы и оглядываясь. Я лежал на грязном снегу. По переулку шли смертные. Они не желали, чтобы их кто-то беспокоил. А я и не собирался это делать.— Его месть.— Я еще раз вытер губы и шепотом продолжил: — За все, что он любил, за его страсть к сокровищам, собранным в той квартире. И он обратил ее против меня. Он попил. Он догадался, кто я. Он знал, как...
К тому же существо, которое следило за мной, никогда не выглядело таким спокойным, невозмутимым, я бы даже сказал — задумчивым. Напротив, оно постоянно колебалось, клубилось, словно густой туман. И потом, эти голоса... Конечно же, там, в квартире, стояла самая обыкновенная статуя.
Я вскочил на ноги, злясь на самого себя за позорное бегство, за то, что упустил возможность насладиться последними деталями ритуала убийства. Я был достаточно разъярен, чтобы немедленно вернуться обратно в квартиру и вновь пнуть лежащее на полу тело, а заодно и статую, которая, конечно же, опять превратилась в кусок гранита, едва лишь сознание окончательно покинуло мертвый разум моей жертвы.
Переломанные руки, плечи... Словно окровавленное месиво, в которое я превратил его тело, вдохнуло жизнь
А Дора... Дора непременно узнает обо всем этом — о переломанных костях, о свернутой шее...
Я вышел на Пятую авеню. И подставил лицо ветру.
Поглубже засунув руки в карманы своего шерстяного блейзера, который в такой снегопад, конечно же, выглядел слишком легким и весьма неподходящим нарядом, я побрел дальше. «Ладно, черт бы тебя побрал.,— мысленно обратился я к нему,— ты догадался, понял, кто я, и на несколько мгновений сумел заставить статую выглядеть словно живая».
Я замер на месте и устремил взгляд на другую сторону улицы, туда, где темнели на фоне снега деревья Центрального парка.
«А если эти события все же связаны между собой,— теперь я разговаривал уже не со своей жертвой и не со статуей, а со своим преследователем,— приди и забери меня». Я больше не желал трястись от страха — наверное, я совсем потерял голову.
А где сейчас Дэвид? Скорее всего, охотится. Охотится... Как он любил это делать в джунглях Индии в те времена, когда был еще смертным. А я навсегда превратил его в охотника на братьев по разуму.
И тогда я принял решение.
Я намеревался немедленно вернуться в квартиру и собственными глазами убедиться в том, что статуя — это статуя, и не более. А затем мне предстояло сделать то, что я обязан был сделать ради Доры: избавиться от трупа ее отца.
Мне достаточно было нескольких минут, чтобы оказаться возле нужного дома, подняться по темной лестнице и вновь войти в уже знакомую прихожую. Я не желал больше мириться с собственным страхом — он раздражал меня, заставлял чувствовать себя униженным и приводил в ярость. Но в то же время, в очередной раз столкнувшись с чем-то неведомым, я испытывал небывалое возбуждение и любопытство.
В квартире явственно ощущался запах крови и мертвечины.
Больше я ничего не чувствовал и не слышал ни единого звука. Я прошел в небольшое помещение, когда-то служившее кухней. Здесь до сих пор остались кое-какие предметы хозяйственного обихода, которыми, похоже, не пользовались со времени смерти возлюбленного моей жертвы. Ага, вот они! За сточной грубой я нашел то, что искал: коробку с зелеными пластиковыми мешками для мусора, как раз подходящими для того, чтобы упаковать останки.
Мне почему-то вдруг вспомнилось, что именно в такой меток он затолкал и тело своей убитой жены — Терри. Я отчетливо видел это, когда пил его кровь. Ладно, к черту, сейчас не до этого. Он просто подсказал мне выход из положения.
Порывшись в кухонных принадлежностях и столовых приборах, я не нашел ничего подходящего для предстоящей хирургической операции, поэтому просто выбрал самый большой нож с лезвием из углеродистой стали и вернулся в комнату. Все мои действия были нарочито решительными, я не позволял себе ни на секунду замешкаться или проявить хоть малейшие колебания. Смело войдя в гостиную, я обернулся и в упор посмотрел на гигантскую скульптуру.
Лучи галогенных ламп все так же были направлены в ее сторону. А вокруг царила тьма.