Два зайца, три сосны
Шрифт:
— Ух ты, как здорово! Дед, ты эти стихи знаешь?
— Разумеется, это Гумилев, — усмехнулся Владимир Александрович. — Я с детства любил Гумилева, хоть он и был в свое время запрещенным поэтом.
Разве трусам даны эти руки,
Этот острый, уверенный взгляд,
Что умеет на вражьи фелуки
Неожиданно бросить фрегат.
Мы все одной крови, мелькнуло у меня в голове. И, кажется, Миклашевич прочел эту мысль,
День прошел изумительно. Миклашевич не старался остаться со мной наедине, не «давил на секс», как выражается одна моя приятельница. Он бросил все силы на завоевание Гошки и Владимира Александровича, в чем безусловно преуспел. Но хуже всего то, что к вечеру я была уже опять без памяти влюблена в него.
Но вечером, когда я легла спать, я вдруг подумала: интересно, а Аполлоныч знает эти стихи? Конечно, это не так уж важно, на это можно и наплевать, но одно я знаю точно: с Ариной он так не сможет, даже если и знает…
— Мам, можно к тебе?
— Ты чего не спишь?
— Мам,… — в руках у Гошки я заметила зеленый том Гумилева.
— Мам, а как то стихотворение называется?
— Капитаны. Это цикл стихотворений.
— Обалдеть можно, я даже не думал, что это такой кайф. Мам, но правда же он классный?
— Гумилев?
— Да нет, Миклашевич. Он тебе подходит, мам.
Вот и дед тоже так считает. А бабушке, наверное, он не понравится.
— Бабушке вообще мало кто нравится. И у нас совершенно разные вкусы.
— Мам, скажи, вот у тебя есть мечта?
— Мечта? Есть.
— Какая?
— Чтобы ты вырос нормальным парнем, настоящим мужиком и был счастливым. Вот такая мечта.
— Нет, мам, это неинтересно.
— Еще как интересно!
— Нет, я имею в виду… Ну, хотела бы ты куда-нибудь поехать, куда-нибудь далеко, на Сейшелы, например, или на Гавайи?
— Не знаю… В принципе я вполне могла бы туда поехать. Хотя нет, я бы поехала на Таити. Вот на Таити да… Но это же так далеко!
— А в Австралию, например?
— Раньше я мечтала об Австралии, но недавно где-то слышала или читала, что там нельзя купаться в океане, акулы расплодились. Так что я там забыла в таком случае? Гош, признайся, это дядя Митя поручил Тебе выяснить насчет мечты?
Гошка вдруг покраснел.
— Ага, я угадала!
— Только не выдавай меня, ладно? А то я дурак… так глупо прокололся…
— Не волнуйся, я своих не сдаю.
— А что мне ему сказать? Насчет Таити?
— Нет. Скажи, ничего не вышло, мама все время отшучивалась. А насчет Таити не говори, а то он и впрямь организует такую поездку, а дорога длинная, мы успеем разругаться вдрызг.
— Он тебя любит, мам!
— Там будет видно. Все, иди спать! А у Гумилева прочти «Лес», тебе понравится.
— Леруня, ты опять забыла мобильник! Разве можно быть такой растяпой!
— Ой, слава богу, я думала, что опять потеряла! Гриш, а что это у тебя лицо такое хитрое? Ты мне сюрприз приготовил? — обрадовалась Лера, бросаясь мужу на шею.
— Даже два! Один просто сногсшибательный, узнаешь обалдеешь. А второй… Ну, тут я не уверен, что ты обрадуешься… Да, кстати, имей в виду — оба сюрприза нематериальны.
— Говори скорее!
— С какого начать?
— Ну с того, что похуже.
— Мы завтра едем к Розе на дачу.
— Я не поеду! И это не сюрприз, а черт знает что! Не желаю я туда ехать, с меня хватит,
— Почему куропатку? — опешил муж.
— Это Олеська придумала. Ну она же на курах двинутая, вот Олеська и прозвала ее куропаткой, ну как психопатка.
— Да, Олеське пальца в рот не клади… Так иной раз припечатает, кстати, второй сюрприз, собственно, не мой, а Олеськин. Вернее, с нею связанный. Я видел Толика, и он мне сказал знаешь что?
— Откуда я знаю? Что она остается в Германии, да?
— Ну вот еще! В Германии остается Гошка.
— Это не так уж глупо, только в чем сюрприз-то?
— Она выходит замуж, наша Олеська!
— Замуж? За кого?
— За Миклашевича!
— Гриш, ты так шутишь?
— С чего бы мне так шутить? Может, Олеська так шутит…
— Я так и знала! Вот дура, корова! Опять она с ним снюхалась! Опять ищет приключений на свою задницу!
— Леруня, чего ты так кипятишься?
— Потому что это идиотизм, входить опять в ту же реку, вернее, в то же болото! Миклашевич! Да он же мерзавец!
— Послушай, киска, в конце концов Олеся вполне взрослая самостоятельная баба — и ей-таки нужен муж, хотя бы для представительства. А то она всюду ходит одна, это как-то… ну не очень…
— Гриша, откуда в тебе это мещанство? — возмущенно завопила Лера.
— Ну и наконец ей нужен просто мужик, к тому же он на мой взгляд ей подходит…
— Много ты понимаешь! Он ее скрутит…
— Знаешь, твои причитания мне напоминают хор из «Евгения Онегина»: «Возьмет ее в жены и будет тиранить!»… Кстати, классе в восьмом или девятом мы с Розой бегали в Большой, мы тогда помешались на опере и в частности на «Онегине». А к Розе придется поехать, я же теперь работаю с ним и мы должны там быть. Просто не носись по саду как угорелая и все будет в порядке.
— Да если не носиться, там с тоски помрешь с этой Ариной. Хотя… Ладно, я поеду! — вдруг решительно заявила Лера.
— Ты что-то задумала? Колись!
— Ничего я не задумала, просто чем одной сидеть тут… Кто знает, может там какие-нибудь знойные женщины будут? Надо не спускать с тебя глаз.
Миклашевич пробыл в Германии пять дней и уехал в Карловы Вары, где лечилась Амалия Адамовна. Самое поразительное, что за эти дни мы ни разу не поссорились, причем мне даже не приходилось держать себя в руках. нет, он был просто обворожителен и я не заметила, чтобы он сдерживался. Все было вполне органично. Неужто он и впрямь изменился? Или так любит меня? Почему-то хотелось в это верить… Сочетаться законным браком я категорически отказалась, но мы решили попробовать жить вместе и даже устроить что-то вроде свадебной вечеринки и уехать потом в свадебное путешествие. И он принял мои условия! Гошка и Владимир Александрович были от него без ума. Сказать, что я осталась в уме, тоже нельзя, хотя иной раз сомнения меня посещали. Главным моим условием было одно: никаких перемен в жизни, пока не допишу книгу. А учитывая то, что я совершенно выбилась из колеи, мне на это понадобится около двух месяцев. Он, конечно, уговаривал сразу переехать к нему, работать летом в загородном доме лучше, но я отказалась наотрез. Потом, все потом! Но как ни странно, перспектива такого не узаконенного брака меня почему-то радовала и забавляла. Мне казалось, если он обидит меня, что более чем реально, обида будет тоже словно незаконной, понарошку.