Двадцать лет одного лета. Дело № 48

Марэ Тим

Глава 3

Это было обычное, ничем не примечательное дежурство по отделу в составе следственно-оперативной группы. Подходил к концу обычный июльский день, стрелки часов приближались к полуночи. Здание конторы давно опустело, все разошлись либо по домам, либо накачивались пивом или чем-нибудь покрепче в «Рандеву». Он же вынужден был сидеть в своём рабочем кабинете. Свет был потушен, лишь на столе была включена настольная лампа и стояла старая, с множественными трещинами и сколами некогда белая фарфоровая кружка, до половины наполненная мерзким, растворимым, уже успевшим остыть кофе. Залпом допив остатки этого гадкого напитка и прикурив очередную сигарету, Карецкий закашлялся. Сколько штук было им выкурено за сегодня, он не смог посчитать, но явно больше пачки. Он давно уже задумывался о том, чтобы завязать с этой пагубной привычкой, но

постоянно откладывал это дело на потом. Однако желание окончательно бросить курить росло в нём с каждым днём. Сделав через силу несколько затяжек, не принёсших ему никакого удовольствия, он затушил сигарету в пепельницу и, сняв китель, направился к дивану, чтобы прилечь отдохнуть, благо дежурство выдалось относительно спокойным. К тому же теперь он мог себе это позволить – прилечь. Пошла уже вторая неделя как он переехал из своего старого кабинета в бывший кабинет Михалыча, в котором стоял хоть и не новый, но вполне себе удобный диван и на котором, при желании, можно было разместиться даже вдвоём. Месяц назад, в связи с уходом Ларионыча на пенсию, Михалыча назначили на должность начальника следственного отдела, и он переехал в свой новый и огромный кабинет. Карецкому же в ближайшее время пророчили освободившуюся должность Михалыча – заместителя начальника следственного отдела, в получении которой лично он не сомневался ни минуты, ибо конкурентов среди его коллег не было. Оставалось добросовестно дождаться повышения и не споткнуться о какой-нибудь никому не нужный проблемный «висяк» 2 , потерпевший по которому с утра до ночи обивает пороги и закидывает жалобами прокуратуру и другие надзорные инстанции, дабы уличить следователя, ведущего расследование, в его некомпетентности, бездействии и халатности. Он никогда не боялся подобных дел, так как работу свою выполнял добросовестно и в полном объёме. Но порой происходили такие ситуации, что по той или иной жалобе обязательно кто-то должен был быть наказан. Как правило этим «кто-то» всегда оказывался следователь. И не важно, полностью ли он отдавался своей работе или же относился к ней спустя рукава – докопаться можно было буквально до всего.

2

уголовное дело по не очевидному преступлению, по которому лицо, совершившее преступление, не установлено и вряд ли когда-либо будет установлено в виду отсутствия доказательств

Карецкий прилёг на диван, соорудив под голову из висевшего в шкафу бушлата некое подобие подушки и уже начал дремать, как из динамика громкой связи, установленного в каждом кабинете на стене под самым потолком над дверным проёмом, раздался голос дежурного:

– Следователь Карецкий! Срочно свяжитесь с дежурной частью.

Чертыхаясь, он поднялся с дивана, сел за стол и снял трубку телефона внутренней связи. После непродолжительного треска, из трубки донёсся голос старого усатого майора Александра Порубы:

– Спускайся, тут материальчик один принесли, злодей в клетке.

Хорошее и спокойное настроение Карецкого мигом улетучилось. Дежурным была произнесена условная фраза – «злодей в клетке», что означало одно: можно начинать волноваться и расстраиваться. Во-первых, данная фраза подразумевала наличие в будущем уголовном деле подозреваемого. А во-вторых, если задержанный до прибытия следователя уже содержался в камере, это, как правило, означало в последующем задержание подозреваемого на двое суток и выход в суд с ходатайством об избрании меры пресечения

в виде заключения под стражу. Карецкому не понаслышке было известно, что это однозначно лишало его отсыпного дня после суточного дежурства и более плотная и кропотливая работа по сбору доказательств в течение двух последующих суток. Надо ли говорить, что надежурить дело с лицом для любого следователя или дознавателя – это как вытянуть на экзамене именно тот билет, который не учил. И хорошо будет, если на одном таком деле всё закончится. Не редко случалось и так, что иной следователь мог надежурить и два, и три дела с задержаниями. И тогда ему на помощь приходили все его коллеги и вместе они разгребали этот завал. Но это уже происходило на следующий день. А сейчас он был один и материал с лицом был, как он надеялся, тоже один.

– Ну, давай свой «материальчик», – проговорил спокойным тоном Карецкий, входя в помещение дежурной части. – Что тут?

Он взял из рук дежурного несколько листов с документами и начала их изучать.

– Квартирная кража, с незаконным проникновением в жилище, а также хищение предметов, представляющих культурную ценность, – отрапортовал дежурный Поруба.

– Что за предметы? – удивился Карецкий и посмотрел на дежурного.

– Картина, – быстро ответил Поруба и указал на рядом стоящую сумку-пакет с прямоугольным предметом внутри и замотанный прозрачным скотчем со всех сторон. – Всё как положено, опечатано, понятые…

– Ван Гог небось, – шутка вылетела из уст Карецкого автоматически, хотя это была всего лишь мысль.

– Да ну какой Ван Гог, – улыбнулся шутке Поруба, – Петр Стаканов, наш местный, на соседней улице живёт.

Карецкий с серьёзным видом посмотрел на дежурного, потом на картину в пакете и затем его взгляд упал на картонную коробку, размером примерно полметра на метр, также замотанную скотчем и опечатанную.

– А это что?

– Хлам всякий, всё оттуда же, в материале всё написано. Вещдоки. Опер хотел о чём-то переговорить с Вами, но его дёрнули на труп, уехал сейчас с прокурорскими.

– Ладно, потом, – ответил он. – Злодей где?

– Злодейка, – поправил Поруба. – В одиночке. Предполагается склонность к суициду.

«Этого мне ещё не хватало», – подумал Карецкий и вслух спросил:

– Что, есть основания?

Дежурный помялся, потом коротко ответил:

– Это моё мнение, интуиция.

– Понял, – ответил Карецкий и добавил: – Ознакомлюсь с материалом, а минут через пятнадцать пусть постовой поднимет злодейку ко мне в кабинет.

Карецкий взял коробку, положил на неё сверху картину и материал проверки, после чего поднялся к себе. Сев за стол, он включил настольную лампу, закурил и с головой окунулся в изучение материала.

Из рапорта оперуполномоченного Прусова С.В. следовало: «Шестнадцатого июля две тысячи первого года, примерно в двадцать один час, Белинская П.А., незаконно проникла в квартиру гр. Колощенковой А.В., откуда тайно похитила картину художника П. Стаканова «Заводская осень», детские резиновые сапоги, различную детскую одежду и комплект женского нижнего белья, а всего имущества, принадлежащего гр. Колощенковой А.В. на общую сумму четыре тысячи пятьсот рублей, чем причина последней значительный материальный ущерб, после чего с места преступления скрылась и распорядилась похищенным по своему усмотрению.

Он отложил материал и сделал очередную затяжку, после чего потушил сигарету и снял трубку телефона внутренней связи.

– Поруба слушает, – раздался в трубке голос дежурного по отделу.

– Поднимать ко мне злодейку пока не нужно. Где у нас потерпевшая? Её опер отпустил?

– Да какой там… В камере сидит, трезвеет, «Му» сказать не может.

Как он и предполагал: очередная подстава от оперов. Наверняка не было никакого «незаконного проникновения». Бухали наверно вместе, и сама же терпила этой Белинской всё и отдала. Внезапно вспомнились слова Михалыча: «Запомни: если есть возможность, отмахаться от материала – используй её. Например, передай его в другие службы для дополнительной проверки или отправь на доработку. Если не получается, пусть он отлежится несколько дней. Но если же материал с лицом и хоть как-то в нём можно усмотреть наш состав, то нужно брать и работать, иначе в следующем месяце нечего будет направлять в суд». В данном случае, даже если в конечном счёте такой квалифицирующий признак как «незаконное проникновение в жилище» отвалится, то значительность ущерба гражданину никуда не деть. А это означает лишь то, что подследственность в любом случае его и дело подлежит направлению в суд.

Он извлёк из материала проверки бланк объяснения потерпевшей и сразу же бросилось в глаза то, что оно написано никак не рукой смертельно пьяной женщины. Почерк ровный, аккуратный, написано практически без ошибок. Очевидно, что писал объяснение кто-то другой.

Изучив полностью материал и объяснения потерпевшей, у Карецкого возникла потребность кое-что прояснить. Закрыв кабинет на ключ, он спустился в дежурную часть.

– Где терпила? – обратился он к дежурному. Тот молча взял со стола связку длинных ключей и вышел из помещения. Карецкий проследовал за ним по длинному коридору, по бокам которого находилось четыре закрытых камеры с толстыми массивными дверьми, выкрашенными грубыми мазками в серый неприглядный цвет. Поруба остановился напротив второй двери, посмотрел в глазок, после чего вставил ключ в замок и открыл её, жестом приглашая Карецкого входить. Он щёлкнул включателем света с наружной стороны камеры и зашёл внутрь. Внос резко ударил запах мочи и грязной одежды. На деревянном помосте, спиной к выходу лежало грузное тело, укрытое каким-то рваным черным пуховиком, из которого в нескольких местах торчали клоки ваты.